Пряча голову в песок...

~~~~ Малдер ~~~~ Что-то резко разбудило меня. Боже, это просто сон, просто сон – пожалуйста, пусть это будет всего лишь сном. Кровь – не темная, а яркая артериальная, цвета быстрой смерти – покрывала все вокруг. Сердце выбивает барабанную дробь у меня в груди. Я стону и, откидывая одеяла, сажусь на край кровати. Боже, меня мутит – было бы почти облегчением, если бы меня стошнило, и я таким образом избавился бы от увиденного. Это все дело, говорю я себе. В «секретных материалах» хватает всякой чертовщины, но такое случается, только когда я профилирую настоящего монстра. Кошмары начинаются с первого дня и продолжаются в течение месяцев после закрытия дела. Те же, что я не могу раскрыть – самые худшие. Когда кошмары становятся особенно жуткими, когда я вижу мертвецов всякий раз, как только смыкаю глаза, и слышу их в паузах между сердцебиениями, вот тогда я должен что-то сделать. Как сейчас. Обычно я отправляюсь на пробежку – и неважно, в три ночи или в шесть вечера. Спортивные штаны уже на мне, так что все, что мне нужно – это надеть кроссовки, и я могу бежать до тех пор, пока голоса не умолкнут, или пока я не рухну от усталости. Боже, сегодня один из худших кошмаров. Яростно протерев глаза, я встаю на ноги. Скалли что-то бормочет во сне. Проводя рукой по волосам, я одновременно ищу глазами часы. Как давно она уложила меня спать? Я не могу вспомнить. Черт, еще даже не полночь. Я проспал недостаточно, чтобы продолжить работу, но больше спать я не в силах – я боюсь даже пытаться. Тошнота усиливается, и я со стоном сгибаюсь пополам, обхватив себя руками. Глубокие вдохи-выдохи помогают - приступ дурноты немного ослабевает. Скалли снова издает какой-то звук, но я едва различаю его из-за шума в голове. Проклятье, заткнитесь уже. Заткнитесь. Заткнитесь! Станет ли легче, если я закричу? А когда это помогало? Отправляйся на пробежку. Оставь их позади. Где мои кроссовки? Черт, в комнате слишком темно. Я чувствую себя дезориентированным и потому близок к панике. Где мой чертов чемодан? Мне надо убраться отсюда. Надо уйти – куда угодно. Господи, заставь голоса умолкнуть, заставь умолкнуть, заставь умолкнуть! Внезапно раздается приглушенный щелчок и весьма нежеланный свет бьет меня по глазам. - Малдер? Что ты делаешь? Черт, я ее разбудил. Черт, черт, черт. Я резко разворачиваюсь, чтобы извиниться, чтобы сказать, что все нормально, и я просто отправляюсь на пробежку, я просто теряю свой гребаный рассудок… Она, должно быть, прочитала что-то в выражении моего лица, потому что вскочила с постели в мгновение ока. - Малдер, не молчи, что случилось? Эх, Скалли, чего только не случилось? Я заставил тебя пройти через столько всего – и до сих пор заставляю. Я отрицательно мотаю головой и снова сгибаюсь в три погибели. Она оказывается рядом со мной так быстро, что я даже не успеваю удивиться тому, как, черт побери, ей это удалось. Ее ладони поразительно теплые на ощупь, и как только она касается меня, я понимаю, что дрожу. Черт бы побрал это дело. Я не могу продолжать этим заниматься. Я облокачиваюсь на нее, и она спотыкается под моим неожиданно обрушившимся на нее весом. Ее рука касается моего лба, и по какой-то причине этот ее жест вызывает у меня улыбку. У меня нет жара, мам, хочется сказать мне. Нет, не могу ее так назвать. Она таковой не является и никогда не будет – из-за меня. Она лучшее, что было в моей жизни. Жаль, что она не может сказать того же обо мне. Гребаный прокаженный Малдер. Если бы у меня хватило сил оттолкнуть ее. Ты должна бежать как можно дальше, Скалли. Бежать. Убирайся подальше от меня, только ради всего святого, не покидай меня… В следующий момент я осознаю, что мы оба стоим на коленях на полу. Она обнимает меня, и я изо всех сил стараюсь не расплакаться. - Не могу это делать, - произношу я. – Не могу. Слишком много монстров, слишком много детей. Не могу избавиться от снов… Она качает меня. Боже, мне это нравится. У нее отлично получается. Гораздо лучше, чем у меня когда-либо. Это какой-то женский дар? Или врачебный? Брала ли она уроки утешения в мединституте? Или этому ее научила мать? Готов поспорить, она будет отличной матерью. Я знаю это наверняка. Была бы. Боже, мне так жаль, что я вторгся в ее жизнь. Каким-то чудом она вновь укладывает меня в постель. Я крепко держу ее, так что ей ничего не остается, как только лечь рядом со мной, вцепившимся в нее подобно пиявке. - Ладно, Малдер. - Она ложится на кровать и увлекает меня следом. Боже, я знаю, что должен стыдиться этой паразитической потребности в ней, но я никак не могу отпустить ее. Она умудряется выключить свет, после чего вновь откидывается назад и обнимает меня, положив мою голову себе на грудь, словно я какой-то ребенок-переросток. Я сворачиваюсь в клубок вокруг нее. Мне холодно. Она бормочет что-то себе под нос, но я не улавливаю слов, однако звук ее голоса действует, как бальзам на рану. Мертвые уже не кажутся такими громкими. Теперь я слышу кое-что еще. Оно возникает постепенно, но в конечном итоге заглушает их полностью. Паузы между сердцебиениями не содержат ничего, кроме тишины. Я долго лежу так, как завороженный, слушая стук ее сердца. Она притягивает меня ближе к себе, и я ощущаю, как ее губы касаются шрама на голове, скрытого у меня под волосами. Трудно не ощущать и кое-чего другого: желания. Я осознаю, что жажду ее тепла. Мужские особи настолько настроены на секс, что порой это даже неловко. Я ничего не могу с этим поделать. Господи помоги, но мне это нужно. Нужна она. Я знаю, она это чувствует. Одна ее нога примостилась у меня в промежности, и небольшие раскачивающиеся движения, которые она производит время от времени, привлекают кое-чье внимание. Не в силах сдержаться, я издаю стон. «Я не могу, - говорю я себе. – Мы не можем. Этому не бывать». И все же пока я уговариваю себя подобным образом, пока я ругаю себя за мысли о сексе в такой момент, я поднимаю голову и накрываю ее рот своим. Она чуть напрягается, и на мгновение мне кажется, что она оттолкнет меня, но потом ее тело расслабляется. Она раздвигает губы и позволяет мне углубить поцелуй. Стоит мне ощутить ее вкус, как пути назад оказываются отрезаны. Мысли стремительно отступают, оставляя после себя лишь порывы и ощущения. Неутолимый голод. Я обхватываю ее лицо ладонями, поворачивая ее к себе, обнимая ее. Кажется, я произношу ее имя, когда расстегиваю пуговицы ее рубашки. Ее рубашки. Моей рубашки. Я больше не вижу разницы. Она не отстраняется от меня, не перехватывает мои руки и не вынуждает отпустить ее. Она тоже это чувствует? Может ли быть так, что уродство Майкла Списи действует на нее столь же разрушающе, как и на меня? Или это просто оправдание, предложенное моим изворотливым разумом, чтобы нам заняться сексом? Сам того не осознавая, я оказываюсь сверху. Она помогает мне избавиться от спортивных штанов, а затем скидывает остатки одежды и с себя. - Мы не можем этого сделать, - тупо произношу я, однако она лишь обвивает меня ногами в ответ. О, черт. Ее потрясающие губы осыпают поцелуями мое лицо. Этому невозможно сопротивляться, так что мы и не пытаемся. Я не слишком-то нежен с ней – я буду позже, но прямо сейчас я просто не могу. Она не выражает протеста по этому поводу, если не считать ее тихого судорожного вздоха, когда я резко вхожу в нее. Я порываюсь упереться локтями в матрас, чтобы не придавливать ее своим телом, но она явно намерена удерживать меня как можно ближе к себе. Я не в силах ей сопротивляться. Я начинаю проникать в нее – не слишком быстро, но интенсивно. – Ты, - опять принимаюсь бормотать я, повторяя это снова и снова в такт со своими толчками. – Ты, ты, ты. Да что со мной такое? Разве этот акт вообще способен что-то изменить? Я таким образом вытесняю негативные импульсы позитивными? Или просто пытаюсь отвлечься с помощью, возможно, самой сильной движущей силы, известной человеческим особям? Или же пытаюсь найти что-то хорошее, чтобы сбалансировать зло, окопавшееся в моей голове, ведь она – это лучшее, что случилось со мной за всю мою проклятую жизнь? Голоса смолкают, и я слышу только ее: ее дыхание, ее вздохи, ее произнесенные шепотом мольбы. Постепенно я ускоряю темп. Ее руки скользят вверх и вниз по моим бокам, но вскоре они уже смыкаются на моих лопатках. Мои толчки становятся более плавными. Когда она издает протяжный низкий стон – я скорее ощущаю его, чем слышу – я понимаю, что происходит. «Да, Скалли, давай. Боже, я чувствую тебя». Я поддерживаю установленную скорость, и это длится и длится. Как у нее это получается? Она выгибается дугой подо мной, чуть ли не поднимая нас обоих с постели. Я слышу, как она что-то шепчет, но не могу разобрать слов. «Только не пой, - хочу предупредить я ее, но, естественно, не в силах связать даже пару слов. – Боже, не пой сегодня и именно здесь из всех неподходящих для этого мест. Нам не полагается этого делать. Если Скиннер узнает, нам не поздоровится». Не поздоровится. Не поздоровится. Я корчу гримасу, когда меня настигает собственный оргазм. Мне хочется закричать от его интенсивности, но вместо этого я утыкаюсь лицом в ее шею и стону, когда другой вид безумия охватывает меня, увлекая за собой и проливаясь в нее подобно горячему потоку… С любовью покончено. Я не помню, как часто мы ею занимались, но с каждым разом становится все приятнее и приятнее. В конце концов мы расслабляемся. Ее руки снова мягко поглаживают меня по спине. Она касается губами моего лба. Я немного запыхался, но нежно провожу носом по ее лицу, и она вновь обхватывает меня за шею. Боже, она замечательно пахнет. - Малышка, - шепчу я, касаясь губами кожи под ее правым ухом. Не буду сегодня оставлять новых засосов. Она хихикает в ответ. - Малышка? Я снова накрываю ее рот своим, представляя, как ее глаза искрятся весельем, хотя и не вижу этого. - Малышка. – Еще поцелуй. – Возлюбленная. – Поцелуй. – Друг. Она берет мое лицо в ладони, заставляя меня чуть отстраниться, и я различаю ее силуэт в темноте. - Напарница. Не забудь про напарницу. Что случилось, Малдер? Что это спровоцировало? Я вздыхаю, перекатываюсь на бок, увлекая ее за собой, и откидываюсь на подушку рядом с ее головой. - Это дело. Мои кошмары. Иногда они оказываются настолько ужасными, что я не могу видеть или слышать ничего, кроме… - Я содрогаюсь. Она терпеливо ждет продолжения, едва касаясь меня руками. Я никогда не говорил этого ей – никому не говорил. В конце концов, это отнюдь не дар – я не телепат, по крайней мере, мои возможности весьма ограничены. Я просто умею проникать в головы других. Проблема в том, что иногда мне трудно оттуда выбраться. Она ожидает, когда я готов буду заговорить. В конечном итоге я нахожу в себе силы, или достаточно смелости, или что мне там необходимо, чтобы произнести следующие слова: - Ты ведь помнишь Билла Паттерсона. И это не вопрос. Некоторое время она лежит совершенно неподвижно, а потом крепче обнимает меня. - Малдер, - шепчет она, и я ощущаю ее дыхание на своем виске. – С тобой этого не произойдет. Я качаю головой. Образы из кошмара встают у меня перед глазами, заставляя меня поежиться. Я не хочу этого говорить, но понимаю, что должен. Может, произнесение их вслух уменьшит их пугающую силу. - Я почти уверен, что Марк О’Брайан мертв. Думаю, Списи убил его выстрелом в затылок. – Я опираюсь на руку и со вздохом зажимаю пальцами переносицу. – От меня в этом деле мало толка. Я вижу этого ублюдка, думаю, что знаю, почему он это делает, и имею довольно четкое представление о его следующих шагах, но без понятия, где его искать. Я… я просто не вижу этого. Она касается моего лица ладонью. - Ты не супермен, Малдер. И ты не единственный, кто ведет это расследование. – Она замолкает и после небольшой паузы добавляет: - У тебя достаточно информации, чтобы отправиться с ней к Скиннеру? Я отрицательно качаю головой. - Я не могу идти к нему с догадками, нет. Я устало опускаю голову на подушку рядом с ее головой. Мои глаза закрываются. Боже, мне нужно поспать – всего несколько часов без кошмаров. Разве я о многом прошу? Ее прикосновение полно нежности, ее кожа согревает везде, где мы соприкасаемся. Я все еще нахожусь в ней, но слишком устал, чтобы отстраниться. Я осознаю, что, должно быть, сказал это вслух. - Ш-ш. Засыпай, Малдер. Сегодня больше никаких кошмаров. Я невольно улыбаюсь. - Ты, конечно, хороша, Скалли, но даже тебе не прогнать их с помощью секса. - Ш-ш, - снова произносит она, на этот раз тверже. – Никаких больше кошмаров. Может ли ее доброта действительно изгнать зло, поселившееся во мне? Странные вещи происходят с нами. Мой сон больше ничто не тревожит. Она права – кошмары отступили. ~~~ Скиннер ~~~ Они, вероятно, думают, что я их не слышу. Я многое повидал за свою жизнь и многое слышал. Черт, я многое сделал. Но я не помню, чтобы когда-нибудь предавался любовным утехам, когда мой непосредственный начальник смотрел телевизор в соседнем номере. Проклятье, эти стены, должно быть, вообще не обеспечивают шумоизоляцию. Я просто лежал на кровати и следил за последними новостями – там, за пределами этих стен, находится огромный мир, и понятия не имеющий о том аде, в котором мы в настоящее время пребываем – когда начали раздаваться характерные звуки. Господи, если бы я уже не знал о том, что между ними происходит, то сейчас бы мне точно все стало предельно ясно. Хорошо, что я уже решил предоставить им некоторые поблажки, потому что то, чем они занимаются во время расследования – ну, это по меньшей мере неправильно. Они вели себя тихо – как церковные мыши, по правде говоря. Проблема была, есть и будет в мебели. Мало какие звуки можно определить с такой же безошибочностью, как ритм интенсивного секса. Из того, что я слышал, слово «интенсивный» кажется явным преуменьшением. Эти двое ничего не делают наполовину. Тишина воцарилась уже несколько часов назад. Они, должно быть, заснули около полуночи. У меня же на это ушло чуть больше времени. Вполне понятная бессонница. Господи, я могу быть их начальником, к тому же старше их обоих по крайней мере на десяток лет, но я же не мертв. Не то чтобы я приветствовал этот шум, но, полагаю, хорошо, что они не предпочли постель Малдера. Бушнелл занимает соседний с ним номер, так что у них общая стена, как у наших со Скалли номеров. Помоги им Бог, если бы этот сукин сын услышал симфонию, которую довелось услышать мне, и решил бы выяснить, в чем дело. Шило бы точно выскочило из мешка. Даже в таком случае, как мне кажется, это не было бы так уж катастрофично. Они определенно не первая пара агентов, оказывающаяся в подобных обстоятельствах. Когда этот день наступит, уверен, что какой-нибудь мой коллега из числа не слишком обремененных интеллектом вобьет себе в голову, что он должен подпортить Призраку Малдеру жизнь. Этот агент нажил себе много врагов. Не слишком помогает делу и то, что ему на это наплевать. Да, мои услуги тогда определенно окажутся востребованными. Мысль вызывает у меня приступ тошноты, но я знаю, что должен сделать – я должен рассказать им. Рассказать, что я их слышал. Я должен рассказать им, что поддерживать сексуальные отношения будет невероятно глупо до тех пор, пока это дело не окажется закрытым. Я должен буду сказать им прекратить. Для их же собственного блага. О, это наверняка окажется воспринятым на ура. Черт, она и так едва смотрит мне в глаза. Как бы то ни было, ей придется. Кроме того, мне нужно выяснить, что происходит с Малдером. В этот момент раздается трель моего сотового, и я тянусь за ним, невольно чертыхнувшись. - Скиннер, - рявкаю я в трубку. Похоже по моему голосу, что меня только что разбудили? Потому как это определенно не так. Это Стивец. Есть новости, говорит он. И они отнюдь не радужные.