Долгое время он не мог с точностью вспомнить все, что произошло в тот миг. Лишь гораздо позже, когда первая боль потери утихла, он смог восстановить в памяти события той роковой ночи.
Звук, подобный звону лопнувшей струны.
Кайя, белее первого снега, падающая на подушки, беспомощно раскинув руки. Карлия, одним точным движением выхватывающая дочь из его ослабевших рук. Жрица Кинарет, одновременно с ним бросающаяся к кровати.
Надрывный детский плач. Громогласный рев драконов, сотрясающий своды храма. Тихий вздох Маркурио, замершего в дверях. Отчаянный всхлип Карлии, судорожно прижимающей к груди ребенка. Слышимый даже сквозь толстые стены храма плач женщин. Его собственное, едва различимое, сдавленное:
– Кайя…
Гаснущее в ладонях Данники свечение лечебного заклинания. Ледяная ладонь, лишенная жизни. Обмякшее тело в объятиях. Собственные губы, прижимающиеся к бледной холодной щеке. Сухие глаза, хотя из горла рвется нечеловеческий, животный вой.
Сквозь плотно сжатые веки пробивалось неясное сияние. Бриньольф, слегка отстранившись от Кайи, приоткрыл глаза, чтобы увидеть, как тонкие, эфемерные золотые нити окутали тело Довакина. Одна из них, несмело потянувшись к нему, обвилась вокруг запястья. Вслед за ней взметнулись и другие нити. Бриньольф ощутил их легкие, нежные прикосновения, ласкавшие, казалось, саму душу, оставляющие в ней неизгладимый след.
Нитей становилось все больше. Их мягкое сияние протянулось к Маркурио, все еще стоящему в дверях. К Карлии, замершей у окна. Прочь из храма, к крылатым силуэтам, парящим над Златолистом.
Нити сплетались в широкие ленты, наливающиеся ярким золотым пламенем. И сильнее всего сияло зарево, окутывающее рыжеволосого Соловья и малышку, вновь затихшую на руках гильдмастера. Бриньольфу на мгновение показалось, будто в зеленых, так похожих на его собственные, глазах дочери промелькнули золотистые искры, но, возможно, это были лишь отсветы души Довакина…
Все закончилось в одночасье. Вора окатило волной ласкового тепла, золотое сияние, сжавшись до крохотного язычка пламени, коснулось груди и, просочившись под кожу, согрело заледеневшее от утраты сердце. Судя по ошарашенным взглядам спутников, они испытали то же чувство, что и он.
– Полночь, – тихо промолвил Маркурио, с трудом совладав с собственным голосом. – Время пришло.
– Прощай, сестра, – не скрывая слез, прошептала Карлия. – Встретимся в Вечнотени…
Он не заметил, как покинула комнату жрица, увлекая за собой мрачного мага. Не услышал слов, сказанных Карлией, унесшей из кельи его дочь.
Он словно окаменел, все еще сжимая в своих ладонях ледяные пальцы, прижимаясь губами к коже на запястьях, под которой больше не бился пульс. Ему хотелось кричать, выть раненым зверем, выплеснуть хоть как-то разрывающую сердце боль. Но не мог найти в себе сил сдвинуться хоть на дюйм…
Бриньольф не знал, как долго он просидел так, и сколько бы еще мог пребывать в том леденящем оцепенении, если бы не две молоденькие послушницы храма, робкими тенями проскользнувшие в келью.
– Простите, господин, – нерешительно пробормотала одна из них, старательно отводя взгляд, – нам приказали подготовить… тело к погребению.
Соловей вяло кивнул, словно не до конца понимая ее слов, но позволил девчушке мягко отстранить себя от кровати. Медленно, словно боясь, что ноги его подведут, вор покинул комнату, отчаянно цепляясь за стену.
В главном зале, помимо его спутников и служителей Кинарет, Бриньольф увидел еще одного, только что вошедшего, человека. Он никогда не встречал его, но узнал в массивном, похожем на матерого седого волка, норде Кодлака Белую Гриву – легендарного Предвестника Соратников, чье слово в холде значило не меньше, чем воля ярла. Почтительно поклонившись Даннике и приветственно кивнув всем прочим присутствующим, старый воин негромко произнес:
– Йорлунд разжег пламя Небесной Кузницы. Братья и сестры готовятся к церемонии. Нам потребуется не больше часа.
На лицах своих спутников Бриньольф заметил отражение собственного удивления. Огонь Небесной Кузницы издавна принимал лишь наихрабрейших из числа последователей Исграмора.
– Но госпожа Кайя не принадлежала к Соратникам, – заметила нахмурившаяся жрица Кинарет. – До сих пор ваши традиции не знали изменений, Кодлак.
– Видимо, пришло время перемен, – невесело усмехнулся седой вожак. – Что значат старые обычаи перед доблестью и отвагой этой девочки? Не думаю, что кому-то из носящих ныне имя Соратников под силу совершить подобное. Весь Скайрим обязан Довакину жизнью и свободой. Отдать ей последнюю дань уважения – разве это не стоит того, чтобы нарушить пару правил?
****
В по-весеннему прозрачном небе над Вайтраном остывали последние искры погребального пламени, меркнущие на фоне разгорающейся золотым и алым полосы горизонта. Все, кто пришёл проститься с Довакином, давно покинули Небесную Кузницу, и лишь один человек остался на продуваемой всеми ветрами возвышенности.
Бриньольф отстраненно наблюдал за появившимся над горами краем небесного светила, озарявшим их заснеженные вершины бриллиантовым сиянием. Ветер трепал рыжие пряди и, казалось, продувал воровскую душу насквозь. Вопреки зарождающемуся дню, обещавшему быть солнечным и теплым, в мыслях вора сквозили холод и тьма.
Он проклинал себя. Проклинал за нерешительность. Проклинал за трусость. Проклинал за то, что однажды испугавшись потерять свободу, потерял самое дорогое, что было в его жизни.
Бриньольф устало прикрыл глаза. Под веками тут же вспыхнул, словно выжженный на сетчатке, образ золотоглазой воровки. Вор застонал в отчаянии. Судорожно сжатый в кулаке амулет Талоса, снятый перед погребением с шеи Кайи послушницами, распорол кожу ладони, но эта боль была не в силах заглушить ту, что рвала его сердце и душу на части.
Как много он так и не узнал о ней? Что значил знак отрицаемого Империей бога для той, что была верной слугой короны? Какой посмертный путь уготован отмеченной Акатошем и Ноктюрнал? Ждет ее Совнгард или же Вечнотень? Кем был для спасительницы Скайрима незадачливый вор из Рифтена? Любовником? Или возлюбленным? И почему она ничего не сказала ему о дочери?
При воспоминании о ребенке с зелеными, так похожими на его собственные, глазами с Бриньольфа словно смыло леденящее оцепенение. Его дочь… Нечаянный подарок судьбы, хотя, видят боги, он не заслужил его. Частичка его, теперь он уже не боялся этого слова, любимой, оставленная как напоминание о величайшей ошибке. Маленькая жизнь, нуждающаяся в опеке и заботе…
Соловей, приняв одно из важнейших решений в своей жизни и, пожалуй, впервые единственно правильное, стремительным шагом направился к храму Кинарет.
****
Распахнув тяжелые дубовые двери, Бриньольф услышал звенящий от напряжения голос Данники:
– Здесь о ней позаботятся!
– Я не позволю запереть ребенка на всю жизнь в четырех стенах твоего храма, жрица! – гневно сверкнула лиловыми глазами данмерка.
Замерший в настороженной позе, словно готовый в любой момент встать между двумя разъяренными женщинами, маг бросил на вора хмурый взгляд.
– Но и тебе я ее не отдам. Или ты думаешь, что никто не узнает знака на твоей броне? Ты всего лишь грязная воровка, последовательница нечестивой даэдра. Да я скорее умру, чем позволю тебе забрать девочку.
– В храме она не останется, – рявкнула доведенная до белого каления Карлия.
Маркурио осторожно шагнул вперед, прикрывая собой жрицу, не подозревающую, насколько опасно злить главу Гильдии Воров.
– У девочки есть дом, – мрачно отозвалась прильнувшая к стене Райя.
– И кто будет заботиться о ней? – взвизгнула Даника. – Ребенку необходим уход, а в дальнейшем - и образование. Чему ты ее можешь научить, воительница? Только что и знаешь, как железкой махать…
– Посмотри мне в глаза, – тихая угроза в голосе данмерки заставила Свет Весны моментально замолчать. – Посмотри, жрица, и скажи, что не хочешь сделать из дочери Довакина очередную диковинку для привлечения новых паломников к храму.
Бриньольфу надоел весь этот фарс. Решительно шагнув к спорщицам, вор спросил, тщательно сдерживая рвущуюся наружу ярость:
– А скажите-ка мне, любезные дамы, какого скампа вы решаете судьбу МОЕЙ дочери!
От почти осязаемого льда в его голосе вздрогнула даже Карлия. И лишь Маркурио, как показалось вору, едва заметно улыбнулся.
Соловей подошел к стоящей у алтаря плетеной колыбели и осторожно взял ребенка на руки. Удивительно, но крики двух разъяренных фурий не потревожили сна малышки.
– У нее до сих пор нет имени, – раздался за его спиной тихий голос Райи.
Бриньольф внимательно вгляделся в лицо дочери. Даже в столь крохотных чертах без труда угадывалась схожесть с ее матерью.
– Ее зовут Кайя, – твердо произнес Соловей, бережно прижимая ребенка к груди.
– Что ж, – редгардка подошла ближе и ласково коснулась рыжего хохолка волос. – Нам пора возвращаться домой, госпожа Кайя.
Не говоря больше ни слова, вор и хускарл покинули храм. На сей раз одобрительную улыбку на губах мага было сложно не заметить.
