***
Оказалось, что леса всё-таки не так страшны, и я изменила своё мнение о них, когда мы с родителями въехали на туристическую базу. Я никогда не любила леса, а тут оказалось всё же замечательно. Хотя в большей степени тут виноваты несколько обстоятельств: родители со мной и мой брат. Генри я не видела уже очень давно, да и он уже взрослый, — это со временем понимаешь — чтобы возиться со мной. А я всё-таки всё же остаюсь ребёнком. — Ге-е-е-енри! — завопила я, когда у ближайшего дерева показался мой брат, который сосредоточено варил что-то в котелке. Сомневаюсь, что у него что-то получилось, он никогда не умел готовить, хотя тут спасал наш повар, но мама не стремилась пользоваться этим, говоря, что и без слуг хорошо. Я выскочила из машины и побежала к нему. — О-о, — Генри поймал меня, рассмеявшись, — кто это, сама Тесса Элизабет, я польщён, что меня посетила такая персона, — он начал щекотать меня. Я завизжала, пытаясь сказать: — Я ещё не королева. — Во-от, Роберт, твоё влияние, — в укор проговорила мама, подойдя к нам, и Генри отпустил меня. — Я виноват в том, что наша девочка собирается быть королевой? Как по мне, так было бы интересно. — Зачем быть королевой, когда можно творить за сценой? — задала я риторический — о таких вопросах я узнала совершенно недавно от своего учителя — вопрос и гордо прошествовала мимо родителей, чтобы наконец-таки посмотреть, что натворил с продуктами Генри. — Ух ты, если двенадцатилетний ребёнок сейчас так рассуждает то, что будет дальше? — улыбаясь, сказал Генри. Мама вздохнула. — Я всё ещё надеюсь, что она не станет укротительницей тигров. — Мама, — с укором проговорила я, отмечая, что за пару месяцев отсутствия Генри дома (университет и все дела), тот всё-таки научился готовить, — я всё уже решила: я стану агентом. Мама округлила глаза. — Я тебя познакомлю с профессиями, солнце моё, главное, чтобы ты не… — Осталась безработной? — показался отец из-за машины, нёсший сумки. — Ну, а я надеюсь, что она собирается стать не агентом по недвижимости… — задумчиво сказал Генри. Последовал громкий смех всех. Я насупилась. — Возьму и не буду работать, — пробурчала я. — Плохо, что я не работаю? — приподняла бровь мама, я так тоже хотела научиться делать. Она добавила соли, попробовав варево Генри. Я решила, что съем чуть-чуть, а потом найду свои крылышки в одном из контейнеров. — Как это, ты помогаешь людям… — О, так ты считаешь, что я занятая? — По идее, конечно, ты безработная… — начала я. — Ох, кто ты и что ты сделала с моей Тесс, — Генри привлёк меня к себе, усаживая рядом на полено, — которая так выражается. — Во всём виноват мой чудо-учитель, так папа сказал. — Я так думаю, что у меня чудо-ребёнок, который готов сдать, — отец уселся рядом. — Пойдём на реку потом? — Пойдём, — кивнула я. — Темза отвратительна. — Ты всё это время сидела в Лондоне? — удивлённо спросила Генри. Обычно я часто разъезжала с папой. — Пришлось оставить её со мной, иначе бы Анна съела меня. Генри кривовато улыбнулся. — Что на этот раз натворила? — Да ничего такого, — оправдывалась я. — По-моему, это жестоко, что бабушка так обращается с людьми… — В общем, она посчитала, что Тесс не достаточно воспитана, и потребовала наказания, — насмешливо проговорила мама, колдуя над попытками Генри приготовить обед. — Теперь она готова съесть меня, — улыбнулся папа, обменявшись взглядами с мамой. — Бабушке всегда было сложно угодить, — примирительно сказал Генри. — Зато я узнала, что люди в Африке умирают от жажды, у них нет инфраструктуры… — начала я перечислять, еле выговорив последнее слово. Папа засмеялся вместе с мамой. — О-о-о, да ты настоящий гений. Я качнула головой. — Я всего лишь вижу и слышу. — Мисс Вижу-слышу не хватает игр с тобой, Генри, — укоряюще сказала мама. — Боюсь, мам, что мои игры слишком взрослые для Тесс, — он подмигнул мне. — Ты всё ещё любишь игры? — спросила я, устроившись под боком брата. — Ты же знаешь, я очень люблю игры, — мне не понравилась насмешливая нотка, но я только удобнее устроилась, когда Генри обнял меня. Я всегда чувствовала, что отличаюсь от своих сверстников. Они были поверхностными что ли. С ними было скучно. Поэтому я жила в своём маленьком мире, где я была счастлива. (Но он вскоре разбился.) Генри куда-то ушёл, разговаривая по телефону, а мама с папой устроились в обнимку на пледе и тихо переговариваясь. Им этого часто не хватало. Я решила, что прогуляюсь, и может, поговорю с Генри, если он не занят разговором по телефону. — Я же сказал тебе, что… — я услышала раздражённый голос Генри, когда остановилась в паре метров от обрыва, внизу которого плескалась широкая река. Генри был зол. Я его никогда таким не слышала. — Я же сказал оставить меня в покое. Ты не понимаешь, что… Твои дурацкие планы меня достали. Что ты имеешь на меня? Ни-че-го. Долбаного ничего, — с кем бы не говорил Генри, он боялся, я-то знала. Может, он и ввёл в заблуждение своего собеседника, но не меня. Я неловко шевельнулась, издав скрип и шелест. Разговор смолк. Генри вырос передо мной. Такой взгляд невозможно забыть. Он смотрит так зло, так дико, так убийственно. Я попятилась. Ближе к вечеру погода начала портиться. Мама и папа решили, что стоит отправиться в обратный путь. А Генри сказал, что уедет к какому-то своему другу, который проживает неподалёку. Отец и Генри долго спорили по этому поводу. Я же сторонилась его, стараясь быть рядом с мамой. С ней было спокойно. Стало холодно. И мама дала мне пуховую синюю жилетку, чтобы я не замёрзла. Сильный холодный ветер заглатывался с трудом. Несмотря на то, что я была с родителями, стало жутковато. Может, потому что я никогда не видела непогоды во всей её красе? Мама не хотела уезжать, предлагая переждать надвигающуюся бурю, но, по словам папы, ехать нам было недолго. Потом бы нас встретили. Ведь мы де Веры. Когда я бросила последний взгляд на Генри, то случайно встретилась с ним взглядами: холодный, как вдыхаемый воздух. И чужой. Я наконец-таки поняла, что не так. Генри уже не тот, что был прежде. Этот Генри скрывался под видом старого. Стало как-то… горько? Но так не говорят дети моего возраста. Но именно так я себя и чувствовала. Генри поехал в другую сторону, мы же наоборот. Ливень усилился, хотя куда ещё больше, вода начинала пугать меня. Мама специально вначале села рядом со мной, на заднее сиденье, чтобы быть рядом, зная, что меня пугает всё неизвестное, новое. А потом всё смешалось в нескончаемом водовороте воды, в котором я, кажется, тонула. Я очнулась через пару дней в белоснежной палате. А затем узнала, что де Веров осталось двое: я и моя бабушка.***
Выводы в своей голове казались сущим бредом. Я не собиралась их озвучивать, хотя Шерлок, конечно, хотел услышать продолжения, но я замолчала. Кто даст гарантию, что я не придумала всё это просто потому, что хочу этого? — Алекс, могу я так тебя звать? — прервал тишину Джон. — Конечно. — Почему ты уверен, что Мориарти тебя убьёт? Я имею в виду, что так целенаправленно, — видимо, во время моего погружения в себя Алекс успел ввести Джона в курс дела. — Он не считает, что это ты стрелял, — почти бесцветно сказала я, постукивая пальцами по ноге. — Да, я знаю. Но я тебе не договорил. Моего напарника убили, а перед этим он слил меня. — Я займусь этим, — вдруг встал Шерлок. — Вы поручите меня перед своим братом? — недоверчиво спросил Алекс. — Во-первых, ты, — Шерлок остановился в дверях, — и должна же быть хоть какая-то польза от Майкрофта, — он скрылся за порогом. — Наверное, мне стоит пойти с ним, — Джон также встал. — До встречи, — доброжелательно произнёс Алекс, вставая следом и подавая мне руку. — Пока, Джон. Передай Шерлоку, что мы с ним попрощались, — попыталась пошутить я. — Обязательно, — доктор видел, что со мной не всё в порядке. — Куда ты сейчас? — Алекс повернулся ко мне, когда спустился со ступенек. Мы вышли из тёплого нутра дома в холод улицы — мне внутри было холодно. Несмотря на то, что я стояла на пару ступенек выше него, то всё равно оказалась ниже. Это ещё больше вводило в грусть. — Наверное, домой. Линеровский поймал длинную волнистую светло-каштановую прядь с золотистыми проблесками и заправил её за ухо, щёлкнув меня по носу. — Береги себя, Тесс. Я сглотнула. Чаще всего меня так звал Генри. Почему я вспомнила о нём сейчас? Почему я вообще о нём вспомнила? — Я тут подумала, встретим Рождество вместе? Алекс улыбнулся. — О, ты зовёшь меня на свидание? — и поиграл бровями. — Иди ты, всего лишь не хочу быть съеденной семьёй своей подруги. Она сказала, что они те ещё чопорные люди. — Хорошо. Осведоми меня обо всём. Начальство всё равно не пустит домой. Я махнула ему рукой, зная, что Алекс не даст себя в обиду, и Мориарти ни сегодня, ни завтра, никогда не убьёт его. Я не позволю. Удивительно, как события могут сплотить.***
(Ruelle — Monsters) Я вознамерилась пойти пешком. Отлично промывало мозги. Но если ранее я пыталась понять своё отношение к Мориарти (тут и нечего понимать-то), то теперь к Мориарти примешались думы о том, что я вспомнила, точнее, достала из глубин своей памяти. Никто более, кроме Генри не любил играть, как он. Как Мориарти. Чёрт, у меня так паранойя разовьётся. Но Генри де Вер мёртв. Мёртв? Лучше об этом вообще не думать. Но надо. Я вышла на людную улицу, где в разные стороны шли люди, каждый из которых пребывал в собственной мире своих забот. Стоит обратить внимание на другого, и хоть чуточку попытаться вникнуть в проблемы шагающего с тобой рядом по жизни. Мимо проносятся машины. — Какая встреча, — глумливо смеющийся голос. Я останавливаюсь, отказываясь понимать, что он тут делает. Поворачиваюсь. Изящная стального цвета дверь поднята, за рулём сидит Мориарти. У него одно из тех состояний, от которого неизвестно чего ожидать. Я бы предпочла оказаться в такие моменты как можно дальше от Джима Мориарти. Да я бы вообще предпочла с ним не пересекаться. Да, наверное, стоило, как и хотела мама, пойти по более приземлённому пути жизни, чем программирование и тому подобное. Но в таком случае это была бы уже не я, не Тесса. — Для пижонства нет границ, — язвительно говорю я, склонив голову. Мориарти едва улыбается пугающе очаровывающей улыбкой. — Прикусите язык, мисс де Вер. Советую сесть, — тёмные глаза насмешливо смотрят, и я вижу эту поглощающую темноту, из которой и соткан Джеймс, которая и меня начинает захватывать. Нет! — Не вижу смысла, — делаю шаг назад, зная, что давно привлекла внимание к нам двоим. Ещё бы, такую машину невозможно пропустить[1]. — Тереза, садись, — в голосе проскальзывают ледяные нотки. — Ага, а потом ты можешь сказать: «Не разыгрывай спектакль», когда из нас двоих только ты тут строишь из себя Тёмного властелина, — не-ет, ни за что не уступлю. Большая вероятность того, что мышеловка захлопнется, и большая вероятность того, что я уже не выйду из неё. Да, буду коротать дни своей в темнице. Всё, пора завязывать с тем, что творится в моей голове. — Я перестану загонять твоего друга в углы, — спокойно говорит он, но бесы так и не покинули его взоры. В очередной раз он играет со мной. — И чьё слово это будет? — сдаваясь, спрашиваю я, шагая ближе. — Моё. Поверь, мне можно верить, — он усмехается. — Нет, — упавшим голосом говорю я, отрываясь от чёрных глаз и садясь в машину. Дверца за мной закрывается, а машина срывается с места. — Тебя воспитывать и воспитывать, — начинает Джеймс, следя за дорогой и лавируя между машинами менее представительского класса, чем у него. — Позволь, я сама это определю, — язвлю я в ответ. — Боюсь, что у тебя ничего не получится. Вы, мисс де Вер, поразительно себялюбивы, а уж в плане духовного роста… — продолжает глумиться он. — Да что тебе от меня надо?! — почти кричу я на весь салон и тяжело дышу. Мориарти замолкает. Поворачивает голову в мою сторону и впервые за весь вечер по-настоящему улыбается: мягко, почти тепло и так, что это окончательно добивает моё бедное сердце, которое впервые почувствовало человека, что может подчинить его. Он ухмыляется, молчит, продолжает ехать, мы выезжаем на окраину города; резко останавливается, съезжая на обочину, и он разворачивается ко мне, двигаясь ближе. Я сторонюсь его и упираюсь спиной в стену машины, сглатываю. Джеймс, повторяя движение Алекса, заправляет мою прядь волос за ухо, пробегает пальцами по шее, останавливает своё движение. А я почти не дышу. Он неожиданно резко приподнимает мой подбородок и вынуждает смотреть ему в глаза. — Какие невинные голубые глаза, — видимо из-за освещения они казались голубыми, потому что обычно они серо-голубые, — которые лгут, — серьёзно и холодно говорит он. — Такие глаза не к лицу той, что подобна дьяволу, — чёрные глаза заставляют молчать. Я почти боюсь. — Да-да, ты считаешь, что это я тут исчадие ада, — он позволяет себе улыбку, мягко лаская пальцами моё лицо, — потому что заглянуть в себя ведь так сложно. Привычно считать, что я главный антигерой, но почему-то до каждого так и не доходит, что я ничуть никому не мешаю жить, главное, мне не мешать. Понимаешь, я не виноват, что другие тупы как… Но к тебе это не относится. Ты умна, умнее остальных, хотя не так, как я или, признаю, Холмс, — я впервые слышу от него настолько серьёзный и адекватный тон. Мои подозрения подтверждаются. Ему всего лишь скучно, он так развлекает себя. — Но, прошу, перестань строить из себя жертву, — он смещает ладонь на мою шею и жёстко сдавливает, но всего лишь показывая, что всесилен надо мной. Я кривлюсь, уверенная в том, что в моём взгляде он читает нечто сродни ненависти, но это не настолько сильное чувство. Это патология, когда ты и желаешь, и нет, чтобы тебя подчинили? — Но запомни одно: если я говорю садись, значит, ты садишься, если говорю стоять, значит, ты стоишь. Мне не в удовольствие спасать тебя. Ты облегчишь жизнь себе, в первую очередь. И он возвращается в исходную позицию, заводит машину и срывается с места. Я глубоко дышу, меня это бесит: то, как легко он руководить мною, как кукловод и кукла, подвязанная к нему на ниточках. — О да, конечно, ведь это так легко рассуждать с твоей точки зрения. Сам же говоришь о слепоте других, но сам при этом игнорируешь желания других, — твёрдо говорю я и встречаюсь с его взглядом. Прищуривается. — В силу твоего ограниченного ума ты не понимаешь, — произносит он. — Да неужели? Я многое понимаю, — хотя в некотором не уверена. — Видимая добродетель? Серьёзно? Просто скажи, что делал это ради себя. Ради своей выгоды. Ради того, чтобы утешить своё желание. — И о каком желании мы говорим? — продолжает насмехаться. — Не позволять остаться в ауте? Но, постой, ты же не такой, ты спасаешь чужую жизнь. Представляешь, я прекрасно осведомлена о своих качества, как хороших, так и плохих. Ты же такой хороший психолог, а так и не понял в чём смысл. — Просветишь? — нет, меня не собьёт с толку его ироничный тон, которым он показывает, что я ниже его. — Люди терпимы. — О-о-о, — тянет он. — Не допускаешь и мысли об ошибке? — я продолжаю смотреть вперёд. — Давай я тебе расскажу: ты шла, за тобой тоже, я любезно тебя пригласил к себе, — сахарным тоном продолжает он, — а затем я наконец смог оторваться от преследования. — И? Позволил бы остаться. Но нет, тебе ведь нужен код. Мориарти неожиданно заглушил мотор, останавливаясь перед сооружением, скрытым деревьями. Погасли фары. И мир погрузился в темноту. Я слышу едва слышное дыхание и своё, взбешенное речами криминального гения. Наверное, мы остановились перед каким-то коттеджем за пределами Лондона. — А ты сейчас говоришь о материальном или о своих чувствах? — и я впервые слышу эти насмешливые, но приправленные незлым смехом нотки в, в целом, насмехающемся голосе. Чувства. А что я потеряю. — Сделаю открытие для тебя, если скажу, что людям становится ещё больше не всё равно, когда они чувствуют? Сильные руки — кто бы мог подумать — перетаскивают меня с моего сиденья на соседнее. Я оказываюсь сидящей на Мориарти, а на меня обрушиваются его губы. Страстно, как и в первый раз; так, что, кажется, действительно пробежит искра. Хотя, зачем она нужна. Его ладони обхватывают моё лицо, но на этот раз не сдавливая, а удерживая. В груди разливается тепло, согревая замёрзшую душу. Действительно, чем я отличаюсь от Мориарти? Ничем. У меня такая же местами гнилая душа, в которой иногда просыпаются альтруистические чувства. Наша с ним разница только в том, что он берётся и делает, я же, бывает, терзаюсь собственной совестью. Он углубляет поцелуй, не давай вдохнуть воздуха, забираясь пальцами под пальто и свитер, проводя горячие дорожки. Я же обессилено стону ему в рот, говоря о том, что сдаюсь. Конечно он это знает. Прикусывает мою губу до боли и, наконец, отпускает меня. — Не забывай об этом. Я хочу, чтобы Джим Мориарти всегда был таким… мною любимым, наверное. Он нравится мне именно не таким. Не в другом своём амплуа, которые я боюсь. Я не железная, и уж тем более не Шерлок Холмс, чтобы примерно предполагать течение его мыслей. Я всего лишь девушка со Стокгольмским синдромом. __________________ [1] — BMW Vision Efficient Dynamics