Право на ошибку

Веки стали совершенно свинцовыми, впрочем, как и тело. Каждая его клеточка говорит о том, что испытывает дискомфорт. Да, ванная – не лучшее место для посиделок. А тем более для сна. Но во время, казалось бы, расслабления организма не наступило облегчение. Снилась какая-то чушь, которая пугала, угнетала и тревожила меня всё это время в ванной, напрягая и усиливая усталость. После сна мысли путаются, всё в тумане в который раз за этот дурацкий день. Я больше не чувствую той слаженности размышлений, которая чаще всего нераздельно связана со мной. Последние дни в голове такая каша, что следующая мысль перехлёстывает предыдущую, сбивая с толку. Сейчас отрезвляет мои размышления лишь настойчивый ритмичный стук, похожий на то, как иногда ветер колышет открытую форточку своими яростными воздушными порывами. - Входи, - каким-то осипшим голосом произношу я, стараясь быстрее выбраться из ванной и дойти, наконец, до раковины. Уже давно пора было смыть остатки туши и слёз, чтобы не выглядеть шлюхой ещё больше. Фу, как же противно себя ею ощущать! Дверь отворилась, и я увидела Стаса, а не маму. Это странно. По-настоящему странно. Ведь это она должна была первой броситься ко мне и отобрать тест, чтобы покритиковать ещё раз. Как-никак это её стиль жизнь - лезть ко мне и контролировать каждый шаг. Становится чуточку легче от того, что рядом сейчас не мама, потому что в голове всплывает очередная мысль: "Несомненно, в скором времени я хлебну столько грязи, что придётся постараться, чтобы выбраться обратно к свету. И спасибо, что сейчас у меня время отдыха от всего этого". - Всё ещё жива? - На его лице ни тени улыбки. Глаза словно стекляшки, брови слегка нахмурены. Но я не ощущаю его злости или любого другого неприятного чувства. Его лицо словно маска, которая даже на секунду не хочет сползти, приоткрыв хотя бы его прекрасные очи. - Всё ещё. - Спустя секунд тридцать я продолжаю смотреть в его глаза через зеркало. Теперь в них снова тлеет жизнь. Пусть не так явно, как всегда, но в это мгновение они уже не кажутся безжизненными хрусталиками. Он подходит ко мне и кладёт руку на плечо, мол, всё будет хорошо, мы прорвёмся. От его прикосновения меня пробивают одновременно дрожь и слёзы, и я оборачиваюсь к другу и висну на нём с новым потоком рыданий. Он молча гладит меня по спине. Легкий поцелуй касается моих волос, а его руки начинают тихонько, бережно, осторожно перебирать мои светлые локоны. Как же всё таки приятно ощущать его присутствие рядом. Родной человек. Друг. Он моя единственная поддержка и опора. - Твоя мама ушла где-то полчаса назад, сказала, что надо освежить голову. Ты долго не выходила из ванной, встревожила меня, - от его слов словно камень с души упал. Сейчас меня не будут ждать крик, упрёки и мои слёзы. Сейчас мы со Стасом одни в доме. За весь день это лучший момент. Я вновь сильнее прижимаюсь к нему, отчасти потому, что боюсь, что он задаст тот самый вопрос и я просто не смогу дать ему ответ, смотря в его глаза. Сейчас так тепло, хорошо и спокойно в его объятиях, что плевать на весь мир. В который раз я ощущаю безграничную, чистую и прекрасную силу дружбы. Чувствовать это - просто превосходно, скажу вам. Но идиллия длиться долго не может - закон природы, с которым не поспорить. Поэтому я лишь слегка удивляюсь и готовлюсь к бою, который, я не сомневаюсь, сейчас будет, потому что из коридора слышен громкий скрип дверного замка. Давно пора его было уже смазать, но отцу как всегда не до этого. Гулкий хлопок двери, цензурные ругательства и неодобрительный тон приводят меня в замешательство, и на моём лице, я уверена, потихоньку прорисовывается ужас. Вернулась не мама. Теперь я в одном доме с отцом. А это уже не шутки. С ним вообще лучше не шутить. Не говорить. А иногда даже молчать небезопасно. - Есть кто дома? - Его строгий голос слегка ободряет меня. Строгий, но не злой, не пугающий, не громкий. Для начала неплохо. А вот от конца, я чувствую, мне будет не по себе. - Эм... Андрей Владимирович... - Сейчас я готова одновременно кинуться на Стаса с кулаками и обнять за такие слова. С одной стороны меня в какой-то мере бесит, что он выдал нас, ускорил появление отца в радиусе пяти метров, хотя и надеяться на то, что мы останемся незамеченными, по меньшей мере, глупо и абсурдно. Но с другой стороны он не промолчал, заочно начав наш с отцом диалог. - Стас? - К тому моменту, когда отец появляется в дверном проёме, мы успеваем отпрыгнуть друг от друга как ошпаренные. Лучше ему наших объятий не видеть. Мой родитель не такой закалки. Ему чужда дружба между мальчиком и девочкой. Он считает это странным, несколько безнравственным и противоестественным. Благо мама его слегка умеряет, и последние пару лет отец стал довольно благосклонен к Стасу, иногда даже добр. Наверное, спустя столько лет он немного примерился с мыслью, что его дочь может дружить с парнем. И при этом в слове "дружба" не будет потайного подтекста. - Эм... Здравствуйте, - внезапно Стаса сковала какая-то стеснительность. Это не к добру. - Андрей Владимирович. - И тебе, Стас. - Его голос не отражает даже капли какого-то чувства. Хочется вжаться в плитку ванной как можно сильнее, когда взгляд отца перемещается на меня. Не люблю такие моменты. Всегда хочется сбежать, куда глаза глядят. - Ева, я принёс продукты. Разбери, пока буду руки мыть, - дважды мне повторять не надо. С отцом шутки плохи. Да и за невыполнение приказов никто по головке не погладит. - Поможешь, - киваю я Стасу, и мы быстро, уставив взгляды в пол, покидаем ванную. Спиною чувствую странный и недобрый взор отца, и мурашки оравой ползут по телу. "Лишь бы не окликнул и не поинтересовался, в чём дело" - мысленно молюсь я, и паника внутри стремительно возрастает, заставляя ноги слегка подогнуться. Кажется, что сердце стучит так громко и так тревожно, что отец сейчас его услышит. Внезапный тихий шёпот родного голоса слегка подправляет отравляющую сердце картину: - Ева. Я с тобой. Всё хорошо, - его спокойствие почти полностью передаётся мне и внезапно возвращает в реальность. Я и не заметила, как мы оказались на кухне и разгрузили почти все пакеты. Несколько килограмм мороженого мяса с лёгким грохотом летят в морозилку. Неаккуратно получилось, но, надеюсь, этого не было слышно в ванной. - Всегда знал, что твой отец кровожаден! - С доброй улыбкой на лице Стас вновь пытается реанимировать ситуацию. Но не тут то было: шутка совсем не смешная, или у меня просто не то настроение для неё? Внезапно Стас застыл на одном месте и, кажется, даже перестал дышать. - Ева, скажи, что ты забрала из ванной тест. Резкий разряд молнии в голове! По-другому это чувство не опишешь. Мой организм моментально реагирует на шок: ноги стали ватными, и я чуть не упала - благо, под рукой оказался стол, на который я опёрлась. Слегка успокоившееся сердце заколотилось с новой силой, и пульс теперь отдаёт в висках. Голова горит, будто её запекали на сковороде с разогретым до температуры ада маслом. Дурная, дурная! Как можно было забыть самую главную улику на месте преступления?! Нужно найти. Спрятать. Спасти свою шкуру. Держась за стены, я пытаюсь выйти из кухни, но дорогу мне преграждает он. Отец. Человек в данный момент с лицом разъярённого бульдога и тестом на беременность в руке. Наверное, я должна визжать от страха или упасть в обморок от переизбытка чувств. Такое развитие событий я видела иногда в своём воображении, когда делала что-то не так и дико боялась сообщить об этом родителям. Но сейчас всё выглядит иначе. Почему то неожиданно стало так тепло и легко на душе. Словно что-то безумно тяжёлое упало, рассыпавшись на миллион осколков, которые теперь меня не ранят. Наверно, это осознания того, что хуже уже не будет. В то же время внутри пусто, спокойно, безразлично. Убей он меня на месте - и я буду рада. Из горла отца вместе со слюной вылетает рык: - Чьё?! - Тёмные глаза прожигают насквозь, я уже чувствую внутри себя две огромные дыры. Папа тяжело и медленно дышит, обжигая вылетающим воздухом моё лицо. - Твоё? Материно? Я сконцентрировала взгляд на его кадыке и не стала отвечать на вопрос, потому что по моему лицу всё понятно без слов. Чувствую, как сзади подходит Стас и прерывисто дышит в затылок - кажется, ему сейчас даже страшнее, чем мне. - Кто отец?! - снова рявкает папа и переводит взгляд на Стаса. Я тут же мотаю головой - лишь бы он ему не навредил, ведь друг ни в чём не виноват. Но у папы, видимо, уже сформировалось своё мнение. И это мнение не сулит ничего хорошего. Абсолютно ничего. Если до этого всё было детской шалостью, то теперь, судя по его виду, шутки перестали быть смешными. Быстрым рывком отец сделал выпад вперёд и резко выкинул в сторону руку, отчего у меня захватило дух, и я закрыла глаза в ожидании удара, однако гнев пал не на меня - папа схватил Стаса за горло и подтащил к стене. В глазах друга я увидела смесь всевозможных чувств. А в глазах отца отражалась лишь животная ярость, которая бывает у львов, защищающих своих детёнышей. Если в него не стрельнуть дротиком со снотворным, он разорвёт врага на мелкие кусочки. Его дикий оскал тому подтверждение. Теперь мне безумно страшно за друга, мой отец умеет убивать, я боюсь, что и сейчас он не сдержится. Перед глазами всё поплыло. Лица, действия. Отныне всё мне видится сплошным быстро смешивающимся винегретом. Единственное, что я сейчас чётко понимаю: "Стаса нужно спасать любой ценой. И, притом, быстро!" Я бросаюсь на отца и буквально висну на его спине, сквозь плач бездумно повторяя: "Это не он, не трогай его, пожалуйста, папа, прекрати", но слёзы съедают слова, и из меня вырываются только истеричные всхлипы. Стас царапает руки отца, и я слышу, что ему становится трудно дышать. Папа одной рукой сбрасывает меня с себя, и я ударяюсь головой о стоящий рядом стул. Всё вокруг идёт кругом. Вижу, как лицо Стаса бледнеет, и это заставляет меня собраться с силами и подняться, цепляясь за стулья и стол, не обращая внимания на боль. Бью отца кулаками по спине и буквально кричу, так чётко, как могу: - Отпусти! Это не он! Не он! Происходит чудо, и папа слышит меня. Он убирает руку от горла друга, и тот валится на пол, хрипло откашливаясь и звучно дыша. Я бросаюсь к нему, но отец меня останавливает, ударяя ладонью в плечо и странно сипя: "Стоять". Я повинуюсь, но падаю на колени, не в силах устоять. Так больно. Внутри меня горит огонь обиды, отчаяния и лёгкого презрения. - Аборт? - нависает надо мной грозный силуэт. Я не могу говорить, и только мотаю головой. Отец, кажется, сейчас сам свалится без сил. Но его свирепый голос бьёт по больной голове как гильотинный нож, а слова звучат как смертный приговор. - Ничего больше не желаю слышать. Можете забыть дорогу в этот дом! Больше она вам ни к чему! У меня теперь нет дочери!