Орден ветров

— Это крайне запутанная ситуация. — Необходимо разобраться или запутать её ещё сильнее, иногда это тоже помогает.

— Может, уже перестанешь на меня злиться? — голос Аллена был почти молящим и до ужаса виноватым.  — Нет! — категорично отрезал Фукуда, отворачиваясь в сторону. — Мог бы сразу мне всё рассказать, тогда не пришлось бы извиняться сейчас. Аллен тяжело вздохнул. Вот уже больше недели он безуспешно пытался извиниться перед всеми, точнее, именно безуспешно извиняться приходилось только перед Фукудой, потому что он упёрся и ни в какую не шёл на диалог. Сколько бы раз Аллен не пытался всё объяснить, его объяснений клирик не слушал. Дело было явно гиблое, но оставлять всё как есть Аллен не собирался и уже было начал подбирать новые аргументы, но в разговор вклинился Лайт.  — Объяснить с самого начала? Ты серьёзно? — наигранно удивлённым тоном спросил Лайт. — Как ты себе это представляешь? Что-то вроде: «Привет, меня зовут Огами, только на самом деле я не Огами, а Аллен. Два имени у меня потому, что я адепт драконов, работающий тут под прикрытием. Но на адептов я тоже работаю не по-настоящему, на самом деле я хочу развалить эту организацию изнутри. Ах да, совсем забыл сказать, ещё я внук кардинала Игнасия, который вообще один из апостолов, ну и напоследок я драконий потомок. Так что я не подчиняюсь ни Ордену рыцарей храма, ни адептам, а только своему брату Лайту. В общем, приятно познакомиться!» Что-то такое ты ожидал услышать? Под скептическим взглядом Лайта Фукуда стушевался, Аллен лишь нервно улыбнулся, запустив руку в волосы.  — Как всё запутано, — тихий вздох сорвался с губ Фукуды.  — А то, — доверительно сообщил Лайт, — сам чуть не запутался, пока рассказывал.  — Но всё примерно так и есть, — подтвердил немного пришедший в себя Аллен, хотя нервная улыбка так и не сошла с его губ. — Кроме той части, где я подчиняюсь Лайту.  — Ну это ты так думаешь, — улыбнулся Лайт и потрепал младшего брата по голове. Элисия с лёгкой полуулыбкой наблюдала за этой словесной перепалкой. На душе, наконец-то, было тепло и спокойно. Гильдия, потрясённая тем, что трое из её членов оказались драконьими потомками, потихоньку отходила от шока. Жизнь возвращалась в привычное русло. Почти вся гильдия восприняла эту новость адекватно. Кроме Акиры, которая, к большому удивлению Элисии, устроила сцену. Пиромант налетела налетела на Аллена словно фурия, обвинив в том, что он жестоко поступил с Элис, буквально разбив ей сердце и заставив гоняться за собственной тенью. Аллен не возражал, вообще не говорил ни слова, лишь молча стоял, снося все нападки. Эта ссора произошла уже около недели назад, но с тех пор Аллен и Акира ни слова друг другу не сказали. Элисия знала, что инквизитор винит себя во всём, и эта вина грызёт его изнутри, но почему-то была уверена, что скоро всё непременно наладится. Нужно лишь дать Аллену время на то, чтобы он сам смог себя простить. Последняя неделя была до странности спокойной и уютной. После долгой гонки по следам ускользающей от Элисии тайны, Королевской битвы, поисков Барнака, предательства Пророка, после той гнетущей тишины, в которую была погружена гильдия, волшебница чувствовала себя безумно уставшей. Ей, привыкшей, что мир вокруг неё крутится волчком, казалось, что время замедлилось, затихло, свернулось у неё на коленях, словно кот, давая возможность самой Элисии и всей гильдии отдохнуть в уюте. И Элисия использовала эту возможность на полную. Теперь она могла наконец-то наслаждаться бездельем, а не терпеть его, как терпят пытки. В пол-уха слушая разговоры согильдийцев, смешивающиеся с треском поленьев в камине, Элисия ощущала себя абсолютно счастливой. Ей уже не нужно было ломать голову над Трагедией Бессонной Лощины, но мысли всё равно возвращались к разговору, произошедшему несколько дней назад. Элисия знала, что Аллен не захочет ничего рассказывать о Трагедии, а Аллен знал, что Элисия не успокоится, пока не узнает правду. Из вежливости и нежелания задеть его волшебница ничего не спросит, но этот вопрос всё время будет крутиться на кончике её языка, повисать в воздухе во время неловкой паузы. И ему пришлось рассказать.

***

Элисия сидела, забравшись с ногами на кресло и подтянув колени к груди, и смотрела на Аллена, сидящего на подоконнике вполоборота к ней. Из-за холодного света, падающего из окна, его фигура казалась тёмной, и только медовые отсветы от камина разгоняли этот полумрак. Элисия вспоминала, что раньше, казалось, много десятилетий назад, ещё в детстве она вот так же забиралась в кресло с ногами, устраивалась поудобнее и слушала истории Аллена о местах, в которых, думалось, она никогда не сможет побывать. Теперь ей тоже предстояло выслушать историю, правда куда более печальную, чем все предыдущие. Аллен не смотрел на Элисию то ли от неуверенности, то ли от боязни увидеть в её глазах что-то такое, что заставит его прервать рассказ. Рубиновые глаза были устремлены во двор и отрешённо наблюдали за за неспешным падением крохотных снежинок, тончайшим белоснежным флёром покрывавших землю. «Снег в середине сентября, — подумалось Элисии, — ну и погодка в Ведьминой Топи»  — Если я расскажу тебе всё, поверишь ли ты мне? — после почти минутного молчания спросил Аллен. — Сможешь ли ты вообще мне верить после всего произошедшего?  — Знаешь, я раньше думала, что ты совсем не умеешь врать, — улыбнулась Элисия, сквозь отражение в стекле пытаясь заглянуть в глаза Аллену. — Я и сейчас так думаю. Аллен обернулся, и его удивлённый взгляд встретился с лучистыми глазами Элисии.  — Ты не умеешь врать так, как врёт Лайт. Он врёт как дышит и, наверно, уже сам не всегда может отличить правду от лжи. Ты не умеешь врать, ты лишь умеешь копировать манеру Лайта, когда ты врёшь, то становишься очень похож на него, а когда Лайт говорит правду, то становится очень похож на тебя. Не замечал? — Аллен отрицательно покачал головой, и Элисия с усмешкой продолжила: — Сейчас ты похож лишь на себя самого. Так что, я думаю, сам хочешь рассказать правду. И я в неё поверю. В конце концов, каждый достоин второго шанса. «Но не третьего» — мысленно закончил фразу Аллен, приступая к рассказу. «Это случилось, как ты знаешь, больше двух лет назад в Бессонной Лощине. И это то событие, которое я предпочёл бы не вспомнилась никогда, но, к несчастью, как ни старался, забыть не получилось. Я помню, уходя в этот поход, я пообещал тебе, что скоро вернусь. Если хочешь знать, тогда я не врал. Вернее, думал, что не вру, думал, что задание пустяковое, думал… Да одной богине известно, о чём я тогда думал, но только не о том, что в действительности произошло. Всё начиналось, как самый обычный поход. Бессонная лощина была тиха и угрюма, серое небо нависло над головой словно купол. Но самым худшим были туманы, даже туманы Ведьминой Топи не сравнятся с ними. Они то стелились по земле, то укутывали всё пространство вокруг, и тогда казалось, что облака упали с небес прям на землю. Мы и сами не заметили, как оказались в ловушке этих туманов, совершенно потеряв ориентацию в пространстве. Тогда был приказ отступать, тем более, что со всеми монстрами на этой территории мы уже разобрались. Двинувшись в обратный путь, наш отряд долго блуждал по тропам Лощины, пока, проблуждав около часа, мы не поняли, что ходим кругами. Тогда, помню, поднялась паника, но командир отряда быстро всех успокоил, сказав, что туман здесь — обычное явление и должен скоро рассеяться, тогда мы и сможем вернуться. Решено было устроить привал, повисло обманное затишье, которое, к несчастью, долго не продлилось. Кто-то закричал, что не может найти товарища, шедшего позади него. Решено было устроить перекличку. Недосчитались троих. Снова поднялась паника, кто-то кричал, что нужно срочно отправляться на поиски, кто-то наоборот говорил, что поспешные действия принесут лишь один вред. Среди этой неразберихи никто и не заметил, что несколько голосов оборвались как-то слишком резко, не закончив фразы или даже слова. Все слишком увлеклись спором. А когда заметили, что что-то не так, было уже слишком поздно.» Взгляд Аллена был устремлён вдаль, словно бы в метели, начинавшейся за окном, он видел призрак того тумана, словно бы клирик позволял этому туману заползли в его душу, расположиться там и явить все болезненные воспоминания с невероятной чёткостью. Во время рассказа Элисия сидела не шевелясь, даже дышала через раз, и только сердце её билось чуть чаще обычного. Но теперь, когда голос Аллена вдруг оборвался и затих, ей захотелось встать, одним рывком преодолеть разделявшее их пространство и обнять. Или хотя бы коснуться рукой болезненно напрягшихся плеч. И Элисия бы поддалась этому порыву, если бы не Аллен. Он, словно почувствовав желание волшебницы, жестом остановил её, и снова продолжил рассказ. «Было уже слишком поздно. Нас застали врасплох. Кто был тому виной, туманы, запутанность местных дорог или же мы сами теперь уже не имеет значения. Для меня нападение началось так же неожиданно, как и для всех. В нескольких сантиметрах от моего лица что-то пролетело, кажется, нож, кинжал или ещё что-то такое, я не успел рассмотреть. Рефлекторно отскочив в сторону, я вытащил жезл, приготовившись сражаться, но оглядевшись понял, что нахожусь совершенно один посреди непроглядного тумана. Этот туман поглощая всё, даже звуки. Я не мог понять, был ли рядом ещё кто-то, или же все мои товарищи уже мертвы. Атаковать наугад тоже было рискованно, я боялся задеть кого-то из своих. Несколько минут прошло в тягостной тишине и томительном ожидании неизвестного. А потом я увидел её. Она вышла из тумана словно из-за кулис невидимой сцены, шаги её были легки и почти беззвучны, лишь тихое лязганье металла о металл слышалось, когда её сапоги со шпорами касались земли. Это была Елена. Увидев меня, она улыбнулась, улыбнулась так, как улыбается охотник, увидев добычу, и сказала: «Пора бы тебе наконец проснуться». Я тогда не понял, что значили её слова, даже не предал им значения. Нужно было атаковать её первым — вот что было тогда действительно важно, но Елена меня опередила. С первого же удара она рассекла мне плечо, а щит, которым я пытался закрыться раскололся надвое. Я попытался контратаковать, но Елена вышибла жезл из руки, оставив на ней глубокий порез. Потом она нанесла ещё несколько ударов и всё кричала, что если я не «проснусь», то она просто убьёт меня. Я тогда даже не понимал, чего она хочет. Понимание пришло чуть позже и несколько иного рода. Когда новая рана резкой болью отозвалась в теле, я понял, что точно умру. Что было дальше, помню плохо. Сознание помутилось, словно этот вездесущий туман пролез прямо в голову и заполнил мысли. Я помню лишь вспышки молний, таких же, какие бывают при использовании Кары небесной, но сильнее, гораздо сильнее. Я себя совершенно не контролировал, молнии летели во все стороны. Несколько тёмных эльфиек оглушило, а может, даже убило с одного удара. Сама Елена куда-то скрылась. Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не удар сзади, из-за которого я окончательно потерял сознание.» Голос Аллена вновь прервался. Элисия чувствовала, что последние слова дались ему особенно тяжело. Каждое слово загоняло новую иголку в сердце клирика, и Элисия чувствовала себя его невольной мучительницей.  — Кто тебя оглушил? — она не хотела спрашивать, но вопрос вырвался против её воли.  — Ты не поверишь, — на лице Аллена появилась едва заметная улыбка, такая слабая и вымученная, какая бывает только на лице умирающего, — но это был Элрион.  — Элрион?! — Элисия не сдержала удивлённого восклицания. — Что он там забыл?  — Он тёмный эльф, если ты не забыла, — грустно усмехнулся Аллен, — он был в отряде Елены. Его мотивы до конца мне не известны, скорее всего, это Лайт попросил его меня остановить, если всё выйдет из-под контроля. Почему Элрион предал Елену тебе лучше спросить у него самого.  — Всё так запутано, — тихо пробормотала Элисия. — Елена, она ведь тоже действовала по чьей-то указке, да?  — Да, по указке кардинала Игнасия, — губы Аллена искривились в болезненной усмешке. — Подумать только, столько людей погибло, и всё только ради того, чтобы… всё из-за… меня. Аллен боялся повернуться к Элисии, встретиться с волшебницей глазами. Что он мог увидеть в её взгляде? боль? разочарование? страх? жалось? Метель за окнами усиливалась, превращаясь в непроглядную белую пелену. Аллен словно снова вернулся в тот день, в тот самый момент. Он знал, что самым страшным был не туман, а то, что он за собой скрывал. Когда белая пелена рассеялась то, что он увидел было сложно описать словами. Тела товарищей и врагов, земля, пропитавшаяся кровью — все эти образы вновь вставали у него перед глазами, мерещились ему за пеленой метели. Что если это он стал причиной их смерти? Что если он сам убил своих же товарищей? И когда эти мысли уже почти полностью захватили его, тёплые руки легли ему на глаза, скрывая от взгляда белую мглу, погружая в уютный полумрак. На виске Аллен почувствовал лёгкий, едва ощутимый поцелуй, а после голос Элисии тихо, но уверенно произнёс:  — Ты ни в чём не виноват.

***

— Теперь ты понимаешь, почему я не мог рассказать сразу? Элисия вздрогнула, голос Аллена вырвал её из глубин собственных мыслей. Вопрос явно был обращён к Фукуде.  — Понимаю, — пробормотал он.  — Но всё равно не продолжишь злиться? — тяжело вздохнув, вновь спросил Аллен.  — Я подумаю, — фыркнул Фукуда и, круто развернувшись, направился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Элисия тихо усмехнулась. Ей было понятно, что Фукуда уже давно не злится, просто в его сознании обида борется со здравым смыслом, и кто в этой борьбе выиграет, он пока не решил. Но беспокоится об этом не стоило, Элисия была более чем уверена, что Фукуда успокоится уже к вечеру, в крайнем случае к утру. Сейчас её беспокоила только одна вещь — отсутствие Куруми. Эльфийка покинула гильдийский дом больше недели назад, последний раз Элисия связывалась с ней после того, как Аллен рассказал ей о трагедии. Тогда волшебница написала Куруми письмо, в котором кратко изложила всё произошедшее. Она бы с радостью расписала всё подробно, но очень боялась, что письмо перехватят, хоть Юфи и заверила, что отправит его каким-то особым способом так, что оно точно дойдёт до адресата невредимым. На это письмо от Куруми пришёл короткий ответ, в частности, на вопрос Элисии о возвращении она ответила, что будет не позже, чем через неделю. До окончания этого срока оставалось три с половиной дня. И чем меньше времени оставалось, тем больше Элисия нервничала.  — С ней всё будет в порядке, — Аллен присел на подлокотник кресла Элисии и потрепал волшебницу по голове.  — Я вовсе не…  — У тебя всё на лице написано, — усмехнулся клирик.  — Ничего у меня не написано, — пробормотала Элисия, утыкаясь лицом в плечо Аллена. — Просто я немного беспокоюсь за Куруми, вот и всё.

***

Несмотря на ярко светящее солнце, утро выдалось холодным. Влажный морской ветер, пахнущий солью и водорослями, пробирал до костей, от чего эльфийка зябко куталась в плащ. Южный порт был на удивление безлюден, видимо, корабль совсем недавно отошёл забрав с собой всех пассажиров. Лишь одна единственная тёмная фигура не покинула порт. Если осмотреть всё пространство вокруг беглым взоров, то её можно было и вовсе не заметить, так неподвижна и беззвучна она была. Но зоркий взгляд Куруми быстро обнаружил интересующего её человека. Вернее, не человека.  — За чем бы ты ни пришла — убирайся. Мне сейчас не до тебя.  — И тебе доброго утра, — язвительно ответила Куруми, другого приветствия она и не ожидала. По крайней мере точно не от Элриона.  — Оно было бы добрым, если бы ты исчезла, — Элрион, до этого смотревший вдаль на безбрежную океанскую гладь, резко развернулся, зло сверкнув, ярко-золотыми глазами. Но от Куруми не укрылось и то, как скривился уголок его губ, при резком развороте — то было свидетельство боли.  — Ты ранен, и тебя ищут, — как бы невзначай напомнила Куруми.  — Если ты пришла констатировать очевидные вещи, то я повторяю: проваливай, — голос эльфа стал ещё более злым, эту фразу он почти прорычал.  — Я пришла помочь, — Куруми присела рядом на каменное ограждение.  — Мне…  — Не нужна ничья помощь. Знаю, — перебила Элриона Куруми, за что была удостоена очередного злого взгляда. — Но я повторю. Ты ранен, и тебя ищут гвардейцы. Если сейчас они прочёсывают подземный город — это вовсе не значит, что они не придут сюда, и если они придут, то в таком состоянии тебе с ними не справиться. На это Элрион лишь недовольно фыркнул. Куруми усмехнулась, поняв, что крыть тёмному эльфу нечем.  — Моя помощь тебе нужна, — пряча торжествующую улыбку за маской невозмутимости, заявила Куруми.  — А что нужно тебе? — глаза Элриона недоверчиво сузились. — Не думаю, что узнав о том, что у меня проблемы, ты ринулась меня спасать только из благих побуждений. Это даже для светлого эльфа слишком глупо.  — Тут ты прав, — Куруми развела руками, — мне тоже от тебя кое-что нужно. Ну так что, заключим сделку? Я помогу тебе, ты поможешь мне, всё честно, услуга за услугу. Ты сейчас не в том положении, чтобы привередничать.

***

— Я одного не пойму, — начала Куруми, затягивая бинты на руке Элриона, — зачем ты напал на гвардейцев? Они сидели в небольшой пещерке близ Клыкастых гор, снаружи завывал ветер, а внутри горел костёр и уютно потрескивали поленья. Всё это дарило иллюзию спокойствия, но Куруми знала насколько она была обманчива и хрупка. Где-то рядом рыскали отряды гвардейцев, искавших Элриона, и эльфийка мысленно молилась богине и великом древу, чтобы их не нашли.  — А зачем они напали на мой дом? — подавив стон боли, прошипел Элрион. — Если бы отряды гвардейцев напали на Ану Арендель ты бы не попыталась его защитить?  — Но они же зашли в подземный город, чтобы…  — Да какая разница зачем они туда зашли?! — грубо оборвал эльфийку Элрион. — Они вторглись на нашу территорию. Думаю, им бы не понравилось, если бы кто-то размахивая алебардами, ворвался к ним домой и начал что-то искать. Но наше мнение как всегда не учитывается. Конечно. Зачем? Мы же просто хладнокровные убийцы, зачем нас о чём-то спрашивать? Куруми аккуратно связала узелком кончики бинта, стараясь не причинить боли, и подняла взгляд на Элриона. Состояние тёмного эльфа было плачевно. Обе руки, торс и левую ногу стягивали бинты, несколько не столь глубоких ран и синяков Куруми просто обработала целебной мазью. Всё это свидетельствовало о том, что Элриону очень сильно досталось, насколько сильно досталось гвардейцам, Куруми даже знать не хотела. Должно быть, все эти раны причиняли достаточно сильную боль, но тёмный эльф не подавал виду, лишь изредка шипел и отпускал язвительные комментарии, когда Куруми ненароком задевала слишком болезненное место или туго затягивала бинт. На лице Элриона застыла маска демонстративного недовольства сложившейся ситуацией. Что крылось за ней на самом деле? Что он сейчас чувствовал? боль за свой народ? злость? ненависть? отчаянье? или всё сразу? Как это, должно быть, ужасно родиться тёмным эльфом, тем, кого всё считают чудовищем, тем, кого нужно просто убить, потому что вся их раса — зло. Как, должно быть, тяжело Элриону…  — Даже не думай, — процедил он сквозь зубы. Золотистые глаза неотрывно смотрели в огонь, от чего в них причудливо переливались красноватые блики.  — О чём не думать? — встрепенулась Куруми, она и не ожидала, что в её мысли кто-то так бесцеремонно вторгнется.  — Даже не думай жалеть меня, — скривился Элрион.  — Почему? — удивлённо спросила эльфийка, чувствуя, как алеют щёки и кончики ушей. И как он только угадал её мысли?  — Потому что жалость унижает, особенно жалость светлого эльфа. Сильный жалеет слабого, лучший жалеет худшего — никак иначе. Я не хуже тебя, и ты не настолько сильна, чтобы жалеть меня, так что прибереги свою жалость для тех, кто действительно её заслуживает. Куруми поджала губы. Каждое слово Элриона холодком пробегало по её коже. Она знала, что, скорее всего, никогда не сможет понять его, так же как и он её никогда не поймёт. Между тёмными и светлыми эльфами огромная пропасть, которую никто не в состоянии преодолеть. Между тёмными и светлыми эльфами десятилетия раздоров и распрей, реки пролитой крови, тысячи сражений и море ненависти. Между ними с Элрионом едва ли несколько сантиметров. С этого расстояния Куруми вполне могла разглядеть, как напряжено тело эльфа, как он закусывает губу, старясь не проронить ни стона боли, стараясь всеми силами скрыть свою слабость. И то чувство, которое поднималось из глубины души Куруми, было вовсе не унижающей жалостью, обращённой от «лучшей» светлой эльфийки к «худшему» тёмному эльфу. Вовсе нет.  — Знаешь, полностью тебя понять я никогда не смогу, — после долгого гнетущего молчания сказала Куруми. — Но сейчас я понимаю твои чувства, а то, чего мне не дано понять, я смогу принять. Даже принять тебя таким, какой ты есть, я, наверное, смогу, — её зелёные глаза встретились взглядом с глазами Элриона, и Куруми мысленно взмолилась о том, чтобы красноту на её щеках можно было принять за отсветы от костра. — Так что это вовсе не жалость, а сострадание. И я не считаю тебя хуже себя, я считаю тебя… ну… равным. Щёки эльфийки горели, а сердце учащённо билось, Элриона же это зрелище явно забавляло, на лице его расцвела насмешливая, но беззлобная полуулыбка. Куруми ждала от него какого-нибудь ехидного замечания, чего-нибудь едкого и ядовитого, но не дождалась. Эльф лишь усмехнулся и, закрыв глаза, опёрся спиной на стену пещеры. Каждое движение его было медленным и осторожным, он явно боялся потревожить раны.  — Твои проникновенные речи меня утомили, — наконец сказал он. Куруми хотела огрызнуться в ответ, но не успела, — хотя вышло убедительно.

***

Грудь Элриона медленно вздымалась, видимо, сон его был спокоен, лишь иногда на его лице появлялось болезненное выражение, но совсем ненадолго, почти мгновенно пропадая. Куруми сидела рядом и смотрела то на костёр, то на выход из пещеры, в который никто так и не ворвался, то на спящего тёмного эльфа. Во сне Элрион казался абсолютно безобидным, его чуть заострённые черты лица будто смягчились, от напускных злости и раздражительности не осталось и следа. Сейчас Куруми назвала бы его даже милым. Вот бы он всегда был таким — спокойным, умиротворённым даже, а не колким и нелюдимым. Тёмные эльфы же могут быть милыми. Куруми отлично помнила, что Элисия как-то рассказывала, что подружилась с одной очень хорошей тёмной эльфийкой. Куруми казалось, что и Элрион на самом деле не такой уж плохой, по крайней мере явно лучше, чем тёмные эльфы вроде Елены.  — О чём же ты так задумалась? От этого вопроса Куруми вздрогнула, резко развернувшись на звук. Элрион вопросительно смотрел на неё, явно ожидая ответа. В этом взгляде не было ехидства или какой-то издёвки, только праздное сдержанное любопытство.  — О тебе, — неожиданно даже для самой себя ответила Куруми, нисколько не смутившись. А вот Элрион смутился, по крайней мере, эльфийке так показалось. Он удивлённо моргнул, явно не ожидая такого ответа. Куруми усмехнулась, было очень забавно видеть выражение оторопи на лице Элриона, до этого выражавшем в основном раздражение.  — И что же, — начал он, придя в себя, — ты обо мне надумала?  — Что ты лучше, чем мог бы быть, — Куруми мягко улыбнулась, наблюдая, как Элрион демонстративно закатывает глаза.  — Не надо никаких «лучше» и «хуже», я совершенен и точка, — фыркнул эльф, потянувшись рукой к одной из ран, за что сразу же по этой руке и получил.  — Не чеши! — тон Куруми был строгим, даже приказным. Элрион отдёрнул руку и наградил эльфийку очередным недовольным взглядом, она же лишь мысленно усмехнулась нахлынувшему на неё чувству дежавю.  — Ладно, — выдохнул Элрион после недолгого молчания, — выкладывай уже, что тебе от меня нужно.  — Мне нужно от тебя две вещи, — сердце Куруми забилось чуть быстрее обычного. Обе эти просьбы были чрезвычайно важны для неё, от одной из них даже зависела её судьба, по крайней мере, самой Куруми так казалось. — Я оказала тебе две услуги — перевязала раны и помогла с укрытием, так что и к тебе у меня две просьбы.  — А ты не промах, — Элрион криво усмехнулся, — для светлого эльфа.  — Для начала я хочу, чтобы ты рассказал мне о Трагедии Бессонной Лощины, — на одном дыхании выпалила Куруми. — И не думай отрицать или врать, я знаю, что ты там был! Эльф подавился воздухом и закашлялся. Такого эффекта Куруми точно не ожидала и, испугавшись, кинулась к нему, но тот остановил её. Глаза Элриона чуть сузились, уголок губ скривился.  — И насколько много ты уже знаешь? — спросил он, отдышавшись.  — Знаю всю историю с точки зрения члена атакованного отряда, — начала Куруми, — я хочу знать, что ты делал там? Почему был в отряде Елены?  — Пожалуй, это будет долгая история, — Элрион сокрушённо вздохнул и задумчиво провёл рукой по волосам. — По крайней мере, она однозначно будет дольше, чем мне бы того хотелось.  — Ничего, у нас достаточно времени, — заверила его Куруми, — в таком состоянии тебе всё равно стоит отлежаться.  — В таком состоянии мне не сбежать от тебя и твоих расспросов, — грустно усмехнулся Элрион, начиная свой рассказ.

***

Ты спрашивала, почему я был в отряде Елены. Я тебе отвечу, всё потому, что Елена моя наставница. Даже, пожалуй, больше, чем просто наставница. Она та, кто был рядом сколько я себя помню. Думаю, она значила для меня куда больше, чем я для неё, но меня это никогда особо не волновало. Я множество раз выполнял её поручения, пусть даже они были опасны для жизни. Рисковать ради неё было даже приятно. Но с тем походом всё было не так. И поход, и атака на отряд — всё было придумано и подстроено не наставницей… не Еленой, а кардиналом. Я видел этого типа пару раз, мельком, издали, но мне хватило, чтобы понять, что он мерзкий. Хуже любого тёмного эльфа, хуже самой Елены, хуже всех, кого мне доводилось встречать. От него за километр разило гнилью. И знаешь, мы убийцы, но он хуже, а хуже убийц могут быть только предатели. Только те, кто втираются тебе в доверие, а потом загоняют кинжал в спину по самую рукоять, потому что слишком трусливы, чтобы сразиться с противником один на один. Так вот, он из таких людей. Самая мерзкая человеческая порода. Мне претило делать что-то по его указке, но Елену всё устраивало. Но нет, эта не та причина по которой я сделал то, что сделал. Вернее, это лишь одна из причин. Знаешь, бывают такие просьбы, в которых ты не можешь отказать. Ну конечно, ты знаешь, сама заставила меня выполнять одну из таких. Так вот, Лайт тоже меня так «попросил». Он попросил меня остановить Аллена, когда всё станет слишком плохо, и я остановил. При этом сам чуть не умер, но братишку Лайта таки спас. Хотя всё это не очень-то похоже на спасение. Да, не делай такие удивлённые глаза, Лайт обо всём знал. Подумай сама, как такой как Лайт мог не знать? Не перебивай, молчи, я знаю, что ты спросишь. Как же он мог допустить такое? Просто. Он просто мог, потому что так было нужно, причём нужно в первую очередь самому Аллену. Знаешь, у Лайта очень странные способы заботиться о дорогих ему людях, и вот это проявление его заботы. Аллен неосознанно подавлял свои способности, и это медленно убивало его, по-другому вряд ли бы удалось заставить его высвободить силу. Лайт сделал выбор. Между братом и несколькими чужими людьми он выбрал брата. Ну конечно, светлому эльфу такого не понять. Вы же благородные, правильные, идеальные, никогда не марайте рук. Ты как и Аллен из тех наивных героев, что бросаются вперёд, стремясь закрыть собой всех, лезут на рожон, не думая о себе. Знаешь, только в детских сказках такие, как вы, побеждают и живут долго и счастливо. В жизни такие погибают первыми. Ты можешь осуждать Лайта, можешь говорить, что он сделал неправильный выбор, и будешь абсолютно права, потому что в этой ситуации не было правильного выбора. Каждый из вариантов был по-своему ужасен. А теперь поставь себя на его место и подумай, что бы сделала ты в том случае, когда нет варианта «спасти всех».

***

Куруми до боли прикусила губу. Она смотрела в глаза Элриона, ища в них ответ на его же вопрос, и не находила. Взгляд эльфа был холоден, холоднее колдрокской зимы, и остёр, острее стальных когтей на его перчатке. Этим взглядом он будто мог разрезать душу эльфийки, оставив на ней глубокие болезненные раны.  — Я не знаю, — тихо сказала она, пряча глаза.  — Врёшь, — голос Элриона был так же холоден, как и его взгляд. — Ты знаешь, ты уже сделала выбор, и это тебе страшно признать. Куруми ещё сильнее прикусила губу, ощущая во рту металлический привкус крови. Пальцы её так крепко сжали край одежды, что костяшки на них побелели, а рука начинала неметь.  — Предать Елену — это твой выбор из двух «не правильных» вариантов? — спросила она охрипшим, совсем не похожим на её обычный голосом.  — Вроде того, — тон Элриона смягчился, в нём пусть всего на секунду, но промелькнул отголосок прошлой боли, — но мне всё же было проще.  — Почему? — несмело спросила Куруми, всё же осмелившись поднять на тёмного эльфа глаза, чтобы опять встретиться с ним взглядом. На лице его уже не было того холодного выражения, оно сменилось печальной полуулыбкой.  — Потому что у нас, тёмных эльфов, в крови умение предавать тех, кто нам дорог.

***

Ведьмина топь исчезала. За белой завесой из падающего снега её практически не существовало, лишь призраки низеньких домиков едва-едва проглядывали сквозь плотную вязь начинающейся метели. Единственным тёмным пятном в этом призрачно-белом мире была ровная водная гладь, похожая на чёрное зеркало. Этого зеркала почти не коснулось холодное дыхание надвигающейся зимы, лишь у самых краёв, где земля соприкасалась с водой, виднелся тоненький слой стеклянно-хрупкого льда. В чёрных зеркальных водах болота воин видел себя. Себя ли? Он не был уверен, кто на самом деле является неясной фигурой, смотрящей на него из темноты. Это он? или его брат-близнец? От этого непонимания становилось жутко. Лен помнил, что в детстве, в очень раннем очень далёком детстве, воспоминания о котором были нечёткими и обрывистыми, он не отличал себя от своего брата. Если кого-то из них звали по имени, то они отзывались оба. Если один из них чувствовал что-то, то и другой чувствовал то же самое. Как человек, смотрящий в зеркало, не отличает себя от своего отражения, так и они не отличали друг друга. Всё было просто. Есть я, и есть другой я. Потом это понятие немного видоизменилось, всё стало немного иначе. Есть я, и есть другой я, такой же я, но другой. Спустя ещё некоторое время они осознали, что один из них носит имя Ноэ, другой — Лен. После обретения имён они начали отличать себя от другого себя, но связь всё ещё была крепка. Была. Пока однажды не произошёл раскол. Лен не знал, что случилось тогда (хотя теперь начинал догадываться), но в Ноэ что-то изменилось. Что-то такое, что заставило их стать разными. Абсолютно разными. Противоположными. Лен долго делал вид, что ничего не замечает и не понимает. Прятал за напускным весельем страх. Однажды он так заигрался, что сам себе поверил. Поверил в то, что действительно ничего не понимает, не замечает, не видит. Ведь зачем что-то понимать, если можно веселиться и дурачиться? Многие, глядя на близнецов воинов, не могут их различить. Глядя на одного из них, они судорожно пытаются понять, кто же сейчас перед ними. Кто из них? Ноэ? Лен? Кто же? Незнакомым или малознакомым людям они могут казаться копиями друг друга, отражениями. Многие ошибочно полагают, что не только внешность, но и мысли, чувства, души у них точные копии. И это самая большая ошибка, которую только можно допустить. Лен тяжело вздохнул, вглядываясь в тёмную фигуру, отражённую в воде. Из темноты болотных вод на него смотрел Ноэ. Только теперь Лен понял, что же их разделило тогда, очень-очень давно. Осознание. Однажды — Лен мог лишь предполагать когда и как — Ноэ узнал, что является драконьим потомком, а сам Лен этого не знал. Столько лет не знал. Он чувствовал, что что-то не так, ощущал тонкую зеркальную стену разделяющую их. Лен жил на светлой стороне зеркала, Ноэ — на тёмной. Недавно зеркало треснуло.  — Пошли домой, холодно, — голос брата раздался совсем рядом, на секунду Лену показалось, что это его собственный голос. Он резко обернулся и встретился взглядом с Ноэ. Тот стоял совсем рядом, реальный и живой, совсем не похожий на тёмное отражение в болоте, волосы его были припорошены снегом, а нос и щёки покраснели от холода, и Лену это показалось достаточно забавным. Как ни странно, он почувствовал приближение Ноэ, поэтому даже не удивился увидев его рядом. Такого с ним давно не случалось.  — С этим можно жить, знаешь ли, — словно прочитав мысли брата сказал Ноэ. «С осознанием того, что ты драконий потомок, можно жить» — мысленно дополнил фразу Лен.  — Тогда почему ты сразу мне не сказал? — по мимо воли в голосе Лена всё же прозвучала обида.  — Если с этим можно жить, это не значит, что с этим нужно жить, — Ноэ вздохнул и мельком взглянул на два тёмных отражения в воде. — Тем более ты «правильный». В смысле, что у тебя действительно получилось выработать иммунитет к драконьей крови.  — А у тебя получилось ей управлять, — вставая произнёс Лен. Ему на секунду подумалось, что он мог бы чувствовать зависть, но на неё не было и намёка.  — Скорее уж у драконьей крови получилось мной управлять, — невесело усмехнулся Ноэ, и эта усмешка тут же отразилась на лице Лена.  — Мы неотличимо разные, — озвучил Лен пришедшую ему в голову мысль.  — Противоположно одинаковые, — подтвердил Ноэ.