Пряча голову в песок...

~~~ Спойлеры: Closure, Redux II Рейтинг: R за наличие сцен сексуального характера. Классификация: S, UST, RST Ключевое слово: роман Краткое содержание: куда ведут их отношения? ~~~ Самолет взлетел по расписанию. Они тихо беседовали, изучая документы, переданные им курьером ФБР перед самым закрытием дверей. Скалли наблюдала за напарником, когда он зачитывал ей основные факты, а они были таковы: двенадцатилетняя девочка оставалась дома со своей старшей сестрой; родители находились на работе; описание света и звуков и очевидной неспособности двигаться. Скалли нахмурилась, обдумывая ситуацию. Параллели представлялись слишком близкими, так как он умудряется сохранять полнейшее спокойствие? Она не замечала никаких признаков застарелого напряжения - никого пощипывания переносицы или прищуривания, указывающих на наличие внутреннего конфликта. Прошла уже пара месяцев с дела ЛаПьер в Калифорнии. Неужели он наконец примирился с прошлым? Саманта мертва, и уже не имеет значения, как или почему ее похитили. Она обрела покой, и он тоже. Смотря на него, Скалли ощутила прилив симпатии, сочувствия и всепоглощающей нежности. Никто не заслуживает испытать то, через что он прошел. Господи, на плечи ребенка, едва закончившего начальную школу, пала ответственность, с которой не смогли справиться даже его родители. Иногда она поражалась тому, как он вообще умудрился сохранить рассудок. Она почти бессознательно протянула руку и взяла его ладонь в свою. Когда его длинные пальцы переплелись с ее, она невольно улыбнулась. Он оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на нее. Как только они начали наклоняться друг к другу, у нее в животе словно бы запорхали бабочки. Поцелуй был ленивым, неторопливым. В конце концов оторвавшись от его губ, она выпрямилась и улыбнулась еще шире. По прибытии в Мэн расследование окажется в приоритете, но до тех пор, пока самолет не приземлился, она с удовольствием потворствовала себе, представляя соблазнительные, но до недавнего времени запретные образы. Скоро они займутся любовью. Это больше не было вопросом «если». Сама эта мысль, казалось, многократно увеличивала количество бабочек у нее в животе. Этого не случится, пока дело не окажется раскрытым, разумеется, или пока не будет установлено, что оно не подпадает под юрисдикцию Бюро. Она на мгновение закрыла глаза и позволила себе немного пофантазировать. Его худощавое подтянутое тело бегуна представляло собой настоящую отраду для глаз – она и раньше это осознавала. Одетый так, как сейчас – в джинсы, темную водолазку и этот струящийся плащ – он привлекал к себе взгляды всех женщин в зале ожидания аэропорта. Ей доводилось видеть его в различных ситуациях – сгорбившимся в кресле в офисе или растянувшимся на кушетке; одетым с иголочки и просто шикарно выглядевшим или беспомощным и разбитым на больничной койке. Прошлая ночь подарила нечто новое - удивительное и немного пугающее, но в то же время каким-то поразительным образом знакомое. И ей это нравилось. Она в буквальном смысле вкусила запретный ранее плод, в полной мере ощутила вес его тела на себе, держа его в колыбели своих рук и ног. Ее удивляло то, как сильно она хотела его. Его улыбка, когда он включал свое обаяние на полную катушку, могла останавливать транспортный поток. За семь лет у нее не раз перехватывало дыхание, когда он так делал. Ей не составило никакого труда представить прикосновение его рук, его пальцев, ласкающих чувствительные участки ее тела, которые она приучила себя игнорировать: шею, кожу ключиц. Она жаждала ощутить его ладони на своих грудях. - Я знаю, о чем ты думаешь, - обволакивающим, словно шелк, голосом произнес он, щекоча ее ухо теплым дыханием. Боже, он целовал ее, даже не дотрагиваясь. Она посмотрела на него. Его лицо находилось в считанных дюймах от ее лица. Какое же это опьяняюще свободное чувство – осознавать, что она может встретить его взгляд, не таясь, не прячась за напускным равнодушием. В Мэне ей придется снова нацепить эту маску холодности и отстраненности, но сейчас, наедине с ним, ей не нужно было притворяться – больше нет. - Знаешь. – Это прозвучало как утверждение. Он издал тихий глубокий вздох. - Тяжело будет не иметь возможности прикасаться к тебе. Она улыбнулась, продолжая наблюдать за ним, изучая эти лучившиеся весельем глаза, эту родинку на щеке, эти чуть надутые губы. О, эти губы. «Боже, и кому ты это говоришь? Я не прикасалась к тебе в течение многих лет». Он вновь сжал ее ладонь, неторопливо и нежно поглаживая ее большим пальцем. Движение было гипнотическим. Эротическим. Боже, как у него это получалось? Как мог он возбудить ее одним лишь прикосновением к ее чертовой ладони? Она удерживала его взгляд, пытаясь запечатлеть в памяти оттенок и выразительность его глаз - серо-зеленых глаз. Нет, не вполне серо-зеленых – скорее, зеленых, но с примесью серого. Черт, у нее никогда не получилось решить наверняка, и сейчас, смотря в них, она все равно не могла с абсолютной точностью дать определение этому цвету. Она коснулась его щеки тыльной стороной ладони. «Если мы когда-нибудь снова окажемся наедине, - без слов сообщила она ему, - то у тебя будут крупные проблемы». Его губы изогнулись в слабом намеке на улыбку. «Аналогично», - отчетливо читалась в его сияющем взоре. В этот момент по системе громкой связи раздался голос пилота, оповещавшего пассажиров о скором окончании полета. Последовала стандартная просьба пристегнуть ремни и не курить до выхода за пределы терминала. «О, весьма своевременное предупреждение, - подумала она, упиваясь взглядом его затуманенных глаз. – Мы и так сидим тут, постепенно тлея. Еще чуть-чуть и мы спонтанно воспламенимся, так что нас придется тушить газировкой». К счастью, приземление прошло быстро. Они отодвинулись друг от друга и собрали свои вещи. Привычка и необходимость помогли ей найти нужную дистанцию. Папка с делом отправилась в ее портфель. Выражение его лица стало таким же нейтральным, как и у нее: никто со стороны не смог бы догадаться об истинной природе их отношений. Тогда как они знали, что ничто больше не будет как прежде – больше нет. Местность вокруг места преступления буквально сияла от множества огней. Желтая лента огораживала целый квартал, не давая репортерам и праздным зевакам мешать проведению следствия. Скалли осмотрелась по сторонам, обращая внимание на мельчайшие детали и уже начиная анализировать их. Мимолетный взгляд, брошенный ею на напарника, подтвердил, что он занимался тем же. Страсть отошла на второй план: они были профессионалами в своем деле. Каждый по отдельности опросил родителей пропавшей девочки, не допуская в тоне своего голоса ни осуждения, ни чрезмерной симпатии: нельзя привносить в дело личные мотивы. Затем, пока Малдер опрашивал сестру, Скалли пообщалась с полицией и узнала, что не было ни звонка с требованием выкупа, ни преисполненной детской обидой записки, указывающей на побег. Никто не видел ярких огней, за исключением сестры, которая, по понятным причинам, была сильно расстроена. Она описывала увиденное? Да, но довольно смутно. Она находилась либо в шоковом состоянии, либо под действием чего-то неустановленного. Родители не позволили взять у нее кровь для токсикологического анализа. Скалли задумчиво кивнула. Со свойственной ему деликатной настойчивостью Малдер сумеет уговорить их на сотрудничество в этом вопросе. Она услышала, что он ее зовет, и, извинившись, приблизилась к напарнику. Он увлек ее в коридор, где их не могли подслушать. - Ребенок не в себе, - голосом чуть громче шепота сообщил он ей. – Однако что-то не дает мне покоя. История слишком гладкая. Она словно бы пересказывает типичный сценарий похищения, дословно воспроизводя факты из него. Скалли перевела взгляд на оставшихся в гостиной родителей. - Так ты думаешь, что это конфабуляция(1). Он пожал плечами и кивнул. - Пока не могу сказать наверняка, но не думаю, что мы имеем дело с чем-то похожим на похищение пришельцами. Она дистанцирует себя ото всей этой ситуации. Мне понадобится провести психологические тесты, но, по моему мнению, у нее пограничное расстройство личности. Возможно, даже шизофрения. Если один из детей страдает этими заболеваниями, то велика вероятность, что и второй тоже. Скалли удивленно распахнула глаза. - Никаких физических улик не найдено, так ведь? Возможно ли, что она убила сестру? Он покачал головой. - Я не почувствовал этого из разговора с ней. Думаю, ребенок сбежал. Сама посуди: двенадцатилетний подросток, дисфункциональная семья, родители, которые, по их собственному признанию, редко бывают дома… Эй, я знаю, о чем говорю. Она кивнула. В подобных делах ему не было равных – она уже давно научилась доверять его суждению. - Ладно. Что ты намерен делать дальше? Он посмотрел поверх ее головы на мать семейства, замершую, подобно статуе, на софе в гостиной. - Собираюсь получить разрешение на проведение токсикологической экспертизы. Затем добьюсь, чтобы девочку отвезли в местную больницу, где с ней поговорит психолог, чтобы сделать полное психологическое освидетельствование. Эй, благодаря кляксам на бумаге порой можно узнать поразительные вещи. Она криво усмехнулась в ответ на его шутку. - Хорошо. А я поговорю с судмедэкспертами, посмотрю, не нашли ли они чего-нибудь хотя бы отдаленно похожего на пятна крови. Сообщи, прежде чем куда-нибудь отправишься – я бы хотела поехать с тобой. - Да, я бы тоже этого хотел. Тебе надо заняться анализом крови – это твоя вотчина. Она кивнула, и он отвернулся. Женщина смотрела на него огромными затравленными глазами. Пока он о чем-то долго увещевал ей, она яростно трясла головой, но он не отступал, давя и убеждая, и в конце концов сломил ее сопротивление. Он одобрительно похлопал ее по руке. Скалли наблюдала за этой сценой не отрываясь, зная, в какой манере он говорил, даже не слыша слов. Да они и не имели значения – куда важнее было то, как он их произносил. Его голос звучал успокаивающе; в нем не проскальзывали обвиняющие нотки, однако присутствовала стальная твердость. «Помогите мне помочь вам». Как типично. Никто не понимал боль этой женщины лучше Малдера. И никто не понимал его боль лучше Скалли. Они зарегистрировались в мотеле около шести следующего утра. Девочка была под арестом в больнице, хотя все вовлеченные в это дело осторожно избегали употреблять это определение. У нее взяли кровь для организованных Скалли тестов. Психологическое освидетельствование было назначено на полдень, а потому у них имелось немного времени на сон, чтобы прийти в себя после долгой и тяжелой ночи, наполненной многочисленными расспросами. Они сняли смежные номера, разумеется оставив дверь между ними открытой. Он сходил в ближайшую кофейню и принес сок с рогаликами, которые они затем принялись есть в его комнате. Она наблюдала за ним поверх стакана. Он выглядел усталым, но прежнее напряжение так и не заняло свое привычное место на его лице. Возможно, он все-таки полностью освободился от него. Значит ли это, что его меньше заботит это расследование и судьба пропавшей девочки? Ничуть. Все его ощущения были заточены, движения – как физические, так и умственные – уравновешены и эффективны. Если уж на то пошло, сейчас он казался даже более сосредоточенным, когда не переносил трагедию этой семьи на себя, не обнаруживал их боль в своем сердце, не испытывал необходимости нести ее с собой, как когда-то прежде. Покончив с едой, она зевнула и поднялась с места. - Поспи немного, Малдер. Я попрошу, чтобы тебя разбудили в полдень. Он кивнул и тоже встал, проводив ее до номера так же, как обычно провожал до дома. Остановившись в дверном проеме, он даже не переступил через порог, не позволяя себе лишнего: они ведь здесь по работе. Почти не позволяя: он оперся руками на дверной косяк и наклонился к напарнице. Это был импульсивный, но не нежеланный порыв с его стороны, приведший к одному-единственному долгому поцелую. Его теплые губы были на вкус, как корица. Может, обстоятельства и разделяли их, но они были не одиноки: дверь между номерами осталась открытой. Токсикологический анализ дал негативные результаты. Психологическое же освидетельствование подтвердило его теорию: у девочки имелось нарушение психики. Тщательные поиски по соседству с местом преступления ничего ни дали, но более глубокое расследование выявило бойфренда, неизвестного родителям. Девочку обнаружили прячущейся в его шкафу. Ее также подвергли многочисленным тестам, по итогам которых родителям предоставили потенциальный список психиатров. Дело было закрыто. Они почти в полной тишине ехали по прибрежному шоссе, направляясь обратно к маленькому аэродрому. От окружающего вида захватывало дух. «Нигде нет такого протяженного каменистого берега, как в Мэне», - пришло на ум Малдеру. Повинуясь внезапному порыву, он свернул с шоссе на узкую дорогу, ведущую к государственному пляжу, названному в честь какого-то давно погибшего героя войны. Скалли никак не прокомментировала его действия: до их рейса оставалось еще два часа, а значит, у них имелось время для осмотра местных достопримечательностей. Он следовал по извилистой дороге к берегу, на котором в результате отлива обнаружилось настоящее поле боя из обветшалых гранитных плит, отполированных до гладкости постоянно обрушивающимися на них океанскими волнами. Малдер ощутил некую связь с ними, ведь подобные неугомонные силы сформировали и его. Да, эти гигантские валуны были его родственными душами. Напарники выбрались из салона и прошлись пешком до стоячей воды проливного бассейна. Скалли приблизилась и встала рядом. - Боже, как здесь прекрасно, - пробормотала она. Столько зеленого и серого – прямо как в его глазах. Он перевел на нее взгляд: окружающие виды внезапно утратили для него свою привлекательность. - Ты бывала тут когда-нибудь? Она покачала головой. - На военно-морских базах чуть ли не по всей стране, но никогда так далеко на севере. А ты? Он тихонько хмыкнул. Коннектикут находился довольно близко отсюда, но после развода его мать перестала чем-либо интересоваться. Красивым ландшафтам не было места в ее добровольной самоизоляции. Для него же каникулы означали время, проведенное в летнем лагере. Высокий худой мальчишка с торчащими во все стороны конечностями и огромным носом – о, да, он был просто душой компании. Нет, счастье оказывалось редким гостем в его жизни. До сих пор. Их самолет приземлился в Вашингтоне уже вечером, и они медленно - памятуя о его лодыжке - направились к ее машине. Она приноравливалась к его шагам, позволяя ему обнимать себя рукой за талию. Они загрузили свои сумки в багажник, после чего она вырулила на долговременную парковку, где дожидалась возвращения хозяина его собственная машина. Он молча открыл пассажирскую дверь, но затем помедлил, наклонившись для медленного поцелуя. Она ощутила, как вспыхнуло ее лицо, когда он отстранился и окинул ее взглядом. Что тут можно было сказать? Он улыбнулся и похромал прочь. Открыв дверь своей машины, он исчез в ее скрытом тенями салоне. Она улыбалась, вновь тронувшись с места и вливаясь в транспортный поток на шоссе, ведущему к дому. Передние фары его автомобиля в зеркале заднего вида были словно дарующий комфорт маяк на фоне стремительно спускающейся ночи. Он ехал за ней, в кои-то веки не пытаясь обогнать ее в спешке попасть… куда-нибудь. Куда угодно. Он оставался чуть позади всю дорогу до ее дома в Джорджтауне, где медленно объехал ее машину и припарковался на полквартала дальше. Она не стала его дожидаться, почти пробежав по ведущей к входу дорожке и быстро распахнув дверь. Пальцы плохо повиновались ей, когда она пыталась вставить ключ в замок своей квартиры. Воздух внутри показался ей прохладным; с этим несомненно нужно было что-то сделать. Бросив сумку и портфель рядом с диваном, она подошла к термостату на стене и установила температуру на 76 градусов (2), после чего направилась в ванную, где оглядела себя в зеркале. Ее лицо было непривычно пылающим. К этому несомненному физическому признаку волнения прибавилось еще и пересохшее горло, когда она услышала стук в дверь. Каким-то образом она сумела справиться с соблазном броситься к нему. Она постаралась успокоиться, сделав глубокий вдох, и заставила себя медленно приблизиться к двери. Они ведь взрослые люди и вполне способны вести себя соответственно. Но, еще не открыв дверь, она уже знала, что ее ждет. Никакого приветствия, никаких попыток завязать вежливый разговор – он ступил в квартиру, одной рукой опираясь на косяк, а другой – держась за ручку, и поцеловал ее прямо на пороге. Она могла бы пойти на попятный: он предоставил ей такую возможность, надо отдать ему должное, но ее руки потянулись к его лицу, словно бы притягиваемые магнитами, наклоняя его то в одну, то в другую сторону - ища и находя даже больше желаемого. Он оторвался от двери, за которую цеплялся, и обвил напарницу руками. Никто из них не испытывал ни малейшего колебания. Она в свою очередь обняла его за шею. Он улыбнулся, не отрываясь от ее губ, и выпрямился, практически занося ее внутрь квартиры. Протянув руку, она вслепую повозилась с задвижкой на двери, но в конце концов все же задвинула ее. Затем она переместила руку на воротник его пиджака и слегка потянула. Он повел плечами, скидывая мешающий предмет одежды на пол; его рубашка вскоре последовала за ним. Она поспешно стянула свою собственную и отбросила куда-то прочь – позже они обнаружили ее на верхушке гардеробного шкафа. Их обнаженные до пояса тела впервые соприкоснулись, и он издал тихий стон. - Боже, ты прекрасна. Она жадно поцеловала его в ответ. - Попытаешься меня нести и окажешься в больнице. Это замечание заставило его снова улыбнуться. - И мечтать не смел. Когда это коридор вдруг стал таким длинным? У них заняло где-то полгода добраться до спальни. Их путь устилали сброшенные предметы одежды и обувь: ботинки, носки, ее брюки. Кровать тихонько скрипнула под их общим весом; она сомневалась, что они избавились от его джинсов, потому что что-то определенно тормозило процесс. Когда же она стала снимать бюстгальтер, он остановил ее, обхватив ее ладони своими. - Нет, - выдохнул он, отводя в сторону ее пальцы. – Позволь мне. Она стиснула зубы в предвкушении. Как бы приятно это ни было, ей с трудом удавалось выносить эту сладостную пытку, вызванную его неторопливыми движениями. У него же, по-видимому, таких проблем не возникало. Он медленно перевернул ее на спину, и она тут же обвила его ногами. Он принялся целовать ее подбородок, спускаясь к шее, а затем – к ключице, после чего медленно сдвинул вниз чашечку ее бюстгальтера, обнажая грудь. Наклонив голову, он сначала провел по ней носом, а потом коснулся губами, и она чуть было ни закричала в предчувствии большего. В конце концов он приоткрыл рот и, обхватив сосок губами, принялся посасывать его, обжигая ее кожу своими поцелуями. У нее перехватило дыхание – она лежала без движения, в эйфории, лишившей ее не только способности двигаться, но и думать. Она вплела пальцы ему в волосы, удерживая его голову максимально близко к себе в отчаянном желании большего - гораздо большего. Она не могла даже открыть глаза. Ощущения сводили ее с ума. Когда еще чьи-то губы на ее груди вызывали у нее подобные эмоции? - Смотрите-ка, а здесь еще один, - пробормотал он, переключаясь на обделенного вниманием близнеца первого соска. Она едва не рассмеялась, но вместо этого предпочла пробормотать его имя. О, это настоящее безумие - сердце уже неистово колотилось у нее в груди, а ведь они только начали. Переместившись вверх, он вновь коснулся ее губ, и она с энтузиазмом отозвалась на поцелуй. Он оперся на локти, нависая над ней, однако она хотела ощутить вес его тела на себе – стремилась к этому, прося с помощью движений и произнесенных шепотом слов расслабиться и просто быть. Лицом к лицу, глаза в глаза – вот для чего и были созданы их тела. Он сдался, медленно позволив себе опуститься на нее, прижимаясь и вдавливая ее в мягкий матрас. Звуки, которые она издавала, доводили его до умопомрачения – это были не стоны или наигранные вздохи, а скорее, судорожное втягивание воздуха в легкие, когда он один за другим обводил подушечками больших пальцев ее влажные соски. Она также бормотала его имя – всегда Малдер, ни разу Фокс. После стольких лет что для них значила интимность личного имени? Почувствовав, как она изогнулась, пытаясь привлечь его еще ближе – пытаясь привлечь его в себя, он взглянул на нее и прошептал ее имя; покрыл поцелуями ее лицо, веки. - Посмотри на меня. Я хочу, чтобы ты посмотрела на меня. После небольшой паузы ее глаза открылись, и, увидев самые прекрасные голубые омуты из всех, которые только мог представить, он с трудом совладал с порывом отвести взгляд. Она неотрывно наблюдала за ним, и когда он чуть переместил бедра, впервые издала тихий стон. Ему не нужны подсказки; она права – она была создана для этого. Для него. Мужчина и женщина, участвующие в акте столь же древнем, как само время. И она была готова принять его – податливая, теплая, открытая. Но он казался самому себе таким ужасно большим и неуклюжим; боже, он не хотел сделать ей больно, ведь она была такой хрупкой по сравнению с ним. - Посмотри на меня, - выдохнул он. – Посмотри на меня. Боже, ты прекрасна. Ты так прекрасна. Он проник в нее одним медленным толчком. Она напряглась и широко распахнула глаза, а затем вновь закрыла их. На мгновение она поморщилась, словно бы от боли, и он ощутил укол совести. Разумеется, ей было больно, а как же иначе? Но как он мог понять это, не уточняя? Как мог он спросить что-то столь невероятно глупое в такой момент? Но вот она снова открыла глаза, сосредоточив на нем взгляд, и он ощутил, как она чуть переместилась под ним. - Лучше, - прошептала она, водя ладонями вверх и вниз по его спине и создавая огненные дорожки на его коже этими ласкающими движениями. Он оставил поцелуй на ее губах. Потом еще один. Он не причинял ей боль. Боже, возможно, он сможет все сделать правильно. Его дух мгновенно воспарил к небесам. Находиться внутри нее оказалось настолько приятно, что он чуть не расплакался от переизбытка эмоций и вынужден был закусить губу, борясь с инстинктом двигаться, ведь в таком состоянии ему хватило бы и пары толчков, и все закончилось бы – для него, по крайней мере, и на некоторое время. Он наклонил голову и, коснувшись виском ее виска, прошептал ее имя: - Скалли, боже, Скалли. Безумие понемногу отступило, и он начал толкать в нее – поначалу медленно, экспериментально, меняя углы проникновения и вращая бедрами неторопливыми круговыми движениями. Она тоже задвигалась - иногда вместе с ним, иногда в противовес. Когда она нащупала его шею губами, вызванное этой лаской ощущение почти лишило его с таким трудом удерживаемого самоконтроля. Он нежно взял ее руки в свои и положил на подушку у нее над головой, сжав запястья. Его лицо нависало над ее лицом, их взгляды скрещивались. Одно целое. Они были одним целым. Он чувствовал, что его член увеличивается внутри нее – фактически увеличивается в размерах – и понял, что больше не может продолжать в том же духе. Он помедлил и затем резко перекатился на спину, перемещая ее наверх, и она приняла эту смену позы без всяких протестов. Он обвил ее руками, побуждая наклониться. У них заняло лишь мгновение приспособиться, найти идеальное давление; она чуть было не кончила, но он каким-то чудом сумел отсрочить ее оргазм и ускорил темп своих толчков. Она судорожно втянула воздух, извиваясь на нем. - Подожди меня, - прошептал он рядом с ее виском. Полог ее медных волос упал ему на глаза, когда он продолжил энергично толкать в нее. Снова. И снова. И снова. Затем он услышал, как она выкрикнула его имя, и пути назад не осталось – он не в силах был остановить это сладостное безумие и кончал, кончал, теряя себя в ее криках: «О боже, о боже, о боже, о боже…» Все его тело сотрясалось в конвульсиях, но он по-прежнему крепко держал ее в кольце своих рук. Казалось, это состояние длилось вечно, сокрушая его, высасывая все силы, убивая его, но при этом было настолько потрясающим, что он хотел умирать подобной смертью вечно… А затем ошеломляющее ощущение понемногу отступило, и он снова мог дышать. Сделав глубокий судорожный вдох, он постепенно остановился, а потом и вовсе обмяк под ней. Подняв голову, она посмотрела ему в глаза, и он ответил совершенно ошарашенным взглядом. Ей не нужно было произносить этого вслух: он отчетливо видел обуревавшие ее эмоции в ее прекрасных ясных глазах. Она любила его. Она любила его. Она протянула руку и коснулась его лица, когда из его горла вырвался всхлип. Что он такого сделал, чтобы быть достойным дара в виде этой женщины? - Нет, - прошептала она, сначала смахивая его слезы пальцами, а потом осушая губами. Он покачал головой и попытался отвести взгляд, устыдившись своей сентиментальности – ужаснувшись своей неспособности сдерживать ее. Она бы так не расклеилась. – Ш-ш. Все хорошо. Не сдерживайся, Малдер. Дай волю чувствам. Он крепко прижимал ее к себе, плача в ее объятиях. Он оплакивал не себя, хотелось сказать ему, а ее. Она прошла через столько испытаний из-за него. Господи, сколько же страданий ей пришлось пережить: страх, потери близких, смертельную болезнь, когда ее неминуемая смерть оказалась отсроченной каким-то до сих пор непонятным им вмешательством. И все же она здесь, причем не только добровольно осталась с ним, но и готова была любить его. У него это просто в голове не укладывалось. Он оплакивал ее. Она была ответственна за то, кем он сейчас являлся. Всему хорошему в себе он был обязан ей. В конце концов он успокоился, прижавшись лицом к ее лицу в попытке почерпнуть у нее спокойствие и силу, чтобы взять себя в руки. Как он всегда делал и всегда будет. Она наклонила голову и снова его поцеловала. Он молча смотрел на нее, будучи слишком изможденным, даже чтобы что-то сказать. Зародившаяся в ее глазах улыбка постепенно тронула и ее губы. - Лучше? – прошептала она, дотрагиваясь кончиком пальца до его губ. Он оставил на нем поцелуй и кивнул, отчего она улыбнулась еще шире. Он снова чуть не разрыдался. Боже, быть способным вызвать подобную улыбку на ее губах… он всю свою жизнь посвятит тому, чтобы видеть ее каждый день. Каждый чертов замечательный день. Она перекатилась на спину, разъединяя их тела там, где они по-прежнему были соединены, и накрыла их обоих одеялом. Он положил ладонь ей на затылок, побуждая ее опустить голову ему на плечо, и она уютно устроилась рядом, улыбнувшись, когда он оставил последний поцелуй на ее лбу. Он любил ее. Нет, больше того: он ее обожал. Он сделает для нее все – все, что угодно. Отныне и всегда. А прямо сейчас он ограничится тем, что будет просто держать ее в объятиях, пока она спит. Увидит ли она его в своих снах? Он надеялся, что да.