Encore

Драконов в небе над Фолкритом не видели более двух лет. В последний раз крылатая тень лишь промелькнула над городом и унеслась в сторону Предела, но разговоров хватило бы на целую сожженную деревню. Люди боязливо жались у печей, ожидая возвращения кроваво-алой смерти и шепотом предрекая новое пришествие драконов. И лишь рыжий чужак, что поселился в «Озерном» и время от времени заглядывал в город за припасами, тихо посмеивался над этими разговорами. Впрочем, и о самом чужаке ходило немало кривотолков. Многие молодки Фолкрита признавали его весьма недурным собой, а тот словно чурался женского общества, сознательно игнорируя их зазывные взгляды. Никто не знал, кем приходился почившей ныне госпоже рыжеволосый норд и по какому праву он занял поместье у озера. Слухи стихли лишь после того, как управитель ярла во всеуслышание объявил последнюю волю сгинувшего тана. Но стоило одной из местных кумушек заявиться в «Озерное» под видом продажи свежих яблок и увидеть рыжеволосую малютку, до дрожи напоминавшую покойную госпожу Кайю в детстве, как сплетни поползли с новой силой. Почтенные матери Фолкрита год от года негодовали все больше: зеленоглазая малышка вместо того, чтобы прилежно учиться помогать отцу по хозяйству, бегала купаться с окрестными мальчишками к ближайшему озеру, лазала по деревьям и стреляла из рогатки. А рыжеволосый, вместо того, чтобы приструнить неугомонную дочь, взялся учить ее обращаться с клинком, как только девочка доросла до деревянного меча, будто вовсе не дочь растил, а сына-сорванца. Но, словно назло всем злоязычницам, малышка Кайя росла на удивление доброй, послушной, любознательной и очень смышленой девочкой. И с каждым днем все больше и больше походила на мать… Бриньольф передернул плечами, ежась от прохладного вечернего воздуха. Осень в этом году пришла слишком рано, и хотя днем еще ласково пригревало солнышко, ночами от Илиналта тянуло промозглой сыростью и запахом прелой листвы. Со двора донесся веселый смех Кайи и нарочито-недовольное ворчание Райи. Соловей усмехнулся, вслушиваясь в очередную воспитательную тираду бывшего хускарла. Уж он то знал, что его рыжеволосая малышка вьет из редгардки веревки и вся суровость женщины, без памяти любившей дочь покойного тана, напускная и притворная. Наконец хлопнувшая дверь поместья дала знать, что Райе все-таки удалось уговорить зеленоглазую егозу уйти в дом с холодного воздуха. Соловей, аккуратно перелистнув пожелтевшую страницу старого потрепанного дневника, вновь вернулся к чтению. Маленькие потертые тетради, найденные в тайнике оружейной несколько лет назад, стали для него настоящим сокровищем. На тонких пергаментных страницах, исписанных мелким убористым подчерком, оживала история женщины, которую он все еще не мог забыть. Теперь он лучше понимал ее. Дочь бывших легионеров, верой и правдой служивших императору, с раннего детства воспитанная в атмосфере строжайшего порядка и привитого едва ли не с молоком матери чувства долга. Молодая девушка, почти девчонка, мечтающая вступить в имперский легион из желания быть похожей на доблестных родителей. Схваченная по дороге в Сиродил и едва не казненная в Хелгене вместе с бунтовщиками, против которых собиралась сражаться. Но сохранившая амулет Талоса, отданный Братом Бури, умирающим от страшного ожога, полученного им при попытке закрыть собой маленького ребенка от огненного дыхания Алдуина. Волею судьбы вовлеченная в начавшее сбываться пророчество. Последовавшая путем, проложенным для нее древними свитками только потому, что никто другой не смог бы свершить подобного. Отвергнутая, не понятая Клинками за желание сохранить жизнь древнему и мудрому существу. Вступившая в заведомо проигрышный бой с божественной силой, способной уничтожить целый мир, и одержавшая верх. Бриньольф, захлопнув дневник, коснулся крохотного золотого тиснения в углу обложки, изображавшего четырехлистный клевер. Он столько раз перечитывал ее записи, что, казалось, они отпечатались в самом сознании. Соловей знал их наизусть, но каждый раз, когда душу вновь начинала терзать тоска по золотоглазой нордке, брал в руки потертые кожаные тетради. С их страниц на него словно вновь смотрела улыбчивая молодая воровка. Его воровка. Его маленькая храбрая девочка… Помниться, в Гильдии многие восхищались тем, с какой легкостью новичок совершила то, что оказалось не по силам даже Векс. Теперь он понимал, что миссия в «Златоцвете» была для Кайи лишь детской игрой по сравнению с безумной вылазкой в Талморское посольство. А бой с Фрейем в Иркнтанде - лишь жалким отголоском сражения под небесами Совнгарда. Она действительно не боялась смерти, относясь к костлявой с истинно нордским пренебрежением. Но смерти в бою за правое дело, а не медленного болезненного угасания. Но даже страх перед сбывающимся пророчеством Алдуина не заставил ее отступиться от навязанного кровью долга, хотя ей ничего не стоило уйти за границу в Сиродил или не высовываться из каменных коридоров Цистерны. Внезапно Бриньольф услышал тихий звук шагов на ступенях, ведущих к площадке над оружейной. Так легко и почти беззвучно ступали лишь два человека – его дочь и… ее мать… Ее силуэт словно окутывала призрачная дымка, сотканная из тончайших золотистых нитей. Мерцавшая пелена играла с ним, являя то черты хитро усмехавшейся воровки, то образ благородной дамы, что встретила его когда-то в «Озерном», то бледную тень мучимого смертельным недугом Довакина. – Здравствуй, – на ее губах промелькнула нежная и немного грустная улыбка, а тонкая ладонь ласково прошлась по рыжим, посеребренными первыми нитями седины, волосам. – Это сон? Или я схожу с ума? – хрипло прошептал бывший вор, прижимая прохладные пальцы к обезображенной шрамом щеке. Она не ответила, лишь коснулась легким теплым поцелуем его губ. Но прежде чем Соловей успел заключить любимую в крепкие объятия, мгновенно отпрянула, слегка покачав головой. Ее взгляд скользнул по лежавшим на столе тетрадям. Коснувшись одной из них, его прекрасное видение задумчиво проговорила, словно обращаясь к самой себе: – Не знаю даже, стоит ли напоминать тебе, что читать чужие дневники – плохой тон. Какой пример ты подаешь нашей дочери? Бриньольф молча следил за ее движениями, не в силах произнести хоть слово от сковавшего горло спазма. Пальцы больно впились в подлокотник кресла, словно он пытался найти хоть какое-то подтверждение реальности происходящего. Кайя, не дождавшись его ответа, взглянула на Бриньольфа через плечо. На ее губах играла понимающая улыбка, а глаза светились теплой насмешкой: – Здесь не хватает одного, последнего дневника. Он погиб в водах Иркнтанда. Помнится, на его страницах я писала, что, кажется, влюбляюсь в одного рыжеволосого вора из Рифтена. Кайя наклонилась к нему. Бриньольф, прикрыв глаза, потянулся к ее губам. На его плечи легли тонкие женские ладони, а уха коснулся мягкий шепот: – Просыпайся. Грабят тебя… Бывший вор, распахнув глаза, осоловело оглянулся, не в силах сразу избавиться от мутной пелены сна. Рядом с ним стояла, скрестив на груди руки, ехидно ухмыляющаяся Карлия. – Как сладок сон нынешних помещиков, – насмешливо произнесла гильдмастер, глядя на яростно растиравшего затекшую от неудобной позы шею Бриньольфа. – И ты явилась это исправить? – хриплым со сна голосом протянул рыжеволосый Соловей, поднимаясь из кресла. Шагнув к воровке, он крепко сжал протянутую ладонь, приветствуя сестру по Тени. – Я рад тебя видеть. Кивком головы указав ей на свободное кресло, Бриньольф вернулся к столу и потянулся к оплетенной лозой бутыли. Разлив мерцавший в последних закатных лучах рубиновым светом напиток по кубкам, бывший вор протянул один из них лиловоглазой данмерке. – Какими судьбами в наших краях? – с легкой иронией в голосе спросил он у Карлии. – Слегка заблудилась по дороге в Рифтен, – в тон ему ответила гильдмастер, кривя губы в ехидной улыбке. – Ты неплохо здесь устроился. – Ну да, – хмыкнул Бриньольф, отпивая вино. – Могу самостоятельно перекрыть крышу, знаю, сколько стоит фунт морковки и репы, а так же мастерски умею ремонтировать мебель после нашествия магической аномалии. – Я так понимаю, под магической аномалией ты подразумеваешь нашего друга Маркурио? – Именно. Он периодически заглядывает к нам. И каждый раз оставляет после себя массу разрушений. Ты знала, что его восстановили в Коллегии и даже дали звание магистра школы Разрушения? Карлия отрицательно покачала головой. – Я не видела его с той самой ночи… – воровка, слегка запнувшись, виновато взглянула на Соловья. – Брось, Карли, – тихо произнес Бриньольф, устало потирая виски. – Восемь лет прошло. – Расскажи мне о ней, – тихо попросила гильдмастер. – Она замечательная, – светло улыбнулся бывший вор, правильно разгадав ее просьбу. – И очень похожа на свою мать. Но ты и сама с ней познакомишься. – Стоит ли девочке знаться с воровкой? – Ты не забыла, что ее отец и мать сами были ворами? Карли, ты всегда желанный гость в нашем доме, – Соловей шутливо отсалютовал ей кубком. – Спасибо, Брин. Если честно, не ожидала столь теплого приема. – Не стоит, сестра. Но все же, ты не разу не посетила нас за восемь лет. Что привело тебя в Фолкрит? – Не поверишь, но я действительно заблудилась, и выехала к озеру абсолютно случайно. – Кто-то в Фолкрите не досчитается своих богатств? – Нет, Брин. Я возвращалась из Сумеречной гробницы. Императрица теней недовольна, – мрачно заметила Карлия. – И что же прогневало Повелительницу ночи? – Она не получила обещанного стража… – Подожди, – голос рыжеволосого Соловья внезапно охрип, а пальцы с силой сжали серебряную ножку кубка, – ты хочешь сказать… – Кайи нет в Вечнотени, – тихо ответила гильдмастер, зябко поводя плечами. – Ее душу забрали в Совнгард, как и положено дочери ваших богов. И Ноктюрнал в ярости. Она требует восстановления Триады… Они оба замолчали на какое-то время. Бриньольф мрачно уставился в кубок, катая вино по серебряным стенкам. Сказанное Карлией не желало укладываться в голове. Единственной надеждой для бывшего вора оставалось встретиться с любимой в посмертии, но и она рухнула. В тот же миг рыжеволосый ощутил жаркое тепло, что разгорелось в груди, у сердца. Словно тонкие нежные руки скользнули на плечи, согревая в объятиях, а щеки коснулось легкое дыхание. И тогда он понял: Кайя всегда будет рядом. Воспоминанием в душах знавших ее, жарким теплом в его сердце, золотыми искрами в глазах его дочери. Внезапно раздавшийся голос Карлии разрушил ощущение чужого присутствия и заставил его едва заметно вздрогнуть. – Ты столько лет прожил здесь сам, – с едва заметным любопытством в голосе спросила гильдмастер. – Тебе не одиноко? – Я не один. У меня есть Кайя. – Брось юлить, Брин, ты прекрасно понял, о чем я. Тебе нужна спутница жизни. А девочке нужна мать. Неужели во всем владении Фолкрита не нашлось ни одной достойной особы, способной стать хорошей хозяйкой «Озерному»? – У этого дома, как и у моего сердца, есть лишь одна хозяйка. – Ты все еще любишь ее? Рыжий Соловей грустно улыбнулся. Его взгляд скользнул по освещенным догорающим закатом облакам. Он готов был поклясться, что в последних лучах заходящего солнца на миг полыхнул золотом взгляд той, что он все еще любил. Все еще…