Пряча голову в песок...

~~~ Скалли ~~~ Он спит уже почти семь часов. Мне не следовало оставлять его так надолго. Я знаю, что у меня просто не было выбора, но он не может продолжать и дальше заниматься этим. Он не в состоянии позаботиться о себе в таких случаях. Кто-то должен сделать это за него. Он уже не так молод, как был когда-то. Мне надо встать, принять душ, одеться и приготовиться к очередному изнурительному дню. Я же просто хочу посидеть тут чуть дольше, сторожа его сон – совсем чуть-чуть. Он лежит на спине, лицом ко мне. Его руки… они расположены так, словно он укачивает кого-то в них. Меня. Эта мысль вызывает у меня улыбку. Я так сильно хочу прикоснуться к нему, но не осмеливаюсь, понимая, что он находится на грани пробуждения: его дыхание изменилось за последнюю пару минут, стало более поверхностным. Мне бы не хотелось, чтобы он уже проснулся. Не хотелось, чтобы вместе со сном ушел и покой. Я хочу и дальше смотреть на него. Я откидываюсь в мягком кресле и вздыхаю. Почему я боялась? Боялась не его, а этого. Полагаю, основополагающим фактором тут был контроль. Контроль важен для меня – контроль над собой и над тем, как я реагирую на него. Для него все иначе. Контроль, или отсутствие такового, по-видимому, не слишком его волнует. «И что из того?» - спрашиваю я себя. Он не пытается сдерживать меня или управлять мною. Время от времени он относится ко мне с пренебрежением, но в этом нет ничего нового. Он тот же, каким был год назад: напористый, ошибающийся, невероятно высокомерный в каких-то вопросах и удивительно неуверенный в других. Эмоциональный. Чувствительный. Подверженный чувству вины. О, и еще много перенесший. Не стоит забывать об этом. Изменилась ли я? Задумчиво жуя нижнюю губу, я принимаюсь обдумывать этот вопрос. Может, я и размякла за последние семь с небольшим лет, но я все еще та, кого он вежливо определил как «неподатливая». Я все еще полагаюсь на науку в поисках ответов на свои вопросы. Если наука не в состоянии снабдить меня этими ответами, то лишь потому, что я задаю неправильные вопросы. Или же отрасль науки, объясняющая данный феномен, еще не существует. Пока. Когда ее откроют, я разберусь в ней – я должна. Мне надо что-то сделать с его номером. Очевидно, что мы оба не можем спать здесь. Он не может оставаться там, пока помещение в таком состоянии, но попросить горничную убраться не вариант. Возможно, пока он будет в душе, я сумею навести там хотя бы подобие порядка. Прошлой ночью он меня здорово напугал. Он никогда не причинит мне боль, в этом я не сомневаюсь, но когда он становится таким, нельзя быть уверенным в том, что он не навредит самому себе. Боже, я просто хочу вернуться в наш собственный офис. Он настойчив, когда расследует дело из разряда «секретных материалов», но иначе. Такие же дела даются ему тяжело. Так было всегда, но со временем становится только хуже. Он просыпается. У меня сердце кровью обливается за него, но больше тянуть нельзя. Где-то там находится безутешный отец, чье сердце также обливается кровью, и мы должны как-то помочь ему. Мне нравится наблюдать за ним в такие моменты. Он делает глубокий вдох, и его веки начинают трепетать. На мгновение в его глазах возникает непонимание, стоит ему осмотреться по сторонам и понять, что он не у себя дома. Он быстро обводит комнату взглядом и когда натыкается на меня, сидящую в кресле в пяти футах от него, непонимание и беспокойство мгновенно исчезают. Он улыбается. О, что его улыбка делает со мной. Я даю себе мысленный пинок, улыбаясь в ответ. Какого черта я боялась все эти годы? Чего я ждала? Меня всегда немного удивляет то, что он говорит при пробуждении. Порой он просто произносит приветствие. Иногда отделывается какой-то подколкой. Я часто спрашиваю себя, как у него это получается – как он придумывает нечто остроумное в полусонном состоянии? Внезапно я понимаю, что жду, затаив дыхание. Что он скажет сегодня? Простое «доброе утро» или же какое-то замечание в уникальном для Малдера стиле? Он потягивается, после чего трет глаза и зевает. Я все еще жду. Что же это будет? Когда он смотрит на меня, его улыбка становится еще шире. Затем он открывает рот и вот оно. - Ты такая красивая, - произносит он. О-о. Сердце словно подпрыгивает в груди, и я поспешно опускаю голову, чтобы он не заметил моих стремительно вспыхнувших щек. Черт бы побрал эту светлую кожу. Он перекатывается на бок и подпирает голову рукой, щурясь в лучах утреннего солнца, каким-то образом обошедших задернутые шторы. - Я прошу прощения за прошлую ночь, - тихо продолжает он, и я невольно хмурюсь. Он пожимает одним плечом. Я порываюсь было спросить, что он имеет в виду, но он опережает меня. – Это дело. Оно доканывает меня. Не слишком-то помогает личной жизни. А, кажется, я знаю, о чем он. Я улыбаюсь. Хрупкое мужское эго – особенно это эго. Я покидаю кресло и опускаюсь на колени рядом с кроватью. Мы смотрим друг другу в глаза, и я без удивления различаю на его лице виноватое выражение. Черт бы побрал его родителей. Черт бы побрал их за то, что они сделали с этим маленьким мальчиком с брекетами и большим носом. Он не заслуживает всего этого проклятого стыда. Как именно он подвел меня прошлой ночью? Дело в сексе? Он думает, меня оскорбит его потребность в чем-то осязаемом и приятном? Не думает же он, что я пошла на это с неохотой? Я глажу его по шершавой щеке тыльной стороной ладони. - За что ты просишь прощения? – спрашиваю я, надеясь, что он услышит дразнящие нотки в моем голосе. Судя по его взгляду, он все верно понял: в его глазах появляется искорка юмора, которой не было там еще мгновение назад. Он перехватывает мою руку и подносит ее ко рту. Хорошо, что я уже на полу, потому что в противном случае ноги мои, наверное, подкосились бы. Боже, эти губы. Как же мне повезло. Я смутно припоминаю, как другой мужчина сделал то же самое не так давно. Забавно, но все, что мне тогда хотелось – это отдернуть руку и уйти. И дело не в самом жесте, я это понимаю. Черт, я и тогда это знала. Дело даже не в ситуации. Все зависит от конкретного мужчины. Он слегка прикусывает один из моих пальцев. - Я не дал тебе возможности отказать, не так ли? Я приподнимаю бровь и одариваю его своим фирменным взглядом. После стольких лет вместе он научился распознавать их, словно бы мои мысли были написаны у меня на лице. Я не воспринимаю ничего из того, что он сейчас говорит, всерьез, особенно это его подзатасканное самобичевание. И я не хочу, чтобы он это делал. - И? – многозначительно вопрошаю я. Он задумчиво выпячивает вперед нижнюю губу. Черт, я из последних сил сопротивляюсь желанию податься вперед и накрыть эту самую губу поцелуем… - И моя техника меня подвела, - продолжил он. Я осознаю, что он принимает правила игры. И потом, он жаждет уверения – подтверждения его места в жизни. В моей жизни. Я наклоняюсь и целую его. Брр, его дыхание ужасно, но этот рот… Я заставляю себя отстраниться и откидываюсь на пятки. - Да, я хотела поговорить с тобой об этом, - говорю я, сжимая его ладонь. – Ты разбудил меня посреди ночи, обнял и прижимал к себе с такой силой, словно распадешься на части, если я отпущу тебя, а затем занялся со мной любовью, как будто завтра не наступит, если мы этого не сделаем… - Я трясу головой. – Не позволяй этому снова случиться. Я не смогу отвечать за свои действия все время. Он улыбается, и какое-то мгновение мы просто смотрим друг на друга. Реальность должна рано или поздно напомнить о себе, и так оно и происходит, когда он отводит взгляд и замечает, сколько сейчас времени. 07:03. Через час импровизированный штаб, координирующий расследование, оживет. Я неохотно поднимаюсь. Он отпускает мою руку, и я разворачиваюсь. - Прими душ и оденься, - бросаю я через плечо. – Я собираюсь прибраться в твоем номере. Боже, ну и бардак там творится. К счастью, он не разбросал вокруг содержимое папок, но факсы представляют собой настоящую мешанину. Ему придется повозиться, чтобы разобраться в них. Я собираю их в стопку, распрямляя и сортируя. Он оставил свой блокнот в ванной вместе с кучей грязной одежды. Я бросаю ее в свою комнату, а затем кладу блокнот к остальным бумагам, останавливаясь на минутку, чтобы пролистать его содержимое. Почерк в начале достаточно разборчив, но последние пять страниц или около того исписаны почти нечитаемыми каракулями. Нахмурившись, я пытаюсь разобрать то, что он хотел ими сказать. В этом весь он, приходит мне на ум, когда я провожу пальцем по странице, очерчивая линии, выведенные его рукой. Это его мысли, то, как он функционирует. Все невидимое глазу, все, чего я не могу коснуться, все, что я люблю, даже притом, что это немного пугает меня. Что это? Один абзац выбивается из сплошной череды размышлений о Списи. Он кажется не относящимся к делу, потому что в нем упоминается мое имя. Похоже на то, что он описывает меня. «Берешь интеллектуальный перерыв, да, Малдер?» Я улыбаюсь по мере чтения. Фактически это написано во втором лице, словно он с кем-то разговаривает. Со мной. Он что-то рассказывает. Недавно мы занимались расследованием дела, детали которого уже начали забываться. Странные события в якобы посещаемой призраками церкви или типа того. В любом случае, это был последний день. Мы написали наши отчеты для местного полевого офиса, так что дело было официально закрыто, и все, что нам оставалось – это сесть на самолет домой. Чтобы скоротать время до отлета, мы решили осмотреть местные достопримечательности и в конце концов вернулись в отель, конечно. Когда это Малдер упускал возможность заняться сексом? Да и как насчет меня самой в последнее время? Забавно, я не могу вспомнить ничего конкретного о деле, но тот день прочно засел в моей памяти. Мы очутились в ванной – не самое привычное место для секса в нашем случае. Я склонилась к раковине, так что мое лицо оказалось на одном уровне с моим зеркальным отражением, а он занял позицию сзади. О, от его энтузиазма у меня тогда перехватило дыхание. Он энергично двигался, и я с готовностью поддерживала установленный им ритм. Мраморная раковина холодила мои груди, но это было чертовски приятно… Боже, какое же это было непередаваемое ощущение – смотреть в зеркало и видеть, как меняются выражения на его лице, чувствовать его внутри, проникающего так глубоко, что это граничило с болью. Он тоже наблюдал за мной. Я думаю, что прежде это заставило бы меня нервничать, но в тот день этот факт лишь усилил мое удовольствие. Он может быть столь экспрессивным, когда рядом лишь я, когда есть только мы. Он отпустил мои бедра и наклонился вперед, накрывая меня своим телом. Контраст между холодом и теплом просто сводил меня с ума. Затем он уперся ладонями в раковину, так что его лицо оказалось рядом с моим, и я почувствовала, что он весь дрожит. Я помню, как его щетина царапала мне висок. Его глаза… их выражение… я до сих пор не могу сдержать невольного трепета при этом воспоминании. Казалось, он хочет оказаться во мне целиком, а не только той небольшой своей частью, насколько это физически возможно. Видеть бурю, и страсть, и лихорадочный блеск в этих глазах было одновременно и потрясающе, и пугающе. И это было до того, как он кончил. Он смотрел на меня, когда это произошло – смотрел прямо мне в глаза, прямо мне в сердце – черт, прямо мне в душу. Мне казалось, что в тот момент он просто не в силах был что-либо сказать, потому что, честно признаться, я не могла произнести ни одного членораздельного слога, но когда он кончил, то прошептал «люблю тебя». В учебниках говорится, что женщина неспособна ощутить мужскую эякуляцию. Это просто невозможно. Я же утверждаю, что это очень даже возможно. Это был самый эротичный момент в моей жизни – чувствовать его в себе даже после того, как он отстранился, знать, что он будет там, когда мы оденемся, сядем в самолет и потом разъедемся по своим квартирам… О боже. К черту уборку. Я бросаю блокнот на комод вместе с другими бумагами и направляюсь в свою собственную ванную. Он все еще принимает душ. Удивлен ли он, когда я резко отодвигаю дверцу душа в сторону и захожу внутрь? Замечает ли он, что я не стала снимать его рубашку? Похоже, ему все равно. Он принимает мое появление, ограничившись лишь слегка озадаченным: «Скалли?». Я изголодалась по нему. Я обхватываю его лицо ладонями и притягиваю к себе, покрывая поцелуями его рот, глаза, шею. И вот уже вскоре его тело реагирует на мои ласки. Он поднимает меня, когда его эрекция сформировалась еще лишь наполовину. На этот раз я ощущаю контраст горячего и холодного спиной, когда он пригвождает меня к стене. Забавно, но в такой позиции разница в росте перестает быть для нас проблемой. Я не могу насытиться им и не знаю, почему – дело ли в моем цикле, гормонах, полной луне или в том, что мы оба наконец более-менее выспались. Черт, может, все из-за того, что мы с ним любим кофе со сливками. Вскоре я уже испытываю сильнейший оргазм, издавая крик, в котором смешались агония, мука и радость одновременно. Он поглощает издаваемые мною звуки, накрыв мой рот своим. «Ты, - повторял он прошлой ночью. – Ты. Ты. Ты», и теперь я понимаю, почему я с трудом выдыхаю тот же самый слог снова, и снова, и снова. Его губы соскальзывают на мою шею, и я ощущаю, как он тоже кончает, прикусывая при этом мое плечо. Не думаю, что он осознает, что делает. Наверняка там потом образуется синяк, но мне все равно. Я повторяю его действие, впиваясь зубами в участок кожи между его шеей и плечом. Я знаю, что у него есть какое-то название, и когда-нибудь вспомню его, но прямо сейчас это просто место, которое я должна накрыть губами. Сколько времени мы провели здесь? Я не имею ни малейшего представления. Слава богу, что мы остановились в одном из лучших отелей из всех, что нам доводилось видеть за годы службы, потому что, уверена, мы заставили водонагреватель работать на пределе возможностей. Постепенно обнимавшие меня руки расслабляются, позволяя мне опуститься на пол. Я чувствую, как какая-то часть его спермы покидает мое тело вместе с ним, и по какой-то причине осознание этого печалит меня до слез. Дважды за восемь часов – на этот раз количество вырабатываемой им спермы должно быть меньше. «Найди яйцеклетку», - умоляю я, не обращаясь ни к кому конкретно, хотя знаю, что желание мое неосуществимо, и мой цикл не играет тут никакой роли. Я лишена яйцеклеток – я бесплодна. У меня есть то, что бесчисленное количество женщин моего возраста так стремится обрести и никогда не получает: заботливого, щедрого любовника и никакой необходимости в противозачаточных средствах. О, как бы я хотела изменить последнее. Я знаю, что он наблюдает за мной. «Это не слезы у меня на щеках, - твердо заявляю я себе. - Это просто брызги воды. Это реакция на интенсивный секс. Я не плачу. Вовсе нет».