Encore

Переступив порог храма, путники почти синхронно стянули с голов капюшоны – в дом Кинарет полагалось входить с открытыми ее ветрам помыслами. Даже если ты вор, не верящий высшим силам, или дочь совсем других богов. В главном зале было непривычно безлюдно и тихо. Лишь несколько человек в монашеских рясах замерли полукругом перед алтарем, едва слышно вторя словам молитвы, доносившимся даже сквозь толстые стены храма. Один из них, точнее, одна, обернувшись на звук открываемой двери, едва заметно кивнула вошедшим, прося подождать. – И да прольется на нас благословение твое… Едва отзвучали последние слова молитвы, жрица покинула своих собратьев и стремительно приблизилась к путникам. Ее внимательный взгляд скользнул по каждому из них, задержавшись на Бриньольфе. – Сестра Даника, – редгардка низко поклонилась, прижав сжатую в кулак ладонь к груди. Жрица, ответив на приветствие кивком головы, вновь вернулась взглядом к вору. Поманив его за собой, целительница провела Соловья к одной из дверей, ведущих в кельи. Толкнув деревянную створку, она приглашающее махнула рукой. – Иди, дитя. Она ждет. Бриньольф обернулся к спутникам. Имперец и редгардка старательно отводили взгляд. И лишь Карлия слабо улыбнулась краешком губ, словно пытаясь ободрить. Вор, едва обозначив ответную улыбку, перешагнул порог кельи. От нее словно осталась сама лишь тень. Тело, потерявшее силу. Слабая, вымученная улыбка на потрескавшихся, белых как полотно губах. С лица словно смыло все краски, оставив мраморную, болезненную бледность. И лишь глаза цвета расплавленного золота остались ярким пятном, пылая неестественным, лихорадочным огнем. – Здравствуй, – ее тихий голос подобен легчайшему дуновению ветра. Бриньольф опустился на колени рядом с кроватью и осторожно коснулся холодной, словно выточенной изо льда, ладони. Вор молча прижался к тонким пальцам губами, не в силах произнести хоть слово от сковавшего горло спазма. Наконец, справившись с собой, он произнес одно единственное слово: – Почему? Кайя, с видимым трудом приподняв свободную руку, едва ощутимо коснулась растрепанных рыжих волос. – Я не имею права требовать от тебя правды. Да что уж там, даже просить не могу, – Бриньольф перехватил ее ладонь и прижал к своей, обезображенной шрамом, щеке. – Но я не могу понять, как знатная дочь Фолкрита, героиня всего Скайрима стала обычной воровкой в хиреющей Гильдии. Она слабо зашевелилась, пытаясь приподняться на подушках. Помогая ей устроиться удобнее, Соловей с внутренним содроганием ощутил, насколько легким стало некогда крепкое и сильное тело. – Я испугалась, Брин, – тихо и бесцветно начала бывшая воровка, прислонившись спиной к деревянной спинке кровати. – Там, в Совнгарде, перед последним боем Алдуин предрек мою судьбу… – Выходи, жалкая JooR! – из пасти дракона вырывается облачком пара остывшее дыхание. – Выходи и прими свою судьбу. Она делает скользящий шаг вперед, крепко сжимая рукоять Бича Драконов. Клинок ощутимо подрагивает в руке, предчувствуя скорую битву. – Ты так уверен в этом, Первенец Акатоша? – она сознательно допускает в голос злую иронию, разжигая ярость дракона, хотя вовсе не чувствует той уверенности в себе, которую пытается показать. – Быть может, именно тебе сегодня уготовано умереть? – Да как ты смеешь, – рычит дракон, подступая ближе. – Ты и твой род всего лишь ошибка богов, и ваш удел – смирение и подчинение. Дракон наступает, а она пятиться, уводя его подальше от спрятавшихся за валунами соратников, давая им время собраться с силами для новой атаки. – Твой род вырождается. Сколько подобных тебе родилось за последнюю сотню лет? Сколько таких, как ты, сейчас бродит в Плане Смертных? Хочешь знать? Ты – последняя, в ком течет так называемая кровь драконов, наследие сгинувших королей. И ты уже умираешь, ничтожество. Она останавливается, достигнув намеченной ранее позиции, а Первенец Акатоша, сочтя это признаком заинтересованности его словами, продолжает: – Ты разве сама не чувствуешь? Впрочем, ничего другого я и не ожидал от JooR. Та часть драконьей души, что по ошибке вложил в подобных тебе мой отец, убивает тебя. Твое жалкое смертное тело не вынесет величия моего народа, не справится с мощью и силой, дарованной нам. Твоя собственная душа убьет тебя, DOVahKiiN. Дракон оскалился, являя ее взору отточенные, словно лезвия наиострейших клинков, клыки: – Но я милостив, JooR. Я подарю тебе быструю смерть, отличную от медленного угасания, уготованного тебе. Иди и умри. – Я не поверила ему. Сочла его слова изощренным издевательством, попыткой отвлечь меня, сбить с толку. Мы сразились, и Алдуин пал. Я возвращалась в Нирн победительницей. И лишь позже Партурнакс, родной брат Пожирателю Мира, подтвердил его слова. Бриньольф неосознанно сжал ее ладонь чуть сильнее, и, тут же одернув себя, принялся осторожно поглаживать запястье бывшей воровки, словно прося прощения за невольную грубость. Они уже давно сидели на кровати вдвоем. Кайя, прижавшись спиной к широкой груди вора, словно отогревалась в его теплых объятиях, постепенно приоткрывая перед Бриньольфом завесу своего прошлого. – Все, кто окружал меня: Клинки, Седобородые, Маркурио, Райя. Все те, кто знал лицо, вечно скрытое под шлемом. Кто видел во мне лишь героиню, спасительницу Нирна… Никто из них не пожелал бы увидеть напуганную девчонку, отчаянно не желающую умирать, страшащуюся медленного угасания… Боявшуюся жалости в глазах близких, не хотевшую осуждения за трусость… Кайя, закашлявшись, прижала к губам платок и от внимания вора не укрылись красные пятна, проступившие на тонкой ткани. Уняв рвущий легкие кашель глотком воды из протянутого Соловьем кубка, она продолжила свой рассказ: – Для всех Довакин не вернулся из Совнгарда. Как только затянулись мои раны, я ушла из дома Седобородых, оставив и драконий доспех, и Бич Драконов, забрав с собой лишь Снежногривого, – она бездумно выводила узоры на обнимающей ее талию руке, не замечая, как за измазанными кровью пальцами тянуться алые разводы. – Я хотела уйти в Сиродил, туда, где Драконорожденный оставался лишь красивой легендой прошлого. Перебраться через границу вблизи Ларгашбура и больше никогда не возвращаться… Она утомленно затихла, переводя дыхание. Бриньольф, чувствуя, сколько сил у нее уходит на едва слышный шепот, отчаянно метался между двумя противоречивыми чувствами: с одной стороны ему хотелось попросить ее прекратить, поберечь силы, с другой он как никогда ясно понимал – их сегодняшний разговор будет последним. Внезапно его внимание привлек странный, одновременно чуждый и естественный для этого места звук – звук плача маленького ребенка, раздавшийся из главного зала. Но прежде, чем Соловей успел всерьез задуматься над этим явлением, Кайя тихо спросила: – Ты помнишь ту весну, Брин? Он помнил. Дикую и холодную, не уступавшую в жестокости ушедшей за моря зиме. Помнил взбесившиеся ветра, что приносили то снега, то проливные дожди. Помнил густые, словно пролитое молоко, туманы. Помнил, как однажды на окутанном таким туманом рынке появилась женщина с глазами цвета расплавленного золота… – В дороге меня застал ливень, столь сильный, что вскоре стало невозможным различить дальнейший путь. Лишь волею случая мне удалось выбраться к берегу Хонрика в окрестностях Рифтена. Я всего лишь собиралась переждать в городе непогоду… – И осталась в нем на два года, – закончил за нее Бриньольф, обнимая бывшую воровку за плечи. – Я не жалею об этом, Брин, – хрипло прошептала Кайя, потеревшись щекой о шершавый кожаный нагрудник соловьиной брони. – Поверь, я обрела гораздо больше, чем потеряла. Например, братьев, принявших меня, не интересуясь прошлым. Семью, которой важно было лишь то, кем я была здесь и сейчас. Тебя… «А я тебя предал», – мысленно простонал вор, произнеся вслух совсем другое: – В Сиродиле у тебя было бы больше времени. Я ведь не ошибусь, если предположу – твои частые отлучки из Фляги не зря совпадали с известиями о появлении в округе драконов? – мрачно заметил он, убирая упавшую на ее лицо прядь потускневших волос. И с неожиданным даже для самого себя отчаянием стиснул ее в объятиях. – Но почему, родная? Ты же знала, к чему это ведет! – Может быть, я уже не могла по-другому? Не знаю, Брин. Видимо, от судьбы не сбежать, как не пытайся. Она догнала меня даже в подземельях Цистерны. Хотя, мне все-таки удалось обмануть ее… – О чем ты? – тихо спросил Бриньольф, прижимаясь щекой к ее щеке. – Алдуин назвал меня последней в своем роду. Но… все изменилось… Рыжий Соловей замер, словно вновь испытав на себе заклятие Маркурио. Ее побег из Фляги, свободное платье, скрывавшее ее фигуру при их последней встрече, нетронутый кубок вина в ее руках, детский плач в стенах храма. Десяток маленьких кусочков, сложившихся в единую картину, как в головоломке двемеров. Аккуратно отстранившись от нордки, вор прерывисто вскочил с кровати, нечаянно столкнув со столика кубок с водой. Не обратив внимания на прокатившийся по полу с оглушительным грохотом серебряный сосуд, Соловей одним движением оказался у маленького окошка и прижался разгоряченным лбом к холодному стеклу. – Не молчи, – жалобно попросила сжавшаяся в комок Кайя. – Когда? – только и смог выдавить из себя пораженный Бриньольф, судорожно оттягивая ворот черной рубахи поддоспешника, ставший внезапно слишком узким. – Сегодня… Она родилась сегодня на рассвете. – Она… Дочь? Моя дочь? – Да. Словно только и ждав этих слов, а, быть может, привлеченная шумом, раздавшимся из комнаты, в келью вошла Даника. – Все хорошо, – тихо, но твердо произнесла Кайя. – Прошу, принесите ее. Свет Весны кивнула и поманила рукой кого-то. Повинуясь ее жесту, в комнату проскользнула Карлия, неся на руках крохотный сверток. Она медленно приблизилась к нему, напряженная, готовая в любой момент отпрянуть. Бриньольф так же медленно шагнул к ней навстречу и неловко принял закопошившийся сверток из рук гильдмастера. Все еще не веря в реальность происходящего, вор внимательно вгляделся в крохотные, но уже такие знакомые черты лица, осторожно коснулся коротенького рыжеватого хохолка волос. Малышка в его руках забавно поморщилась во сне, насупив тоненькие бровки. – У нее твои глаза, – тихо произнесла Карлия, все еще напряженно следившая за каждым его движением. – Как ее зовут? – глухо спросил Бриньольф, продолжая изучать нежданно обретенную дочь. Гильдмастер замялась, видимо, не зная ответа на его вопрос. Оба почти одновременно обернулись к Кайе…