Семейный ужин

      Утром дома никого нет. Я специально обхожу все комнаты. В родительской спальне полный кавардак. Кровать расстелена, окно открыто, вещи на полу. В комнате Джерарда не чище, но у него и раньше всегда было захламлено, поэтому я не особо удивляюсь его неубранной кровати и разбросанным вещам. Правда, ко всему прочему добавился неприятный, тяжелый запах. Раньше его не было. На кухне замечаю разбитую тарелку, и аппетит сразу же исчезает, хотя последним, что я съел, был сэндвич, которым поделился вчера со мной Фрэнк. Ну, нет. Кусок в горло не полезет после того, как я увидел своего отца на четвереньках, кушающего мясо прямо с пола. У нас даже Джина культурнее ела. Джина… Хочется забраться под стол и заплакать. Детям часто говорят про то, как надо поступать, если с тобой заговорит незнакомец и все такое. А вот я ни разу не слышал, что нужно делать, если вся твоя семья вдруг сходит с ума. Если твой брат приходит среди ночи, смотрит на тебя и улыбается страшной улыбкой. Если твой папа ест мясо на четвереньках, как пес. А мама, кажется, совсем разлюбила тебя. И не только тебя, а папу тоже. Что в таком случае делать? Куда идти? Кому обращаться? Я делаю себе наспех пару сэндвичей, чтобы съесть в школе. Главное, добраться до школы. Спрошу совета у Фрэнка. Еще, наверное, стоит рассказать об этом директору. А что, собственно рассказывать? Все они решат, что у меня просто воображение разыгралось. Или скажут, что мне не хватает внимания, вот и выдумываю какие-то странности. Мысли мои нарушает негромкий кашель. Поворачиваюсь к выходу. А там стоит и смотрит на меня моя семья. Все в сборе. Папа все в том же полосатом халате, поверх которого теперь наброшена дутая жилетка, мама в пальто, из-под которого виднеется шелковый халат, а Джерард в своих пижамных штанах и куртке. Не иначе как пижамная вечеринка намечается. Раньше я бы над этим посмеялся, а сейчас как-то не хочется. Смотрим мы друг на друга минуту. Молчим. Потом вперед выходит мама. — Майки, ты куда собрался? Голос вроде прежний. Смотрит на меня немного виновато. — В школу, — отвечаю, — сегодня же среда. А что с вами вчера было? Болели? На папу смотреть не хочется. — Да, мы с папой неважно себя чувствуем, — отвечает мама. Папа кашляет. Тоже на меня не смотрит. Может, ему стыдно. Джерард выглядит довольным. — А что с вами? — спрашиваю. — Болеем, — гудит папа. — Вирус какой-то подхватили, — добавляет мама, — вот поэтому дома и сидим. Я пропускаю последние слова, потому что Джерард зевает. Громко так. И рот широко разевает, и на мгновение кажется, что сейчас его голова поделится на две части. У него всегда рот таким большим был? — Ты тоже сиди сегодня дома. Я уже в школу позвонила. Сказала, что тебя сегодня не будет, — говорит мама. — Проведем сегодня весь день вместе, — добавляет папа. — Мы же редко вместе собираемся, — кивает головой Джерард. Его лицо кажется мне каким-то другим. Раньше не замечал, а сейчас заметил. Черты лица как-то обострились: нос, скулы, лоб… Рот увеличился. Может, это все от того, что он похудел, конечно. Однако меня не покидает ощущение, что что-то в нем появилось чужое… — Мне нужно в школу, — говорю я и делаю шаг в сторону. Они как назло встали в дверном проеме. — Сегодня контрольные работы важные. Вру, а голос дрожит. Вот они, мои родители и мой старший брат, стоят передо мной. И хотят провести со мной весь день. Даже от школы освобождают. В другой раз я бы обрадовался. Но не сейчас. Сейчас я знаю, что лучше будет уйти из дома. Добраться до школы, рассказать кому-нибудь из взрослых. А что, собственно, рассказывать? Что меня пугает моя семья? Ладно, об этом потом думать буду. Сейчас главное сбежать. — Не надо, — говорит мама, — не ври нам. И улыбается. Хитро и холодно. Они делают вид, что мои родители. Оно притворяется моим братом. Отчетливо понимаю я это только тогда, когда вижу их вместе там, на кухне. Что-то общее скользит в них. В их поведении, манере разговаривать, выражении лица… Они похожи на семью. Но вот только это не моя семья. — Хорошо, — говорю я. — Я останусь дома. И вправду, чего это я? Я же никогда не любил ходить в школу. — Вот это мой сын! — говорит папа и неуклюже хлопает в ладони. Не твой сын, думаю я. Мой папа знает, что я люблю учиться. А уроки без серьезной причины никогда не пропущу. Колени дрожат. И воздуха не хватает. Прямо, как тогда, когда я увидел Джерарда ночью. — Пойду, посплю немного, — вру я с самым невинным видом. Надеюсь, прокатит. — Хорошо, — соглашается мама и улыбается, —, а мы тогда обед тебе приготовим. * фрэнк: ты где? почему в школу не пришел? что-нибудь случилось? майкс: сегодня вечером я приду к тебе. фрэнк: что случилось? майкс: с моей семьей что-то происходит. с родителями, с джером. это не они. фрэнк: как не они? майкс: я приду к тебе сегодня. хорошо? фрэнк: нежить боится крестов. Отрываюсь от телефона и смотрю в потолок. Нежить боится крестов. Нежить? Пока мозг не верит в это, глаза уже рыскают по стенам в поисках распятия. Только нет у нас в доме ничего такого. Мы вроде как не очень религиозные. По воскресеньям в церковь не ходим, Библию не читаем, распятый Иисус на стенах не висит. За дверью неуклюже топчется папа. То есть не папа, а тот… другой папа. Нерасторопный, прожорливый, с глупым пьяным взглядом. Сторожит меня. Поняли, что я догадался. А о чем я догадался? Что вся моя семья теперь — нежить? Или это я схожу с ума? Наверное, все-таки я схожу с ума, потому что встаю с кровати и пытаюсь найти в своей комнате подобие креста. Через минуту сооружаю крест из двух карандашей, залепленных скотчем. Нет, не получится, с горечью думаю я. Телефон вновь мигает. Смотрю на экран. Фрэнк пишет, что верит мне, и что сейчас отпросится с уроков и будет ждать меня у себя дома. Становится легче. Но не настолько, чтобы руки перестали дрожать. Нужен какой-то план. Подхожу к окну. Со второго этажа прыгать опасно. Прижимаюсь лбом к стеклу. Несколько минут так и стою, наблюдая, как идет снег. А идет он усиленно, почти ничего не видно. К ночи будут сугробы по пояс. Вспоминаю, как мы с папой устраивали снежные бои, когда снега особенно много выпадало. Заходили домой только под вечер, замерзшие, мокрые, но ужасно довольные. Мама нас ругала, конечно, но это было только для вида. Она встречала нас горячим какао и печеньем. И все было хорошо. Было. Шмыгаю носом и пытаюсь не думать об этом. Нечего раскисать. Я ведь даже не знаю, что происходит. Может все еще обойдется. Надежда приходит неожиданно. Даже протираю запотевшее стекло, чтобы хорошенько разглядеть. Нет, зрение не обманывает. Во дворе под падающим снегом стоят они. Родители и Джерард. А это значит только одно. Никто меня не караулит у двери. Я могу сбежать. Накидываю куртку, хватаю уже собранный рюкзак, самодельный крест засовываю в карман. Вроде бы все. Такое чувство, на войну собираюсь. Или в дальний поход. Перед побегом забегаю в кухню, чтобы захватить сэндвичи, которые готовил утром, но так и не съел. Про то, что уже два дня нормально не ел, вспомнил на лестнице, когда вдруг закружилась голова, и чуть было не упал в обморок. Сердце отдает сумасшедший ритм всему телу, именно поэтому я становлюсь каким-то неуклюжим. Задеваю стул, роняю тарелку, которая чудом не разбивается. Сэндвичей нигде не наблюдается. Пора идти, времени нет. Они могут вернуться в любую минуту. Я ведь не знаю, зачем и сколько еще будут они стоять на нашем заднем дворике. Напоследок решаю захватить что-нибудь съестное в холодильнике. Открываю дверцу и даже не сразу понимаю, что это. Точнее Джину я узнал сразу, но вот только что она делает в нашем холодильнике? А точнее только ее голова.