Пряча голову в песок...

~~~ Спойлеры: Гротеск Рейтинг: PG-13 за используемые выражения. Классификация: S, A, MSR. Краткое содержание: Малдер теряет себя при составлении профиля. ~~~ Скалли ~~~ Казалось бы, я должна была знать. Казалось бы, что после стольких лет и стольких расследований я в состоянии контролировать то, что происходит с Малдером в таких вот случаях. Но вышло иначе. И я ничего не могу с этим поделать. Я знаю, что произойдет, и все равно ничего не могу поделать. Не знаю, кто из нас больший безумец: он с его исключительной способностью сосредоточиться на тайных аспектах человеческой природы или я со своим беспокойством за его хрупкую связь… с реальностью. С самим собой. Мы прибыли в Нью-Йорк три дня назад. Место преступления уже превратилось в подлинный зверинец из-за журналистов, расположивших свои трансляционные пункты по всей округе. И десяти футов нельзя было пройти, чтобы не врезаться в очередную разветвленную сеть оборудования. Черт, да так продолжается до сих пор. Я не покривила душой, когда сказала Скиннеру, что мне нечего привнести в работу криминалистов. Эти ребята настоящие мастера своего дела. Они отлично со всем справлялись до нашего приезда. Место преступления тщательно осмотрели и собрали с него все имеющиеся там улики. Опросы свидетелей уже были проведены и продолжались даже в то время, когда нас посвящали в детали расследования. Впоследствии Скиннер и несколько агентов отделились от группы и направились на встречу с конгрессменом О'Брайаном. Малдер так сильно хотел поговорить с ним, что едва мог усидеть на месте, но Скиннер осадил его одним лишь взглядом. Напарник неплохо это воспринял – по крайней мере, лучше, чем когда-то раньше, но я видела, что его это решение начальника не устраивало. Так что вместо этого мы поехали на место преступления. Ну, вернее, на потенциальное место преступления. Я пыталась напомнить Малдеру об этом, но он не ответил, что не слишком меня удивило. Я заметила, что он уже превратился в идущую по следу гончую. За час, прошедший с приземления нашего самолета, он уже успел погрузиться в себя. Боже, я видела это чаще, чем мне хотелось бы помнить. Я должна твердить себе, что его обучали этому. Профилированию. Залезанию в головы других людей. Это особый талант. Когда он в таком состоянии, мне кажется, я могла бы танцевать вокруг него голой, а он бы даже и не заметил. Может, стоит как-нибудь проверить эту теорию. Он прохаживался по комнате в общежитии и просто впитывал в себя увиденное. К этому времени, разумеется, латексные перчатки превратились для нас во вторую кожу, но я замечала, что они все еще беспокоят его. Он привык полагаться на ощущения, а потому хотел прикасаться ко всему, почувствовать все то, что чувствовала и видела жертва. Перчатки при этом были досадной помехой. Не уверена, впрочем, в чем отличие от прикосновения к окружающим предметам голыми руками. Может, его и нет вовсе. Может, он даже и сам толком не понимал, что именно здесь ищет. Малдер никогда не пытался объяснить, зачем проводит этот ритуал, но у меня имеется идея на сей счет. Я также знаю, что нужно оставить его в покое и позволить ему ходить, где ему вздумается, погрузившись в раздумья, и делать то, что он должен делать. Так что я оставила его там, а сама занялась тем, что проверила план этажа, сравнила список работников этого здания с тем, что находился в моем распоряжении, и вновь опросила студентов, которые были в своих комнатах в вечер исчезновения. Не помнил ли кто-нибудь каких-то подозрительных личностей, шатающихся по округе, может, ожидавших кого-то? Были ли какие-то посторонние в здании тем вечером? Приходил ли кто-нибудь к Марку О'Брайану? Друзья или родственники – любой, кто обычно нечасто показывается в общежитии? Марк О'Брайан. Я не называла его жертвой. Я обнаружила Малдера в подвале, когда он с фонариком в руке обследовал трубы, которые расходились от печи к разным этажам. Думаю, если бы он смог вынести исходивший от них жар, то вскарабкался бы по ним – просто чтобы проверить, возможно ли это. К счастью, они были целыми и невредимыми и в относительно хорошем состоянии, указывая на то, что как бы преступник ни проник в комнату О'Брайана – поправка, предполагаемый преступник – но точно не по ним. Мы обсуждали дело в машине по пути обратно в отель, в котором остановился конгрессмен. Временные рабочие места были уже организованы в одном из банкетных залов. Из десяти студентов, с которыми я общалась, трое видели уборщика, пресловутого Майкла Списи, в здании за час до исчезновения. Согласно их показаниям, он разговаривал с Марком и его девушкой Шейлой Венц, также студенткой Колумбийского университета. Свидетели не могли сказать наверняка, что те обсуждали, но разговор казался довольно дружеским. Малдер позвонил в архив штаб-квартиры Бюро и запросил, чтобы старое дело с участием Списи немедленно переслали ему по факсу. Затем он позвонил Стрелкам и попросил собрать как можно больше информации на подозреваемого: где тот вырос, когда присоединился к MUFON, в каких отделениях организации мог состоять, а также список тамошних регулярных членов. Прежде чем закончить разговор, он перевел на меня взгляд. - Я передам ей твои слова, Мелвин. Позвони, когда что-нибудь накопаешь. – На этом он оборвал звонок и бросил телефон между нами. – Фрохики хочет заполучить на память твою фотографию на Таймс-сквер. Одежда на твой вкус. И что, черт побери, можно на это ответить? Я отнеслась к этой просьбе так же, как и к остальным, исходящим от этого конкретного коротышки: я проигнорировала ее. Мы добрались до отеля, сумев прошмыгнуть через устроенную журналистами линию фронта без особых потерь. Уже непосредственно в рабочем помещении Малдер забрал присланные по факсу документы и вновь исчез. Я не пыталась последовать за ним. Теперь он запрется где-нибудь, чтобы изучить присланные бумаги, вникая в каждую деталь, используя их как карту для понимания той темной личности, что представляет собой Списи. В этом главное различие между нами – для меня еще многое непонятно. Я стараюсь не торопиться, придерживаться процедуры: найди след, следуй за уликами, посмотри, куда они тебя приведут, а затем вернись назад и следуй за ними к их источнику. Малдер же работает иначе. Его разум сосредотачивается на, казалось бы, самой незначительной детали – он вцепляется в нее и изучает, словно срез под микроскопом, в течение часа или дня и, исходя из этого, совершает прорыв, находя связь на основании лишь своей интуиции и веры. О нем всякое говорили все эти годы, и одним из самых лестных отзывов было то, что он работает столь же усердно, как любой другой агент, но ему просто не нужно проходить все этапы расследования. Как бы фантастически это ни звучало, но именно так и обстояли дела. Но это не быстрый процесс. Идет уже третий день, а я даже не знаю, ел ли он, не знаю, спал ли он. Сейчас он в своей комнате, без сомнения окруженный документами, фотографиями и исписанными им самим блокнотами, пытается соединить части того, что, в сущности, является огромным паззлом, состоящим из одного цельного цвета. Я ненавижу подобные дела. Я ненавижу то, что они с ним делают. Проблема в том, что он хорош в том, чем занимается. Если кто-то и сможет найти пропавшего парня, то это Малдер. Поначалу я, бывало, спрашивала себя, почему он оставил профилирование? В конце концов, его этому учили. Я полагала, что оно взывало к его интуитивной природе. И, должно быть, приносило удовлетворение, когда ловили очередного монстра. Затем было дело Джона Мостова и Билла Паттерсона. Теперь я знаю, почему. Теперь я спрашиваю себя, как он мог заниматься этим так долго? Я спрашиваю себя, как он вообще мог этим заниматься? ~~~ Малдер ~~~ Я не могу продолжать этим заниматься. Понятия не имею, который сейчас час. Какой сейчас день. Сомневаюсь, что ел. Хотя уверен, что не принимал душ. Нет времени на сон. Нет времени. Одно я знаю наверняка – Майкл Списи и есть тот самый монстр, которого мы ищем. Доказательства этого находятся у меня перед глазами, я просто не в состоянии сложить их вместе так, чтобы все – все, кроме Скалли – поверили в их истинность. Я не могу продолжать этим заниматься: проникать в умы этих людей, этих монстров, которые охотятся на детей и убивают их души, даже если оставляют их тела невредимыми. Еще одно такое дело, еще один случай проникновения в их умы в попытке понять, почему они делают то, что делают, и, боюсь, я не сумею найти путь обратно. Я бросаю взгляд на часы, но это бессмысленно. Они показывают 03:48, но я не могу собраться с мыслями достаточно для того, чтобы понять ночи или дня. Скалли бы знала, но я без понятия, где она. Я мог бы позвонить ей, но если сейчас ночь, а не день, то я ее разбужу. Ну, я, возможно, ее разбужу. Во время таких расследований она спит не большего моего. Я не хочу рисковать. Боже, я люблю ее. Я бы отдал что угодно, чтобы она была сейчас рядом со мной. Я тебя достану, Майкл Списи. Майкл Без Среднего Имени Списи. Голова просто раскалывается. Надо подняться. Я спихиваю бумаги с колен и осторожно поднимаюсь. Ой-ой, как же сильно мне надо отлить. Как долго, черт возьми, я тут уже сижу? Я хватаю записную книжку и быстрым шагом направляюсь в туалет. Бросив ее на раковину, я принимаюсь читать свои записи, пока стою над унитазом. Уф, на мочевом пузыре, должно быть, растяжки образовались. Как будет облегчение по буквам? П-с-с. Нет, я не мог этого написать. Мне привиделось. Надо сделать перерыв. Найти Скалли. Перекусить чем-нибудь. Скалли. Боже, я ее люблю. Я споласкиваю руки, а затем умываю лицо. Вода попадает на рубашку, разумеется, и мочит рукава. Терпеть этого не могу, но это дает мне основание переодеться. Черт, я все равно почти голый и пахну неприятно даже для самого себя. Душ. Приму душ. Я стою под струями, позволяя им вымыть яд из моей головы. Из моего сердца. Ты где-то там, Майкл Списи. Ты думаешь, что легко отделался, потому что никто тебя не подозревает. Думаешь, никто о тебе не знает. Ты не прав. Надо поговорить со Скиннером. Заставить его отыскать эту задницу и установить за ним слежку. Эй, а это забавно. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь, но тут же ругаю себя за это. Нет, вовсе нет. Девятнадцатилетний парнишка, возможно, умирает где-то прямо сейчас, а может, и уже мертв. Ничуть не смешно. Скиннер. Задница. Скиннер пялился на задницу Скалли. Воспоминание вызывает у меня приступ гнева, но я беру его под контроль. Нельзя пойти и врезать своему боссу, предупреждаю я себя. Ты уже и так это делал. Причем дважды. Такими темпами он вскоре начнет это ненавидеть. Нужно быть с ним помягче. Конечно же, он смотрел на ее задницу. Скалли ведь весьма приятна для глаз. И он увидел ее с новой для себя стороны. Такие моменты, как Скалли в одном полотенце на голое тело, врезаются в память навечно. Как он мог не смотреть? Голова раскалывается. Надо перекусить. Я выхожу из душа и вытираюсь, после чего повязываю полотенце вокруг бедер, как делают все парни, и возвращаюсь к кошмару, в который превратилась моя комната. Мой чемодан по-прежнему лежит на полке для багажа в шкафу. Я роюсь в нем, ища сам не зная что. Достаю спортивные штаны. Не заморачиваюсь надеванием боксеров. Черт, да и кому они нужны? Часы на туалетном комоде показывают 04:26. Следует ли мне позвонить Скалли? Что если она спит? Во внезапном приступе слепого вдохновения – я ведь выпускник Оксфорда, в конце концов, - я отодвигаю одну из тяжелых портьер и не удерживаюсь от ругательства, когда глаза пронзает резкая боль. Черт, сейчас не ночь, а самый что ни на есть разгар гребаного дня. Какого именно? Как долго я просидел здесь, пытаясь впихнуть этого ублюдка в свой разум? Это был стук в дверь? Я чувствую невольную взволнованность. Скалли занимает соседний номер. Скалли всегда занимает соседний номер. Я был бы потерян без этой двери между нами. Она понимает. Она знает, что мне нужно время, чтобы разложить этого ублюдка на части и увидеть, из чего он состоит. Легкое постукивание повторяется снова, прежде чем я успевают открыть дверь. Я не распахиваю ее, как бы мне того хотелось, потому что это, скорее всего, испугает Скалли до полусмерти, а медленно отворяю. Да, это она стоит на пороге. Боже, она выглядит усталой. На лице никаких признаков косметики, так что темные круги под глазами отчетливо выделяются. Однако она слегка улыбается при виде меня. Не широко ухмыляется – такое бывает довольно редко – но ее улыбка ясно дает понять, что она рада меня видеть. Мне кажется, больше всего в ней я люблю ее рот. И глаза. И этот римский нос, который у любого другого казался бы надменно вздернутым, но на ней смотрится отлично. И, разумеется, я также люблю ее голос, особенно, когда в нем, как сейчас, звучат нежность, заботливость и облегчение. - Я слышала, как ты расхаживаешь по комнате. У тебя все нормально? Я тянусь к ней и привлекаю в свои объятия. Она сопротивляется где-то с полсекунды, но затем уступает и просто принимает это как данность. О, я помню, как именно это и сказал ей однажды. Прими это как данность, Скалли. М-м, она приятно пахнет. Как именно пахнет солнечный свет? Я зарываюсь носом в ее волосы и вдыхаю ее запах. Вот как пахнет солнечный свет. Как Скалли. Моя Скалли. Она говорит со мной, рассказывает мне о деле. Она опрашивала Шейлу Венц, но мало что узнала от нее. Марк О’Брайан отвез ее домой и затем, очевидно, исчез с лица земли. И у Скалли есть для меня присланные Байерсом по факсу бумаги. Я хочу сказать ей о своей головной боли, о том болоте, что представляет собой разум Майкла Списи, но словно бы не могу подобрать нужные слова. А потому я просто продолжаю обнимать ее, медленно покачиваясь из стороны в сторону, и закрываю глаза. Ее рукава закатаны, так что руки обнажены, и их прикосновение к моей также ничем не прикрытой коже так приятно. Ее ладони лежат на моей спине, неторопливо скользя вверх и вниз, вверх и вниз. Так приятно, так приятно. - Ты, - неожиданно для самого себя начинаю бормотать я. – Ты. Ты. Она немного отодвигается и устремляет на меня недоумевающий взгляд. Боже, она просто очаровательна, когда вот так хмурится. - Я что? – шепчет она. Я целую ее в лоб. Она улыбается и наклоняется ближе в ответ на мое прикосновение. Я рад, что она не поднимает голову, потому что тогда я поцеловал бы ее в губы, что неизбежно привело бы к другим действиям, а я слишком устал, чтобы прямо сейчас уделить ей должное внимание. «Ты, - приходит мне на ум. - Ты удерживаешь меня тут. Ты помогаешь мне сохранить рассудок». «Ты все для меня». - Малдер, когда ты последний раз ел? – Она всматривается в мое лицо, не дождавшись ответа, и я вижу, как она мгновенно трансформируется из моей возлюбленной во врача. Одна ее ладонь касается моего лба, и я тут же начинаю скучать по исходящему от нее теплу на своей спине. Приходится сделать над собой усилие, чтобы удержаться от протестующего хныканья. - Тебе надо поесть, - заявляет она, выпутываясь из моих объятий и отступая назад. Выражение ее лица похоже на испуганное, когда она обводит взглядом бардак в моем номере. Бумаги и папки с документами валяются повсюду – на кровати, на тумбочке, на полу. Легкая улыбка появляется на ее губах, и она чуть заметно качает головой. – Ураган Малдер, - бормочет она, а затем берет меня за руку и ведет через открытую дверь в свой номер. – Ну же, садись. Нет, не на кровать: ты заснешь, а я хочу, чтобы ты сначала что-нибудь поел. Вот, посмотри пока телевизор. – Она усаживает меня за маленький столик у окна, берет пульт и нажимает на кнопку включения. – Никакого CNN, - строго предупреждает она, потянувшись за телефоном. – ESPN (1) на 14-м канале. Кажется, играют Knicks. Я сижу и улыбаюсь про себя, пока она заказывает что-то из доставки в номер. После мы молча смотрим игру, которая, как мне отлично известно, ее нисколько не интересует. Она устроилась в кресле напротив меня, и я замечаю, как ее глаза постепенно стекленеют, переставая следить за быстро сменяющимися образами на экране. Она так сильно беспокоится за меня, но когда в последний раз она сама спала? Я теряю ощущение времени, так что резкий стук в дверь застает нас обоих врасплох. Она встает, и только заметив ее уход, я понимаю, что она сжала мою руку, перегнувшись через разделявший нас столик. Господи, я чувствую себя оцепенелым. Запах еды разносится по комнате, и у меня тут же потекли слюнки. Почему я не понял, что голоден? Вероятно, по той же причине, по которой я не сказал ничего, помимо невероятно красноречивого «ты, ты, ты». Так уж я устроен. Я довожу себя до предела во время профилирования очередного дела. Приходится идти на жертвы. И она это знает. Боже, были времена, когда она наблюдала это воочию. Поэтому-то она и нагружает меня едой для мозгов: яичницей, четырьмя ломтиками бекона и тостом из пшеничного хлеба с джемом. Не просто стаканом сока, а целым графином. Такими темпами мне скоро снова захочется отлить. Что ж, так тому и быть. Я чувствую себя лучше почти сразу же. Она жует свой салат с курицей и наблюдает за тем, как я ем. Утаскивает у меня с тарелки ломтик бекона, когда думает, что я не вижу. Все, что угодно, думаю я, следя за ней краешком глаза. Все, что ты захочешь. Все, что тебе нужно, если я смогу это сделать для тебя. Только не покидай меня. Пожалуйста, Господи, не дай мне когда-нибудь поднять глаза и обнаружить, что ее нет рядом. Мне кажется, это убьет меня. Knicks ведут, но я уже клюю носом. Скалли, очевидно, замечает это, потому что помогает мне подняться и ведет к кровати, которая достаточно большая для нас обоих, и я практически уверен, что она не выставит меня обратно в мой номер - только не сейчас. Да и в этом в любом случае нет необходимости. Наше негласное соглашение, касающееся того, чтобы не поддаваться чувствам на задании, не будет нарушено. Мы оба слишком уставшие для любых попыток соблазнения. Откинув покрывало, она складывает одеяло с простыней и сажает меня на постель. Когда я растягиваюсь на спине и немедленно закрываю глаза, не имея сил держать их открытыми, она укрывает меня. Ее рука нежно гладит меня по лбу, и я издаю тихий стон. Матрас скрипит, когда она укладывается рядом, прижавшись спиной к моему боку, и я ощущаю исходящее от ее тела приятное тепло. Боже, надеюсь, я не буду сегодня храпеть. ~~~~ Скиннер ~~~~ Я ненавижу подобные дела. Почти никаких свидетелей, еще меньше улик, помещение, битком набитое агентами, которые отнюдь не рады меня тут видеть, и никаких следов союзников, с которыми я сюда приехал. Уверен, здесь есть и другие агенты из Вашингтона. Мы с Малдером и Скалли – не подкрепление, а просто дополнительная рабочая сила, призванная быть частью квоты, затребованной горюющим и очень могущественным отцом. Хейс привез Чендлера и Стивеца, а также Гарсия и Дудински из отдела особо тяжких. Они все хорошие агенты. В этом-то, впрочем, и проблема: огромное количество хороших агентов мало что может сделать, потому что тут мало что можно сделать. Над делом работает целая команда профайлеров, но сейчас они, похоже, не способны определиться с типом преступника. Я знаю, что делает Малдер. Я думаю о теориях, которые он может предложить – что-то типа мутанта из канализации – и невольно вздрагиваю. Я не видел Скалли с раннего утра. Она разговаривала с кем-то по телефону насчет факса для Малдера, которого я не видел уже несколько дней. Что происходит с этим двумя? Они что, думают, что кроме них никто не занимается делом? Они пропускают брифинги и игнорируют опросы свидетелей, которые необходимо провести. Черт, да они как будто даже не существуют. Я знаю, как Малдер работает. Он наверняка вцепился в дело, как цепной пес в кость, полностью абстрагировавшись от всего, кроме стоящей перед ним задачи. Вопрос только в том, когда он предъявит результат своей работы, который помог бы расследованию? Произойдет ли это завтра утром или через три недели, когда тело будет уже найдено, вскрыто, изучено и оставлено гнить в земле? Я не могу давить на него, но я уж точно могу спросить у нее, чем он занимается. Она должна иметь некоторое представление о том, что происходит в его голове. Уже поздно. Время для смены дежурных в общем офисе. Боже, я устал. Они предоставили мне номер рядом с номером Скалли. Полагаю, таким образом она оказывается между молотом и наковальней. Печально, но факт. Я знаю, что Малдер к ней чувствует. Я подозревал это некоторое время, но сейчас у меня есть доказательство, которого я уж точно не искал. Скалли права: неважно, как долго они уже кувыркаются. Боже, это вульгарно. Я устал. Неважно, как долго. Хотел бы я не переживать из-за этого так сильно. Хотел бы. Но не могу.