«На двоих одна судьба»

      После этих похорон все для меня стало серым.       Я больше не тренировалась. И не выходила из дома.       Все, что я делала — тупо лежала в постели, потому что ни на что другое у меня не было сил. Буквально. Я чувствовала себя как сосуд, из которого выкачали весь воздух.       И я, как и Перси, перестала разговаривать. Лишь изредка радуя Пайпер, Нико или Хирона односложными фразами. Просто у меня не осталось для этого сил.       Перси больше не приходил.       После похорон он тоже замкнулся в себе и, насколько я знала, не выходил из воды. Он тоже бросил все тренировки, и ночи напролет проводил сидя на пирсе. Не разговаривая ни с кем.       Каждый вечер я выходила к берегу и смотрела на закат. Это было единственное, что успокаивало меня. Хелен, понимая, через что я прохожу, приносила мне еду, к которой я почти не прикасалась. Полагаю, тоже самое, они делали с Перси.       Но самое, страшное происходило ночью. Именно в это время лагерь заполнятся беззвучно рыдающими и кричащими от ночных кошмаров людьми. А я наконец-то встретила свое отчаянье. Оно пришло вскоре после похорон и я наконец-то увидела сон. Или воспоминания, я не знаю как правильно. Но я снова видела тот пожар, снова видела лица детей, которые кричали, чтобы мы их спасли, и я видела во сне Алекса и Бренду, чья смерть сильно задела меня. Я видела Снорта и Ли, и все были живы. Но последнее, что я видела, это прибытие Клариссы, Гроувера и Криса к ведьмакам. Я стояла и наблюдала за ними словно со стороны. Они были живые. Усталые, но такие родные. Все в моем сне еще были живы.       А потом передо мной появляется лицо Алекса и его слова эхом раздаются в моей голове.       — На войне никого нельзя защитить.       И я сразу просыпаюсь. Тяжело дыша, я сажусь на кровати, не сразу понимая, где я нахожусь, а когда вспоминаю — ломаюсь. Потому что во сне я их видела живыми. А в реальности, я знала, что их уже никогда не увижу.       И меня накрыла боль. Не плавно, как наверно хотелось, а сразу и во всей своей красоте.       Я начала кричать.       Следующая ночь и вовсе стала кошмаром. Я видела всю войну и чувствовала все тоже, что и тогда, на поле боя. Я видела, как погибают люди, как умирают мои друзья, я снова держала на руках Алекса и Марка, я снова спасала Перси, но когда я во сне увидела Клариссу, она повернулась ко мне с невыносимой тоской во взгляде.       — Почему вы не спасли нас? … Почему, Аннабет?       Я открывала рот не в силах вымолвить ни слова. Поэтому, Кларисса, отвернувшись от меня, бросила мне еще одну фразу.       — На войне никого нельзя защитить. Но вы могли хотя бы попытаться.       Я подвела ее. Я видела это по ее глазам. Но она с полным равнодушием бросилась в бой, игнорируя мои крики остаться со мной.       И я просыпаюсь в своей кровати, истошно крича ее имя. Сползаю на пол, обхватывая себя руками и сквозь крики громко рыдаю. Это такая адская боль, пожирающая тебя изнутри с такой силой, что ты буквально захлебываешься в ней. Словно разом сломали все кости, выпотрошили тебя до изнеможения.       Я кричу и зову ее, захлебываясь в рыданиях, пока кто-то не вламывается в мою комнату. Но я даже не оборачиваюсь, только сильнее сжимаю руками свою голову. Пытаясь остановить эту боль.       Только когда знакомые руки обхватывают меня, я узнаю Перси.       — Не спасли … мы не спасли … я не спасла ее … подвела …       Это как бред сумасшедшего, но Перси прекрасно понимает меня. Только крепче прижимает к себе, со словами:       — Мы сделали все, что могли.       Но что если недостаточно?! Почему они умерли?! Почему не другие?! Знаю, жестоко, но в такие минуты ты не в состоянии руководствоваться нормами морали. Их просто нет.       Я повисаю на его руках, громко рыдая.       И Перси держит меня так до самого утра. Убаюкивая как ребенка до тех пор, пока я не засыпаю на его руках, слыша, как он тихо повторяет мои же слова.       — Ты права. Мы их не спасли.       Ела я под присмотром Пайпер, потому что больше никто не мог заставить меня прикоснуться к еде. Пайпер единственная, кто фразой: «Аннабет, ты должна поесть», могла поднять меня с кровати. Сейчас я понимаю, что это было обычным убеждением, но я была так слаба, что ей даже не требовалось смотреть мне в глаза или применять усердия. Для нее я была податливым материалом.       Мы ели в полной тишине. Пайпер пыталась поговорить со мной, но я отвечала ей немигающим взглядом прямо перед собой и полным опустошением в глазах.       В следующую такую ночь, Перси снова пришел. И в следующую тоже. Я кричала, била его по груди, рыдала. Он терпел и только прижимал меня к себе. Но вскоре, когда он просто физически уже не мог выносить свои страдания в совокупности с моими, он перестал приходить. Поэтому, я, снова проснувшись от собственного невыносимого крика, выбежала из дома и непроизвольно обернувшись, увидела силуэт Перси. Он был на пирсе.       Не знаю, действительно ли он не слышал или просто не хотел больше приходить, не знаю. Парень сжимал себя руками, раскачиваясь из стороны в сторону, как сумасшедший, и зажимая свои уши слишком отчаянно. А я побежала в противоположную от него сторону, попутно различая вокруг себя нескольких ребят, потерянно сидящих на ступенях своих домиков: кто-то раскачивался, кто-то крепко обнимал себя. Лагерь наполнился криками от кошмаров. И по ночам превращался в дом душевнобольных.       Ворвавшись в дом к Нико, заплаканная и растрепанная, я немало перепугала его. Но парень быстро понял, что мне надо и уложил меня на кровать, позволяя мне обнять его.       — Все будет хорошо, Бет. Мы справимся.       Он говорил мне эти утешительные слова, и я верила ему. Верила и успокаивалась.       Спустя время Нико сам стал приходить ко мне и в своей саркастической манере пытался разговорить меня, но даже у него это не получалось. Поэтому он просто ложился рядом так, чтобы я могла уткнуться головой в его плечо, и мы вместе засыпали. Теперь парень будил меня среди ночи, понимая, что меня мучает ночной кошмар и сносил мои крики. Когда мне было совсем плохо, он выбегал за Сью и вскоре женщина пичкала меня успокоительным.       — Бедное дитя.       Сью уходила, а Нико оставался со мной до утра.       Нико опять был рядом.       Нико.       А не кто-то другой.       Примерно в таких муках прошел месяц. Все уже стали отходить и приводить свою жизнь в порядок. Но только не мы с Перси. Мы все еще переживали потерю. Но уже поодиночке.       Пока в одну из ночей, когда Нико крепко спал, а я боялась закрыть глаза, чтобы не увидеть кошмары, я услышала шум. Треск. Крики.       И я уже знала, кого накрыла боль. Недолго думая, я выбежала на улицу и побежала к домику Перси. Парень практически крушил свой дом. Разламывал стулья, швыряя их в стены, разбил все вазы, разрушил стеллаж, разбив все его содержимое. Он тоже не справлялся, как и я.       Перси был похож на раненого зверя, и я растерялась, не зная, как утихомирить его. Он изнывал, мучился, страдал. Увидев меня в проеме, он взвыл, швырнув в стену очередной стул и сломал его вдребезги.       — Я никого из них не спас!       Перси был в отчаянье, и, как я, винил во всем себя.       — Ты слышишь?! Я их не спас!       Перси тяжело дышит, его грудь часто вздымается и опадает, а взгляд такой яростный, что мне становится страшно. Перси винил себя, и как я должна была утешить его, когда тоже винила себя?       — Уходи! Уходи!       Перси подлетел ко мне, ударив кулаком в стену рядом со мной и, тяжело дыша, нависнув надо мной, с отчаяньем впился окровавленными пальцами в свои волосы.       — Я не спас! Никого не спас! Я должен был умереть! Я, а не они!       Это были оглушительные крики полные ненависти к себе, хорошо знакомые мне по моим собственным. К Перси никто не рискнул бы подойти сейчас. Никто. Кроме меня.       Поэтому, я крепко его обняла, чувствуя, как он напрягся. Он замер сродни бетонной стене, а я крепко его обнимала, желая хоть как-то облегчить его страдания. Перенять их на себя. И в какой-то момент это сработало. Он стал оседать на пол, потянув меня за собой. Мне оставалось только крепче прижимать его к себе, чувствуя как он утыкается лицом в мое плечо, и как его руки обнимают меня. Крепко.       Я укачиваю его как ребенка, крепко прижимая к себе. И я чувствую его беззвучные слезы, падающие на мое плечо, не сдерживаю своих, и молюсь, чтобы эти страдания прекратились.       Потому что мы не справляемся.       Ни один из нас.       Перси засыпает у меня на руках, и я всю ночь не выпускаю его, зная, что должна сторожить его сон. Странно оказаться снова в его комнате рядом с Перси, после того как мы расстались. У нас не было времени выяснять отношения, нам обоим было не до этого. Слишком много всего произошло. И это не вычеркнуть из памяти. Не стереть в воспоминаниях.       Я сижу с ним до самого утра. И наверно это самая спокойная моя ночь. Я перебираю его волосы, глажу его по лицу, прижимаю к себе, и все это определенно как-то успокаивает меня.       Перси просыпается на рассвете и, поднявшись, не говорит мне ни слова.       Только смотрит на меня, как все тот же раненый зверь.       Но все меняется, когда раздаётся голос Нико на улице. Нико звал меня.       И когда Перси слышит это, его взгляд становится стеклянным.       Поэтому, когда он молча встает и ныряет в воду, я ухожу.       Спустя два с половиной месяца, для меня ничего не изменилось.       Жизнь в лагере проходит мимо. Я никуда не выхожу, тем более за пределы своего домика, ночью все еще на успокоительных, как и четверть нашего лагеря. Пайпер я почти не вижу, потому что отталкиваю ее и не даю ей ту отдачу, которую она требует, Нико я тоже перестала впускать на ночевку, мне просто хотелось остаться в одиночестве. Чтобы меня никто не трогал. Вообще никто.       Мне все еще снятся кошмары, крики, тела погибших. Я помню все до мелочей. А остальное дополняет подсознание. И вуаля, картинки из фильма ужасов в моей голове постоянно.       Дионис и Хирон терпели месяц, после чего стали приходить и раздражать меня своими речами. Потом они старались насильно вытащить меня, но все было безрезультатно кроме того, что свою боль я выплеснула на них.       — Тебя вообще там не было! — кричала я на Диониса, когда тот пытался объяснить мне, что это жизнь, и я должна жить дальше. — Ты не видел того, что видели мы!       Хирон тоже не смог утихомирить меня и тоже получил порцию обидных комментариев в свой счет.       — Оставьте меня все в покое!       В конечном счете, от меня отстали, но я слышала, что они приходили каждый день и к Перси. И как-то раз, после очередных криков, я увидела, что у них получилось. Перси вышел на улицу. С ними.       Я же вернулась в постель и, закрывшись одеялом, провалилась в очередной сон.       Иногда мне снился Крис. Он выглядел живым и невредимым, но каким-то чертовски потерянным. Он смотрел на меня и пытался что-то мне объяснить, но я не слышала его. И это была своего рода игра в глухой телефон. И в итоге я отчаивалась, как и Крис.       — Крис, я скучаю…       С печалью говорила я, оседая на колени перед ним. Парень ласково мне улыбался, когда слышал эти слова, произнесенные мной с надрывом и отчаяньем, и крепко обнимал меня. А потом, я просыпалась.       Иногда мне снился Снорт, и чаще всего мы с ним просто бегали по нашему полю. Он был жив. И в один из таких снов он наконец-то стал говорить со мной.       — Аннабет, ты должна жить дальше.       Кажется, в тот момент, я остановилась и недоуменно посмотрела на кентавра, который, тяжело вздохнув, подошел ко мне. Теплые глаза Снорта смотрели на меня с печалью.       — У меня все хорошо, Аннабет. Я нашел свой покой. Но я не могу смотреть, как ты страдаешь.       И что я могла сказать?       Когда он так нежно и печально смотрел мне в глаза.       — Снорт…       Но он, покачав головой, просто коснулся моего плеча.       — Никто не виноват в том, что случилось. Ты должна понять это.       А потом он снова побежал. И мне пришлось догонять его.       Иногда мне снился Гроувер. Тот жизнерадостный и дружелюбный сатир, всегда готовый помочь тебе и наставить на правильный путь. В какие-то моменты мне снился и отстраненный сатир, наблюдавший за мной с печалью во взгляде. Мы не говорили во сне. Просто смотрели друг на друга.       Еще мне снился Алекс. Он, как правило, сидел у меня на ступенях и ждал пока я сяду рядом с ним, после чего всегда что-то рассказывал мне, что именно, я уже не вспомню. Иногда он спрашивал меня о том, как дела в лагере, но когда я не отвечала, он неодобрительно качал головой.       — Аннабет, хватит скорбить. Ты нужна им.       Иногда мы просто сидели молча, иногда вспоминали про Нэнси. С ним было хорошо рядом. Тепло. И спокойно.       Однажды мне даже приснился Марк, который сидел у меня в комнате и делился со мной воспоминаниями о походе с Перси. Иногда я видела и Брэнду, которая тренировалась со мной, а однажды я увидела Рагду и Дору.       Но чаще всего мне снилась она. Кларисса. И сны с ней были самыми болезненными. Это были воспоминания прежних дней, когда она была жива и когда она была рядом. Она тоже смотрела на меня неодобрительно и говорила только одно: «Ты должна взять себя в руки. Ты сильная, Чейз! Хватит страдать!».       Конечно, большую часть времени мне снились другие сны. Жестокие и болезненные, где я видела смерть своих друзей, переживая ее снова и снова. Иногда мне снилось бледное лицо Клариссы, упрекающее меня в том, что я стала слабой, или что я оставила Пайпер. Иногда это было раненное тело Алекса, кричащего, что мы его не спасли. И прочие ужасные вещи.        Каждую ночь, каждое утро, я хоронила своих друзей.       Снова.       И снова.       В какой-то момент ко мне все-таки зашел Перси.       Я все так же лежала на кровати, болезненно худая и бледная, и только открытые окна, впускающие в дом порывы ветра, спасали меня от удушения.       Я даже не встала, чтобы встретить его, просто сильнее сжалась в комочек под одеялом. Перси выглядел свежее, чем был пару дней назад. В серых спортивных штанах, белой выглаженной футболке, с чистыми волосами. Он сел ко мне на кровать, в ноги, и это выглядело до боли родным и знакомым.       — Как ты, Бет?       Как я? Да никак. Ничего не чувствую.       — Не знаю, Перси.       Парень обнимает рукой мои укрытые ноги, и этот простой жест выбивает из меня остаток выдержки.       — О тебе все волнуются.       Я не отвечаю. А Перси осторожно пододвигается ближе.       — Бет, я все понимаю, — Перси ласково касается рукой моих скрученных в пучок волос на голове и бережно гладит, — Позволь мне помочь тебе.       Помочь?       Интересно как? Он оживит всех моих друзей?       Или что?!       — Я каждую ночь вижу, как они умирают, — тихо бормочу я, не сдерживая тихо льющихся слез. Рука Перси замирает, — И иногда я вижу во сне их лица. Перси, они винят меня.       Поворачиваю голову к парню и вижу его тяжелый взгляд, обнажающий все его душевные муки.       — Но хуже всего видеть их живыми и счастливыми, а потом просыпаться и вспоминать, что они мертвы.       Перси тяжело сглатывает, крепче сжав руку на моих ногах.       — Я тоже все это вижу во сне, — хрипло признает он, переведя взгляд на стул, где висела куртка Клариссы. — Иногда они все винят меня. Упрекают в том, что я их не спас.       Я молча утираю свои беззвучные слезы, понимая, что он чувствует.       — Иногда я пытаюсь спасти их, но все равно не успеваю. И все эти кошмары … Кларисса, Крис… и Гроувер… — Перси сглатывает, возвращая свой раненный взгляд ко мне. — Я вижу их постоянно.       На минуту мы погружается в молчание, каждый думая о том, что случилось. Но почти сразу, Перси, тяжело вздохнув, осторожно вытирает рукой мои непрекращающиеся слезы.       — Но иногда я вижу Клариссу, Криса и Гроувера, которые винят меня в том, что я скорблю. Они говорят, что нужно жить дальше. Хватит страдать.       — Мне тоже иногда снятся такие сны. Чаще всего именно Кларисса упрекает меня в том, что я страдаю. Она говорит, я снова должна быть сильной.       Перси снова вытирает мои слезы и обреченно кивает.       — Мы должны жить дальше, Бет. Ни один из них не был бы рад, увидев нас в таком состоянии. Нужно… отпустить их.       Я сажусь на кровать, чтобы смотреть парню прямо в глаза. Я вижу, что он проходит по мне печальным взглядом, отмечая мои темные круги под глазами, бледную кожу и пустой взгляд. И в такой близи я вижу, что он так же разбит. Пусть и не внешне.       — И как это сделать? Как ты это делаешь?       Перси открывает рот, но не говорит ни слова. Он виновато опускает голову на свои руки.       — Я не знаю, Бет. Я просто стараюсь делать то, что они от меня во сне просят. Жить дальше. Помочь тебе и Пайпер. Не расстраивать их тем, что погряз в скорби.       Мы сидим молча еще несколько долгих минут, прежде чем я прошу его уйти.       — Я еще не готова к этому, Перси.       Парень поворачивается ко мне и осторожно касается моего лица.       — К этому нельзя быть готовым, Бет. Но если начать делать то, что делал раньше, станет легче. Поверь мне.       Но я снова возвращаюсь в лежачее положение, с головой накрываясь одеялом. Мозг все это понимает, признает. Но сил — нет. Я не могу заставить себя встать с этой кровати.       Перси не уходит, просто сидит и обнимает меня за ноги, а сам, я уверенна, смотрит на куртку Клариссы.       Только когда я перестаю всхлипывать, Перси уходит, напоследок поцеловав меня в макушку.