Всего лишь подростки. Часть первая.

       Ещё только начиная пробуждаться, я уже ощущала жуткую агонию: она циркулировала по телу, словно часть организма, концентрируясь в голове и разливаясь по каждой клеточке тела. Я чувствовала, как она медленно течёт от головы к шее, сдавливая горло, — так, что на секунду казалось, будто я уже никогда не смогу вдохнуть — перетекает в плечи, задерживается в локтях, затем на какое-то время останавливается в кончиках пальцев, от чего те немеют, и возвращается обратно тем же путём. То же самое происходило и с остальной частью тела. Больнее всего становилось, когда агония достигала грудной клетки и живота: вдох давался с таким трудом и болью, будто я наполняла себя не кислородом, а ядом. Таким тягучим и едким, что всё внутри мгновенно превращается в обугленные деревяшки.        Пытаясь выбросить из головы мысли о боли, я сконцентрировалась на том, что бы открыть глаза. Едва ли я успела хоть чуть-чуть приоткрыть веки, солнечный свет врезался в сетчатку, заставив сильно зажмуриться. Глаза пылали, будто их подожгли. И, даже отвернув взор, я не могла отделаться от солнца — оно застыло большим рыжеватым пятном на внутренней стороне век. Снова мысли о боли. Так никуда не годится.        Вдруг по руке пробежала приятная дрожь, вызванная чьим-то лёгким поглаживанием. Может, Стайлз? Но зачем ему это?        Очистив разум от мыслей о боли, я внезапно осознала, что в голове пусто. Не могу вспомнить, что случилось, и почему я оказалась без сознания.        Следующим моим действием стала попытка прислушаться — раз зрение сейчас не поможет, возможно, слух сможет пригодиться. Уловить непрекращающееся шуршание мне удалось с особой лёгкостью, скорее всего, источник шума совсем недалеко от меня. Звук был похож на ткань, которая колышется от ветра. Значит, окно открыто. Но в моей комнате окно уже сто лет не открывается — в детстве мы со Стайлзом вылили что-то в замочную скважину, и механизм, открывающий окно, заклинило. Тогда, возможно, я в комнате брата?        Снова поглаживание. Стайлз. Чувствую, как шероховатая ладонь то и дело спотыкается о рубцы и порезы на моей коже. Рука, большая и тёплая, полностью покрывает мою руку. Я снова пытаюсь открыть глаза, но солнце неумолимо выжигает в них дыру. Тихо постанываю и морщусь, снова видя оранжевый диск, отпечатанный на веках. Поглаживание прекращается, и я больше не чувствую тёплых прикосновений.        Нет, я ошиблась, это не Стайлз. У него тонкие руки — гораздо меньше тех, которые я ощущала — и длинные пальцы. Он мог бы стать пианистом, если бы предпочёл тайнам и загадкам музыку. Но он так ловко находит заговоры там, где их, казалось бы, и нет, что я даже рада, что он никогда не стремился к изучению навыка игры на музыкальных инструментах. Хотя, помню, мама какое-то время пыталась привить ему любовь к музыке, но быстро сдалась, потому что брат был очень упёртым.        Он выбрал тайны, наверное, потому, что изначально главной тайной его жизни была я. Сестрёнка, у которой обнаружились необычные способности, природу которых он всё ещё не может, но пытается объяснить. Помню, однажды он выдвинул гипотезу, будто мои силы были унаследованы от далёких предков, которые были оборотнями или волками. Он считал меня мутантом, как из комиксов, только вместо невидимости и телекинеза у меня были клыки и когти. Это было даже забавно. Пока не вышло из-под контроля. Тогда мне помогла семья Хейлов. Если что-то случится теперь, на них рассчитывать я не смогу.        Мысли снова вернулись к приятным прикосновениям. Это точно и не отец. Его ладонь такая громадная, что с лёгкостью закроет собой всё моё лицо, да и руки у него грубые, в мозолях из-за работы, а эти руки мягкие, почти нежные.        Слух засёк что-то новое — кто-то, бубня под нос ругательства, торопливо отошёл от меня. Снова шуршание ткани. Видимо, этот кто-то догадался, что солнце причиняет мне дискомфорт даже через опущенные веки.        Настал момент открыть наконец-то глаза и узнать, кто гладил меня. Осторожно приподнимаю веки, всё ещё опасаясь ярких лучей. Но, подождите. Когда солнце вообще взойти успело? Голова, как в тумане, но я чётко помню, что была ночь. Хотя, наверное, я просто долго спала. Шумно выдыхаю и полностью открываю глаза.        Картинка размыта, у меня уходит время, чтобы сфокусировать взгляд на тёмном пятне впереди. Спустя несколько секунд пятно принимает очертания человеческой фигуры; ещё через пару мне удаётся распознать элементы одежды — серая кофта с «V»-образным вырезом, сильно обтягивающая мышцы, и тёмно-синие джинсы. Странно. Не помню, что бы кто-то носил такие кофты в моём ближнем окружении, разве что…        Судорожно вскакиваю, приняв сидячее положение (а голова разболелась с новой силой), и фокусируюсь на лице человека. Пелена перед глазами растворяется, и я вижу обеспокоенные зелёные глаза, густую чёрную шевелюру и чисто выбритое лицо. Я — не Стайлз, поэтому до меня всегда доходит медленнее, и на то, чтобы всё обмозговать, требуется какое-то время. И только после резкого вскакивания с кровати до меня доходит, кто гладил мою руку всё это время. Дерек Хейл!        — Тебе нельзя вставать, ты ещё очень слаба, — он подошёл ко мне и взял под руки, словно я вот-вот упаду.        Он ведь мёртв. Нет, стоп. Он жив! А точнее, жив и в городе. Но это ведь не всё, не так ли? Напряги мозг, Энди. Да! Да, я помню. Он жив… и совсем не узнаёт меня! Меня?!        — Отстань, — хрипло произношу я, вырывая руки. — Почему ты здесь?        — Я волновался, ты долго не приходила в себя, — Дерек снова пытается взять меня под руки, и тут я осознаю, что шатаюсь из стороны в сторону, будто пьяная. Рефлекторно хватаюсь за него, боясь осесть на пол. — Ты как?        — С каких пор тебя волнует, что со мной?        — Меня всегда это волновало, — рассеяно отвечает он.        Я буквально отпрыгиваю от него. Всегда волновало? Волновало?! Что-то по нему не было видно, что он переживает. Его сильно волновали мои чувства, когда он объявился спустя шесть лет, делая вид, что не помнит меня? Или когда он обращал мою подругу? А может, он волновался, когда бросил меня, десятилетнюю девочку, одну разбираться со своими способностями?! Ему всегда было плевать на всех, кроме себя самого!        От гнева кровь закипает в жилах, я даже не замечаю, как сжимаю руки в кулаки. Глаза лихорадочно бегают по Дереку, я словно ищу его слабое место, чтобы ударить больнее. Изо рта вырывается яростный крик, на секунду я пугаюсь, понимая, что крик принадлежит мне, но, быстро овладев собой, тут же кидаюсь на Хейла, пытаясь повалить его с ног. Прошёл почти год с его возвращения, а мы даже ни разу нормально не разговаривали. Он строит из себя, не пойми кого, выставляя меня и брата его занозами в заднице! Это он мешает мне?! Всё было нормально, пока он не объявился. Я ненавижу его. Я так сильно ненавижу его! В детстве он был куда более сносным, хотя и до поры до времени. Незадолго до пожара он стал невыносим почти так же, как сейчас. А всё из-за этой паршивой Кейт Арджент!        Дерек успевает увернуться, поэтому я лишь слегка задеваю кулаком по его щеке. Через секунду я оказываюсь схваченной сзади, его руки обвивают меня и прочно сжимают, не давая пошевелиться. Ярость ещё бурлит в жилах, поэтому предпринимаю попытку высвободиться и прыгаю, закинув голову назад. Слышится стон за спиной, и хватка ослабевает, чем я пользуюсь и выскальзываю из цепких рук. Дерек хватается за нос, из которого брызжет кровь, и отшатывается. Я группируюсь, чтобы вновь обрушить удары на противника, но Дерек отнимает руки от лица и выставляет ладонями вперёд, пытаясь меня остановить.        — Одетт, успокойся, — лопочет он, шмыгая носом. Кровь струится по губам и капает в рот. — Это же я, твой друг. Дерек.        Злость мгновенно испаряется, освобождая место страху. Я пячусь, не веря его словам. Как… как он раскусил меня? Как давно он узнал, кто я? Или всегда знал? Да, да, знал. Он притворился. Зачем? Чтобы сделать больно? Идиот. Нет. Нет, идиотка я! Я действительно поверила, что он стёр из памяти белокурую девочку, которая не отходила от него ни на шаг около двух лет.        Всё это время я думала, что о ней забыл он, но, выходит, это сделала я. Я распрощалась с любым напоминанием об Одетт. Я больше не она. На этом имени лежит табу. Как и на блондинистых волосах, которые я начала скрывать с одиннадцати лет. Слишком много боли причиняли те воспоминания. Я потеряла близких людей в таком юном возрасте. Но когда Дерек оказался жив, всё это перестало иметь значение. Перестало бы. Если бы он не забывал меня. Мы оба забыли Одетт. А теперь он с такой лёгкостью снова произносит это имя, будто шести лет разлуки попросту не было.        — Как ты меня назвал? — еле слышно произношу я. Может, это было наваждение, и он не говорил то, что я услышала?        — Одетт. Это твоё имя… — начал было Дерек, но я резко прервала его.        — Нет! Это не моё имя! Меня зовут не так?! — брызжа слюной, вопила я.        Он сделал осторожный шаг навстречу, а я отлетела назад на пару ярдов. Дерек остановился, всё ещё держа перед собой окровавленные ладони. Из носа кровь идти перестала. Как я вообще смогла сломать ему нос? Оборотню. Альфе. В голове полная неразбериха.        С каких пор он альфа? Наверное, если я помню, что он альфа, то должна помнить и то, почему я так думаю. Неожиданно перед глазами проносится смутное воспоминание. Полицейский участок. Вой сирены. Красные глаза. Громкий ужасающий рык. Рык Дерека. На кого он рычит? Я пытаюсь разглядеть человека, сжавшегося в комок у стены. Лица невидно. Воспоминание рассеивается, словно туман.        — Твоё имя Одетта Стилински, — медленно и чётко произносит Дерек, а я смотрю на засыхающую у него на руках кровь.        — Всё смешалось, — отчего-то вслух шепчу я. — Я ничего не понимаю.        На глаза навернулись слёзы, и я не заметила, как Дерек подошёл ко мне. Постояв секунду, он осторожно обнял меня за плечи. Видимо, поняв, что я не буду больше сопротивляться, он обхватывает меня руками и прижимает к себе. Я не отталкиваю его, но и не отвечаю на эти объятия. А слёзы всё текут.        — Всё в порядке, — Дерек медленно поглаживает меня по голове. — Это нормально. Ты многое пережила.        Он пахнет елью и древесной корой. Прямо как в детстве. Руки у него сильные, но он так нежно обнимает меня. Не могу сосредоточиться. Я слышу прерывистое дыхание возле левого уха. Глаза уже горят от слёз. Я утыкаюсь Дереку в плечо и вытираю щёки, тихо всхлипывая.        — Ты заставила меня поволноваться, — шепчет он. — Повезло, что волчья отрава не проникла в сердце. Хотя «Проклятому акониту» нет надобности проникать туда, чтобы начать пагубно действовать. Но всё будет в порядке. Долго же ты была в отключке.        Я отстраняюсь, замечая, с какой неохотой делаю это, и вопросительно смотрю на Дерека. Что за «проклятый аконит»? Какая ещё пуля?        — В меня стреляли аконитовой пулей? — переспрашиваю я. — Кто? И зачем?        Хейл застывает и отводит взгляд, явно недовольный моими вопросами. Затем снова поворачивается ко мне и смотрит прямо в глаза. Тут я понимаю, что ошибочно приняла за раздражение нечто совсем иное. То, чего прежде не видела в глазах Дерека. Страх. Чего он может бояться?        — Ардженты устроили налёт на все наши дома пять дней назад, — наконец начал он. — Многих подстрелили. Мы думали, они решили устроить рейд и избавиться ото всех существ разом, но всё оказалось куда сложнее. Их люди были вооружены пулями с особым аконитом.        Дерек выдохнул и устало потёр глаза. Я напряглась всем телом. Ардженты устроили облаву? И что значит «наши дома»?        — Кто пострадал? — спрашиваю я, чувствуя, что забыла о чём-то важном.        Не проходит и секунды, как я вспоминаю о лучшем друге. Скотт! Он же оборотень. Как я могла такое забыть? На него тоже напали? И что там со Стайлзом? Надеюсь, его не было в гуще событий. Дерек печально смотрит себе под ноги, затем поднимает голову и с сожалением сообщает:        — Почти все.        Значит, меня подстрелили редким аконитом? Что-то не так, я же… Мысль потерялась. Что я? Что со мной, о чём я забыла? Что-то существенное, важное. Что-то… печальное. Тем временем Дерек продолжал.        — Избежать пули смогла только пара-тройка человек, не считая меня и мамы.        Мамы? Мама. Кто его мама? Нет, это я точно помню. Мне нужна всего секунда, я могу вспомнить это. Талия. Её зовут Талия. Имя отчего-то навевает на меня тоску, хотя я не представляю, из-за чего. Значит, упускаю что-то важное. Меня охватывает волна печали, будто случилось что-то страшное, но не прямо сейчас, а когда-то давно. Быть может, в детстве?        — Среди подстреленных ты первая проснувшаяся. — Дерек уже сел на кровать. Как я и предполагала, это комната брата. Но почему не моя? — Другие ещё не пришли в себя.        Он замолчал, а я отчётливо услышала стук сердца, ускорившийся на пару мгновений. Как раз в тот момент, когда Дерек назвал меня первой. Значит ли это, что он солгал?        Чёрт, Энди, ты задаёшь совсем не тот вопрос. Стайлз всегда говорил мне это, когда я начинала уходить не в то русло. Он прав и на этот раз. Вопрос не в том, солгал Дерек или нет, а в том, как я смогла это услышать. Паззл начинает складываться. Неожиданно мощная сила, отчётливый слух. Что я не могла вспомнить про себя, когда Дерек упомянул волчью отраву? Волчью…        Святые угодники, вот оно! Я ведь не была оборотнем, прежде чем потеряла сознание. По крайней мере не таким, каким был Скотт. Но что вообще было перед тем, как я отключилась? Какой была жизнь тогда? Если она вообще отличалась от той, что я вижу сейчас.        — Что-то не так, — решительно проговорила я. — Ты сказал, особый аконит. Что значит «особый»?        — Одетт, — начал Дерек, но затем замолчал и тяжело вздохнул. — Я тебе всё объясню, но только, пожалуйста, успокойся.        Почему он снова просит меня успокоиться? Почему он думает, что я неспокойна? Я отворачиваюсь от него — не могу больше смотреть в эти печальные глаза. Случилось что-то ужасное. И характеристика «особый» к слову «аконит» только добавляет беспокойства. Отойдя от Дерека, заглядываю в напольное зеркало у стены. Осмотрев себя с головы до ног, не нахожу ничего странного, кроме небольших царапин на костяшках, да и руках в целом. Но что-то не так. Я не могу понять, не могу вспомнить. Я забыла даже то, о чём думала пару минут назад. Все мысли будто уходят в пустоту, зато я начинаю вспоминать моменты из этой жизни, и теперь мне всё больше кажется, что она была у меня всегда.        Всего секунду в зеркале мне мерещится, будто в углу комнаты стоит моя копия, но я успеваю рассмотреть её. Однако она выглядит немного по-другому, не так, как я: одета в чёрное; длинные блондинистые волосы заплетены в две боксёрские косы; лицо пугающе бледное, с большими карими глазами, сверлящими во мне дыру, а улыбка у неё такая острая, что об неё можно порезаться. Проходит мгновение (я даже не успеваю моргнуть), и копия исчезает, словно никогда и не существовала.        Что это — игра теней или игра разума? А может, аконит всё же успел подействовать, и я начинаю сходить с ума. Поэтому Дерек и просит меня успокоиться. Вдруг уже всё вокруг не такое, каким я его вижу?        Ещё раз внимательно оглядываю себя. Карие глаза, блондинистые волосы и красивое белое платье, слегка изорванное, словно от маленьких осколков стекла. И вот взгляд впивается во что-то тёмное на ноге, просвечивающееся из-под платья. Приподнимаю подол и вижу чуть выше колена ранку размером меньше дюйма. Вероятно, пулевое отверстие. Почему я не чувствую боли, я же не оборотень? Или всё-таки оборотень? Надо поскорее определиться.        Вокруг ранки паутинкой расходятся линии, кое-где однотонно чёрные, где-то — вперемешку с белым. Я продолжаю сверлить рану взглядом, когда ко мне подходит Дерек и осторожно одёргивает платье, скрывая странные линии.        — Аконит всё ещё у тебя в крови, — объясняет он, — но не стоит волноваться, это неопасно, — он устало смотрит на меня через зеркало. В моих же глазах застыл страх.        — Вы извлекли пулю? — Дерек положительно кивает. — Почему тогда следы яда всё ещё присутствуют? Его надо вывести, иначе… — я испуганно хватаю его за кофту, — Дерек, я же могу… Я умру, если его не вывести.        Он стаскивает мои руки и разворачивает к себе лицом. Эти глаза! В них столько печали. Мне жаль. Не знаю, что стряслось, но мне так жаль. Может, он не заслужил тех мучений, что я готовила для него? Это неважно. То был всего лишь сон. Страшный сон. А сейчас мне нужно включиться в реальность, иначе я не смогу помочь своему другу. Дереку.        Слышу за спиной шорох — где-то со стороны двери из комнаты. Пытаюсь прислушаться, пока Дерек что-то объясняет. Слова долетают до ушей частично, урывками. А за дверью слышится копошение, от чего я начинаю напрягаться. Дерек продолжает говорить: «Нельзя сразу целиком выводить токсин… это убьёт… он как наркотик… ломка… или смерть». Ещё что-то вроде того, что я под кайфом, поэтому мысли спутаны. Шорох прекращается, и теперь я слышу только биение сердца Дерека. Биение, выдающее его ложь.        — О чём ты умалчиваешь? — резко спрашиваю его, прищурившись. — Я чувствую, что ты мне врёшь, только не знаю, о чём.        Дерек делает шаг назад и отводит взгляд, виноватый или нет — не могу сказать наверняка. Но не похоже, что бы он собирался мне рассказать, в чём дело. Снова шуршание за стеной. Решаю оставить Дерека и узнать, кто возится в доме. Резко распахиваю дверь и выхожу в коридор, но там никого не оказывается. Возня доносится из моей комнаты. Медленно приближаюсь к ней и вижу небольшую щёлку, из которой выглядывают солнечные лучи. Осторожно толкаю дверь, и она долго, со скрипом, открывается.        Глаза тут же впиваются в разбитое окно и напольное зеркало. Вот, откуда у меня царапины на руках. Здесь всё и случилось. Только непонятно, как разбились стекла. В них стреляли? По всей комнате разбросаны бумаги, разорванные подушки с торчащим во все стороны пухом и другие вещи. Абажур на лампе сдвинут набок. Следы борьбы. Это даже радует — сдаваться без боя я не спешила. Замечаю под ногами, на ковре, капли крови. Здесь меня и ранили.        Краем зрения замечаю какое-то движение в той части комнаты, обзор на которую закрывает дверь. Прохожу вглубь спальни и смотрю, что за ней. Сидя на корточках и собирая осколки стекла в мешок, на полу возится Питер. Заметив постороннего в комнате, он тут же бросает своё занятие и налетает на меня, крепко обняв. Думая о Питере, я почему-то чувствую сожаление и печаль, прямо как с мыслями о Талии. Обнимаю Питера в ответ, сильно прижимаясь к нему, будто он может исчезнуть в любую секунду, он, видимо, боится того же, потому что сжимает меня так, что выбивает воздух из лёгких. От него веет облегчением, болью и невыразимой печалью. С ним тоже что-то случилось, пока я была без сознания.        — Рад, что ты очнулась, — отстранившись, произносит он. — Как себя чувствуешь?        Я собираюсь ответить, но тут в дверях появляется Дерек и встаёт передо мной, посылая какие-то знаки Питеру. Тот заметно напрягается и начинает переводить обеспокоенный взгляд то на Дерека, то на меня.        — Дерек, — я собираюсь с мыслями. — Скажи мне, что не так. Что с остальными подстреленными?        Дерек устало выдыхает и продолжает стоять ко мне спиной. Питер обходит его и встаёт передо мной, глядя прямо в глаза.        — Ты когда-нибудь слышала о проклятии квагги? — вдруг спрашивает он.        — Тётя Талия говорила что-то об этом, — я напрягаю всю свою память, стараясь вспомнить. — Это вроде галлюцинаций, в которые ты веришь сильнее, чем в реальность, да?        Питер утвердительно кивает, присаживается на кровать и жестом приглашает меня. Я сажусь рядом и смотрю, как Дерек стряхивает мусор с кресла напротив и плюхается в него. Питер набирает побольше воздуха в лёгкие и начинает рассказ.        — Существовали такие животные, квагги — полулошади-полузебры, которых истребили в конце девятнадцатого века. Суть в том, что есть такой необычный и, к сожалению, довольно распространённый вид аконита. «Проклятый аконит». Он создаёт иллюзорный мир, в котором жертва якобы жила, прежде чем попала сюда — в реальность. Жертва становится одержима мыслью вернуться в тот иллюзорный мир, который она по ошибке считает реальным. Но чтобы попасть туда, она должна умереть.        Питер смотрит на меня так, что я мгновенно понимаю — во всей этой истории роль жертвы выпала мне. Значит, я сойду с ума и захочу покончить с собой, чтобы попасть в галлюцинацию, которую я считаю правдой? Я повторяю вопрос, уже вслух.        — Да, — неохотно отвечает мне Дерек.        Кажется, я поняла, о чём он умалчивал всё это время.        — Кто-то уже проснулся, да? У кого-то были галлюцинации? Кто-то… кто-то умер, так ведь? Поэтому ты ничего мне не сказал.        Дерек смотрит куда-то в сторону, взгляд его покрыт блестящей пеленой. Может, это слёзы, а может, просто отражение солнечного света. Помню, я всего раз видела, как он плачет. Тогда у него на руках погибла его девушка. Точнее от его рук. Его младшая сестра — Кора, сказала мне, что между стаей её семьи и стаями из других городов произошёл конфликт, и вожак одной из стай напал на Пейдж — возлюбленную Дерека. Альфа укусил её, но она не смогла обратиться. Мучаясь от боли в объятиях Дерека, Пейдж попросила его закончить эти страдания. И Дерек закончил их, оборвав девушке жизнь. Я помню, как впервые увидела его новые глаза — холодные, стальные, голубые. Мне было страшно, страшно от того, что он на веки вечные поставил на себе клеймо убийцы невинного человека. Но он сделал это ради любимой. Он знал, чем всё обернётся, но всё равно сделал это. Думаю, Дерек так и не оправился от потери Пейдж до конца. Но я больше никогда не видела слёзы на его глазах.        — Сколько погибло? — тихо спросила я, боясь нарушать молчание.        — Трое за последние пять дней, — констатировал Питер. — Мы не смогли их остановить. Две девушки из соседней стаи, а третий… Билли.        Я сжала руку Питера, пытаясь облегчить боль. Билли был кузеном Дерека по отцу и всего на год старше меня. Я плохо его знала, так как он нечасто гостил у тёти Талии, но в эту минуту я чувствовала ту же боль, что и Дерек. Ведь на месте Билли мог быть Стайлз…        — Всё нормально, — вслух проговорил Дерек, убеждая то ли нас, то ли себя.        Выходит, охотники решили устроить полномасштабное нападение и придумали самый изощрённый способ нашего устранения. Гениально! Им даже руки марать не надо, всё сделает аконит — заставит нас убить себя. Не об этом ли мечтали охотники с момента своего появления? Они наверняка очень долго планировали это. Выявляли всех существ, выжидали. А когда вычислили всех, напали разом на каждого. Интересно, будут ли они зачищать ряды? По любому они знают, что ранили не всех.        И словно в ответ на мои мысли на первом этаже послышалось протяжное лязганье металла и грохот. Дверь сбили с петель. Затем топот нескольких пар ног и какие-то команды. Дерек и Питер встали перед дверью, заслонив меня собой. На пороге показался Джерард Арджент с мечом наперевес. Этот старик умеет вселять ужас. Он оглядел нас изучающим взглядом и задержался примерно на уровне моих колен.        — Два невредимых оборотня. Надо исправить ситуацию. Мальчики, — скомандовал охотник, и в комнату влетело несколько человек с оружием. — Девчонку не трогать — с ней мы закончили.        Охотники взяли Дерека и Питера под прицел, и я даже ничего сказать не успела, как раздалось два выстрела, и Хейлы тут же упали на пол. Вокруг ран мигом расползлись чёрные и чёрно-белые линии. Окаменев, я наблюдала, как ко мне вальяжно подходит Джерард, победно улыбаясь. Но то была вовсе не улыбка, это был звериный оскал. Со стороны даже сомнений не возникло бы кто из нас настоящий монстр.        — Прости, что не предоставляю тебе сделать это самой, но я не могу выбиваться из графика, — будничным тоном произносит Арджент, будто это что-то обычное.        Он замахивается мечом, и в его отражении я вижу свои испуганные глаза. Затем резко опускает меч прямо поперёк моего живота. Слышится хлюпанье и треск костей. Перед глазами пелена, ничего не разобрать, чувствую лишь, как я тяжёлым грузом падаю рядом с другими.        В следующую секунду я снова чувствую агонию, которая сопровождала меня после пробуждения. Теперь она запылала с новой силой. Тело болит, но не так, как раньше. Совсем не чувствую боли там, куда попал меч. Медленно открываю глаза и с трудом разглядываю тусклые серые стены и бледное лицо с чёрными кудрями.        — Наконец-то ты очнулась, — произносит над ухом мелодичный голос Мелиссы МакКолл. — Заставила же ты меня поволноваться.        Что только что произошло?