Семейный ужин

— Я ведь не знал, что с ними что-то не так. Ну, с родителями, — говорит Фрэнк. — Никто не знал, — вздыхаю я. Мы сидим в мусорном контейнере, что стоит у кафе Донаван. Это первое, что пришло нам с Фрэнком в голову, когда мы, прижимаясь к стенам и держась в тени, пробрались в центр города. Можно было и не прятаться. Все равно никого на своем пути мы не встретили. Город опустел. Ни людей, ни машин, ни-че-го. Только черные провалы окон и напряженная тишина, преследующие нас весь путь до нашего места укрытия. Вообще-то, мы не собирались прятаться в этом мусорном контейнере, а хотели залезть в кафе и поесть. Но кафе оказалось закрытым изнутри. А разбивать окна в сложившейся ситуации было бы равносильно тому, если бы я разделся, лег на поднос, посыпал себя перцем, а Фрэнк отнес меня в таком виде к родителям. — Они целовались тогда весь день, — продолжает шепотом Фрэнк, — противно так целовались. Я даже языки их видел. Он делает вид, что его сейчас стошнит. А меня и вправду может сейчас вырвать. Мы сидим на целлофановых мешках со всякими отбросами. Некоторые мешки порваны, и их содержимое заманчиво вытекает чем-то липким, жирным и зловонным. Я стараюсь ничего не касаться, и вообще парить в воздухе. Как назло мы еще закрыли контейнер крышкой, чтобы они нас наверняка не нашли. А ведь все равно найдут, подумал я тогда грустно. — Мои родители, конечно, любят друг друга, — шепчет Фрэнк, удобно расположившись между мусорными пакетами, словно в большом мягком кресле. — Но чтобы так… Они еще на работу не пошли. Как я мог не догадаться? Ведь ты тоже самое про своих рассказывал. — Фрэнк укоризненно хлопает себя по лбу. — Потом, когда тебя забрали, мои меня затолкали в подвал. Я там почти весь день и просидел. Думал, что про меня забыли. Кричал, звал на помощь, но, конечно, никто за мной не пришел. Их, по-моему, вообще не было дома. Я у двери стоял, прислушивался. Как думаешь, где все? Неужели за одни сутки мог исчезнуть целый город? Я молчу. Что тут сказать? Нас найдут. Рано или поздно. И убьют. Таким беспомощным я себя никогда не чувствовал. И ведь даже помощи не у кого попросить. Никто не защитит. Все куда-то пропали. — На следующий вечер они вернулись. Громкие, взбудораженные. Открывают дверь, а я уже приготовился, ждал их все это время. У нас в подвале много ненужного барахла. Вот я и встретил их с лыжной палкой в одной руке, с теннисной ракеткой в другой. Смотрю на них, а они какие-то… какие-то другие, понимаешь? — возбужденно спрашивает Фрэнк, повышая голос. Я тихонько толкаю его в плечо. Мы же прячемся. Чего это он раскричался. — Прости, да, да… — кивает Фрэнк. — Но они были другими. Мама казалась худее и даже красивее. Папа наоборот толще и весь какой-то… заплывший что ли. Мягкий. А глаза у обоих были черные. Зрачки расширенные такие. Мы молчим. Я вспоминаю своих. Такая же история. Но ведь тогда, перед тем, как Фрэнк разбил окно баскетбольным мячом, мама изменилась, стала прежней. Надежда во мне неуверенно колыхнулась, а затем погасла. — Сам не помню, как я от них отбился. Кажется, папе хорошо досталось. Надеюсь, он меня простит, — шепчет Фрэнк. — Потом я сразу же к соседям. Сначала к Дэвисам. Там никого. Дверь не заперта, везде темно, пусто… Я сразу же к Кларкам. Там такая же картина. Родители почему-то за мной не гнались. Я почти всю улицу так пробежал. Ну, а потом я пошел за тобой. Честно говоря, думал, что ты уже давно того… трупак. — Ну, спасибо, — ворчу я. А потом вдруг до меня доходит. Вот я дурак! Фрэнк ведь мне жизнь спас, а я даже не поблагодарил его. И все также, борясь с рвотными позывами и стараясь не шуметь, я тянусь к нему и обнимаю. Крепко. Молча. Неловко. — Блин, у меня на ребрах синяки, — говорит Фрэнк, когда наши объятия затягиваются. Я сажусь на место, попутно задевая головой крышку контейнера. — Не могу тут больше сидеть, — жалуюсь. Запах становится все сильнее. Темнота и стены давят. — До утра потерпи, — говорит Фрэнк, — придется потерпеть. Откуда мы вообще взяли, что эти твари, притворяющиеся нашими родителями, боятся света? Мы о них ничего не знаем. — Думаешь, они боятся солнечного света? — спрашиваю. — А фиг знает, — отвечает Фрэнк, — во всяком случае, при дневном свете не так страшно. Что-нибудь придумаем. Наверное. Придумаем. Наверное. Снова хочется съязвить. Не знаю, почему меня злит оптимизм Фрэнка. Хотя нет. Знаю. Потому что меня бесит вся эта неопределенность. А Фрэнка нет. Он будто знает, что все закончится хорошо. Может, в его любимых ужастиках все и заканчивается хорошо. Но мы ведь не в его ужастиках. Нас не просто так пугают, чтобы потом все закончилось хорошо. Нас хотят убить. Съесть. — Спать нужно по очереди, — сообщает Фрэнк. Я что-то согласно мычу. Не могу больше здесь сидеть. Уж лучше закопаться в сугроб и умереть от охлаждения. Все равно ведь нас найдут. Это дело времени. — Эй, Майки, ты чего? — спрашивает Фрэнк. — Мы что-нибудь придумаем. Найдем кого-нибудь. Ну, не может же быть такого, чтобы мы остались в городе одни. Тем более, я еще в больнице не был. И в школе тоже… Внезапно он резко замолкает. Прижимается ухом к грязной стенке контейнера, прислушивается. — Что? — одними губами спрашиваю я. — Ты слышал? — также тихо, почти беззвучно, спрашивает Фрэнк. Я замираю. Даже сердце в этот момент перестает стучать. Неужели нашли? Мы сидим в тишине минут пять. Я закрываю рот ладонью. Кажется, что мое дыхание звучит слишком громко, чуть ли не на всю улицу. Сижу с закрытыми глазами. Стараюсь не думать о том, кто может бродить серди ночи по опустевшему городу. Ладони потеют, дышать почти нечем. Секунды растягиваются в часы. Фрэнк рядом со мной неподвижен. Словно статуя. Я даже не ощущаю его дыхания. — Я ничего не слышу, — наконец, заговариваю. Тихо так. Осторожно. Но в образовавшейся идеальной тишине мои слова звучат как раскат грома. — Показалось, наверное, — отвечает Фрэнк. — Пронесло, — киваю я. — Эй, Майки, — шипит Фрэнк. — Чего это ты? — Что? — непонимающе моргаю я. Фрэнк в темноте копошится и возится. Я его не вижу, но примерно понимаю, что это из себя представляет. Хочу уже сказать, чтобы он перестал придуриваться, как вдруг он меня щипает за руку. Больно щипает. Со всей силы. — За что? — возмущаюсь я. — Что? — спрашивает Фрэнк удивленно. — Ты чего щипаешься? — отвечаю. Фрэнк молчит. Что-то в его молчании мне не нравится. — Майки, я тебя не трогал, — наконец, отвечает он. Рядом что-то шевелится. Что-то большое. Прямо из-под мусорных мешков вылезает. И не успеваю я закричать, как мне зажимает рот чья-то холодная шершавая ладонь. Попались.