Роман

«Нет дома более мрачного и унылого, чем тот, в котором вас никто не встречает» Энн Рэдклифф, «Тайны Удольфского замка» (1794)

Когда Гермиона вернулась домой, там, как всегда, никого не оказалось. И, как всегда, она испытала разочарование. Ей хотелось, чтобы Рон встречал её вечерами так же, как Люциус по утрам, когда она приходила на работу – приветливой улыбкой и словами: "Рад тебя видеть". Хотя, возможно, было ещё слишком рано желать от мужа этих улыбок и теплоты во взгляде. Гермиона понимала, что разные люди справляются с горем по-разному. Каждому человеку нужен свой период времени, чтобы залечить душевные раны. День ото дня ей становилось всё легче, а Рон, похоже, до сих пор не мог отпустить прошлое. Может быть, он ещё не готов к переменам. Гермиона вздохнула и, раздевшись в прихожей, пошла готовить ужин. Расхаживая по кухне, она между делом тихо напевала какую-то песенку. Когда Рон открыл входную дверь, его встретил изумительный запах домашней еды. Выложив всё из карманов в корзинку, стоявшую на столе в прихожей, он снял сапоги и плащ. Следуя за ароматами, муж остановился на пороге кухни и с любопытством стал наблюдать за женой, что-то мурлыкавшей себе под нос. Она, правда, немного фальшивила и путала слова песни, но Рон не стал обращать на это особое внимание, ведь Гермиона улыбалась и снова выглядела счастливой и энергичной, даже румянец появился на обычно бледном лице. Видимо, новая работа действительно пошла ей на пользу. Рон Уизли давно уже не видел свою жену такой счастливой. «Конечно, с одной стороны, прекрасно, что у неё хорошее настроение, но, с другой, странно — я-то не имею к этому никакого отношения», – подумал он. Внезапно она обернулась, увидела мужа, и мягкая улыбка тотчас осветила лицо, сделав его ещё более привлекательным. — Добро пожаловать домой. Как прошёл твой день? — спросила Гермиона, расставляя тарелки. — Хлопотно. Накопилось столько бумажной работы. «Когда в последний раз она интересовалась моими делами? Не помню», – попытался вспомнить Рон. — Понятно. Накрыв на стол, она ожидала, что муж поухаживает за ней, но тот прошёл мимо и плюхнулся в своё кресло. «Да… Мистер Малфой мог бы вести мастер-класс по этикету для подрастающего поколения», — вздохнув, подумала Гермиона и, не дождавшись хороших манер от Рона, тоже села. — А ты чем занималась сегодня? — поинтересовался он, ковыряясь вилкой в тарелке с ужином. — В основном я составляла каталоги. Мне наконец-то удалось переписать названия всех книг, сваленных на полу, и теперь я приступила к тем, которые стоят на полках, — искренне поделилась она. — А ещё сегодня я немного поиграла с собаками Люциуса. — Люциус? — Рон вскинул голову, услышав ненавистное имя. — Ты зовёшь его "Люциус"? — Это же его имя, тем более что он сам предложил, — Гермиона пожала плечами. — У него есть питомник. Хотя, на самом деле это целый дом, в котором живут собаки. Всех их назвали в честь монархов Великобритании. Рон не мог вспомнить, когда в последний раз его жена была такой разговорчивой. Как правило, они молча ужинали, а затем каждый занимался чем-то своим, пока не приходило время ложиться спать. Он не знал, что и думать о таких изменениях. — Он не обижает тебя? — спросил Рон. — О, нет. Мистер Малфой замечательно ко мне относится, правда. Мне даже кажется, что мы стали друзьями, — ответила она. — Друзьями? С Малфоем? — судя по издевательской ухмылке, Рон ей не поверил. — Да. За обедом я ежедневно отчитываюсь о проделанной работе, и он всегда очень добр ко мне. Он рассказывает мне столько интересного… Гермиона с воодушевлением начала говорить, но тут заметила, что муж больше не слушает её, а, прикончив бутылку пива, занят тем, что призывает вторую из ящика со льдом. От обиды в уголках глаз начали скапливаться слёзы, и все силы ушли на то, чтобы Рон ничего не заметил. Больше за столом никто не разговаривал. Гермиона убралась на кухне, а затем, приготовившись ко сну, легла на краешек постели. Закончив ужин, муж сразу вышёл из комнаты, оставив её в одиночестве. С того времени она его не видела. Скорей всего, он снова сидел на заднем дворе и продолжал пить. Гермиона тосковала по нему. Тосковала по тому Рону, которым он был когда-то: верным и добрым. Была уже глубокая ночь, когда она сквозь сон почувствовала, что муж лёг рядом. Он не отвернулся, как обычно, а впервые за год, прижался к ней и крепко обнял. — Ты сегодня довольно привлекательно выглядишь, Гермиона, — прошептал Рон на ухо, щекоча лёгкими поцелуями её шею. Она непроизвольно зажмурила глаза, когда муж, скользнув рукой по животу, сдавил грудь. Перевернув Гермиону на спину, Рон накрыл её губы своими, а она послушно отвечала на поцелуи, стараясь перетерпеть отвратительный пивной вкус его дыхания. «Подумать только… Когда-то его прикосновения так возбуждали меня… А сейчас кажется, что под кожей ползает что-то неприятное и склизкое». Гермиона попыталась отогнать эти мысли, когда муж навалился на неё всем телом и, стянув трикотажную ночнушку, присосался к груди. В глаза снова неудержимо накатили слёзы, потому что она совершенно не чувствовала возбуждения. Ей было противно от неуклюжих пьяных попыток Рона приласкать грудь, лизнуть соски, а тело от этого словно онемело. Удовольствия не было. Только стыд и паника, душившие её всё сильнее. — Рон, прекрати, — всхлипнула Гермиона, осторожно пытаясь оттолкнуть его. Он, не обращая внимания на её реакцию, задрал ночнушку, стараясь просунуть пальцы между оголёнными бёдрами. — Пожалуйста, Рон, прекрати... — продолжая сжимать бёдра, Гермиона сильнее оттолкнула его от себя. — Давай, детка, мы же так давно этим не занимались, — простонал он. — Я соскучился по тебе. Эти слова разбивали ей сердце, ведь Гермиона на самом деле хотела бы ответить мужу взаимностью. Хотелось, чтобы сердце, ум и тело тянулись к нему, но заставить себя не получалось. Чем больше муж касался её, тем хуже были ощущения. — Я не могу... Рон, пожалуйста... — Гермиона изо всех сил оттолкнула его, и тот наконец скатился с неё, упав на спину и закрывая глаза рукой. А она, передвинувшись на край постели, свернулась клубочком и расплакалась. — В чём дело? — разозлился он. — Я просто… пока не готова... — прошептала Гермиона. Она не смогла сказать, что может уже никогда не будет готова: чувства, объединявшие их, умерли, и прикосновения казались чуждыми. Гермиона услышала неудовлетворённое рычание, когда Рон поднялся с кровати, а затем раздался хлопок дверью, и та со скрипом закачалась на петлях.