Плодородные земли Востока
Солнце было всюду. Оно растопило небо и заполнило его, не оставив ни одного голубого осколка, ни одного облака. Оно хотело окунуться в реку, но каждый раз брезгливо отскакивало от илистой воды и плясало в бликах, било по глазам. Оно отражалось везде, где только могло, и норовило раскалить все, к чему прикасалось. Даже тень не приносила облегчения, потому что солнце разлилось в самом воздухе — не вдохнуть без боли. Великая река Изгорток тоже обессилила под нескончаемым солнечным ливнем, обмелела, и воды ее помутнели. Люди не купались в ней, не играли у берегов, только ловили рыбу — полувареную от жары. Лишь весла тянулись к реке: стремглав погружались в воду и лениво выползали навстречу жгучим лучам. — Вперед, дружище! — громко подбадривал Гуирк наемных гребцов и, навалившись на весло, с натугой добавлял: — Немного осталось. Жизнь Гуирка давно переплелась с течением Изгортока. Еще ребенком он вместе с младшим братом сбежал из дому, и по этой самой реке мальчишки с севера Плодородных земель добрались до Безлесного княжества — тогда еще южного предела Плодородных земель. С тех пор Гуирка преследовала вечная жажда свободы и знаний, и только в купеческих походах он утолял ее. С тех же пор Изгорток стал Гуирку верным товарищем, потому что его воды достигали многих земель. Гуирк усмехнулся своим мыслям. Вся его жизнь превратилась в одно бесконечное путешествие. Брат давно обзавелся семьей, открыл купеческий дом, а Гуирк все бродил по земле, искал новых знаний, за которыми когда-то ушел из родительского дома. «Да вот как там меньшой?.. Успел королям письмо передать?» — подумал Гуирк о брате и вновь навалился на весло. Гуирк, как и его брат, знал королей не понаслышке и переживал за их судьбу. Он любил Леса и Безлесное княжество много больше, чем родное королевство, и сейчас, когда между ними вот-вот грозила начаться битва, сердце его разрывалось. Но, как и в войне за отделение Безлесного княжества, Гуирк не колебался при выборе стороны. Мысли о письме и скорых бедах неизменно возвращали его к вольному пристанищу, где путники столкнулись с краснолесом. Счастье, что попался один соглядатай! Но всего один краснолес, а страху на путников нагнал и мальчишку убил. Не то чтобы Гуирк горевал по Агулу — он знал горца всего два дня, — но жалость теснила душу. «Когда молодые гибнут, всегда больно, — думал он. — Жизнь не распробовал даже — а уже отбирают ее. И много ж есть таких, много…» Гуирк взглянул на Деву. Та сидела, свесив ноги за борт, и думала о чем-то тяжелом, от чего голова ее склонялась все ниже и ниже над водой. После гибели Агула она редко говорила. Взгляд затуманился, а лицо, и без того бледное теперь посерело. Гуирк не понимал, что же их связывало, от чего Дева так тоскует по горцу. Сам он много раз терял товарищей и верных друзей, но никогда не страдал так, как Дева. Даже женщины с причитаниями и слезами не казались настолько несчастными. Дева сгорала от тоски молча. Ее слезы Гуирк видел однажды, во время бури над вольным пристанищем. Когда гроза отступила, Дева погрузилась в тяжкое оцепенение. Она ела, только чтобы продолжить путь, почти не спала, охладела к миру, который открылся ей совсем недавно. Она словно умерла. Словно за одну ночь лишилась всего, чем дорожила. Но Дева продолжала путь, и этого Гуирк тоже не понимал. Почему она так настойчиво ищет встречи с королями? Даже со стороны было видно, что она жила одним Агулом, так почему его смерть не останавливает провидицу? Верно сила, живущая в Деве, имела над ней огромную власть. Гуирк содрогнулся. Какого провидице отдавать всю себя ради чужой цели? Ведь это желание Высших Сил, о которых она говорила при первой встречи, а не ее. Это Высшие Силы вели ее к королям, это они открыли ей ужасы грядущего, они забрали Агула. Гуирк вновь вздохнул. «Да уж судьба ее такая, раз Луна и Солнце и всякое прочее, — за силу платить собой», — безжалостно подытожил он и вытер с лица соленый пот. — Ну и пекло!.. Сколько ходил по Изгортоку, этакой жарищи не припомню. — Да уж, — резко отозвался сидящий рядом гребец, — опять без урожая останемся. А тут, говорят, еще и война скоро. Как будто делать им нечего, воевать надумали. Впроголодь живем, нищенствуем, уж про грамоту молчу, — ежели человека три на деревне читать могёт, за счастье почитай, — а они воевать. Вот гнусы, а? Со всех сторон послышались одобрительные возгласы и ругательства. — Понатыкали себе городов, накупили солдат и живут довольные, дескать, цветем. А про народ-то, про деревни наши забыли. А Плодородные Земли на деревнях и держатся. Вот и вишь как: на свою сторону им плевать, лишь бы в золоте жить, а до нас дела нет. В глубине души Гуирк обрадовался, что его размышления прервались так внезапно. Он знал: жара туманила разум. Она исказила бы и без того гнетущие мысли, пошатнула бы сознание. Потому Гуирк старательно вникал в гневную речь и вновь убеждался, что на его родине ничего не изменилось. — А как же союз с краснолесами? Разве же он ничего не принес? Гребец скривил рот в усмешке. — Принес, конечно. Войну. Эх, братцы, как бы нас в ихние разборки не втянули. Они могут. Дескать, сил не хватат. Тебя-то самого, Гуирк, на чью сторону запишут? А то, глядишь, с земляком драться понудят. — Понудят, — тихо ответил Гуирк, и на том разговор закончился. Берег кишел людьми. Они продавали и покупали, зазывали и нанимали, обкрадывали и орали. Берег задыхался. Воняло рыбой, потом, мочой и чем-то тухлым. На берегу обосновался рынок. Сидя на борту, Дева безучастно наблюдала за суетным народом и сквозь галдеж вслушивалась в разговор Гуирка с его братом. От жары мысли мутились. Дева понимала, что надо хотя бы поприветствовать человека, который ее выручил, но не могла встать, не могла очнуться от тяжкого дурмана. Все вокруг казалось сном. И побег из дворца, и видение грядущей войны, и первый восход солнца — будто бы это приснилось. Но больнее всего было бы осознать, что Агула, того солнечного паренька, который один принял ее как человека — не как Дочь Баала, никогда не существовало. Да, все так и будет. Сейчас она откроет глаза, увидит опостылевший потолок в серебристой росписи и забудет этот сон. Жизнь снова пойдет своим чередом. Будут приходить люди, просить советов и предсказаний, будто она, Дева, гадалка с базара. Святые Наставники будут приглашать ее на обряды, и Дева, конечно, не пропустит ни одного, хотя она не любила их религию. Пройдут дни, годы, а Дева будет томиться в замке, окруженном с трех сторон горами, и никогда не увидит настоящий восход. Жизнь станет такой же бессмысленной, как и прежде. — Я, честно, сначала подумал, что ты меня, брат, дуришь, — послышался голос, похожий на голос Гуирка, но более мелодичный и мягкий, — но письмо Товосу отвез. — Послушай-ка, Гуорн, это когда же я тебя дурил? Услышав о Товосе, правителе Восточных Лесов, Дева стала внимательнее к разговору. Она переживала за Лесных королей, потому что любила их. Любила и за их дружбу, и за то, что не зависели от Святых Наставников, и за силу. Гуирк заблуждался, думая, что провидицей двигала воля Высших Сил. Нет, Дева шла к Лесным королям, потому что сама хотела, а Дух лишь подтолкнул к путешествию. Это она — не Дух — карабкалась по осыпающимся склонам, тонула в ледяных водах, изнемогала от солнца и долгой дороги. Да, настрадалась вдоволь, но иначе не дошла бы до Лесов: в грядущей войне праведники хотели подавить непокорных королей. Первый раз за всю жизнь провидица делала то, чего жаждала. Теперь же, когда до замка Товоса осталось полдня пути, она боялась очнуться от дурмана и узнать, что все это был яркий и печальный сон. — Да я и сам удивился, — вновь послышались слова Гуорна, — а Товос сразу за своими братьями послал. Видно, она там все шибко объяснила. Дева, недвижимая до того, вскочила и в два счета оказалась рядом с купцами. Она поклонилась, одновременно приветствуя Гуорна и извиняясь перед ним, и с волнением заговорила: — За веру делом платят, за помощь — помощью. Полноватый мужчина, стоявший рядом с Гуирком, в недоумении таращился на провидицу, не зная, что сказать и как выразить почтение. А когда Дева низко поклонилась ему, совершенно растерялся. — Время быстрей ветра летит, — продолжала провидица, — а ценой оно выше жизни. Гуорн покосился на брата, словно ждал от него пояснений. Но Гуирк за несколько дней так привык к странной речи Девы, что и не думал ничего разъяснять. Он кивнул Деве и вновь обратился к Гуорну: — Ты уж извини, дружище, но королям ждать, сам знаешь, негоже.Королевство Восточных Лесов
Они явились в замок Товоса, когда ночь стояла под окнами и терпеливо выжидала. Ночь мечтала затопить собой каждую залу, каждый коридор и кое-где уже наслаждалась уютом покинутых комнат. Но светильники не пускали дальше. Потому она перетекала под окнами и считала мигающие звезды, которые нашептывали о том, что замок вот-вот погрузится в сон. Но в замке было не до сна. Путники наконец-то добрались до обители Товоса, и теперь Дева едва не срывалась на бег, чтобы поскорее встретить королей. Слуга же, провожавший гостей, не замечал ее беспокойства и шел чинно, неторопливо, будто хвастал собственным домом. Хотя хвастать пришлось бы немногим. Замок вовсе не походил на тот, какой представляла Дева: его отличала простая и дружеская обстановка. На стенах не висели картины, не кружили голову причудливые своды, не пестрели росписью потолки, мебель не хвалилась затейливой резьбой — с десяток шкур, бесчисленные мечи да редкие фамильные портреты составляли скромное украшение. Дева знала, почему обитель восточного правителя не походила на королевскую. Замок подарил Товосу младший брат, а уж Дапаз знал пристрастия восточного властителя лучше, чем кто-либо. Нидос — мать королей — умерла вскоре после рождения Дапаза. В те времена старшие братья вместе с отцом готовились к войне за присоединение Красного Леса, поэтому десятилетний Товос взял на себя заботу о малыше Дапазе. С тех пор и повелась их дружба. Просачиваясь по коридорам все дальше и дальше, ночь заглянула и в укромную залу, где, казалось, никого не было. Тишина, запах страх книг и тепло угасавшего очага манили ночь, но она осторожничала. Она чувствовала людей. Люди сидели за круглым столом около книжных полок. Сидели молча и недвижно. Ночь прокралась к окну, чтобы дождаться ухода людей, нежась уютом залы. Но ее идиллию нарушили скрип двери и Дева. Пришлось вернуться в компанию мигающих звезд. Быстрым и твердым шагом войдя в распахнутые двери, провидица без приглашения прошла к братьям и только тогда кивком поприветствовала их. Те, встав с мест в ответном приветствии, смотрели на нее кто в недоумении, кто в восхищении. Дева, привыкшая к вниманию, почему-то смутилась. Она хотела поблагодарить братьев за гостеприимство, но в это время на пороге появился старый знакомец властителей: — Процветания вам, братья. — Да это же Гуирк! — пробасил старший из братьев. — Сколько же мы не виделись, дружище? Из-за стола, за которым расположились короли, поднялся мужчина крепкого сложения. В его темных волосах уже поблескивала седина, а лицо, обросшее окладистой бородой, украшал не один шрам. «Северный король Ревес», — догадалась Дева. Гуирк любил скоротать долгий путь рассказом о своих похождениях. В одной истории речь шла как раз о знакомстве с Ревесом: спина к спине они бились и в войне за отделение Безлесного княжества, и много-много раньше — в войне за присоединение Красного Леса. Юный Ревес нуждался в наставнике и верном боевом товарище, которым и стал Гуирк. В тех битвах Ревес научился страшному искусству, благодаря которому обрел звание верховного воеводы и снискал уважение северян. Ревес крепко обнял Гуирка и пригласил присесть рядом с собой. Тем временем Деву тоже устроили за столом и поблагодарили за помощь. От волнения у провидицы кружилась голова. Она, Луна и Солнце праведников, чье слово меняло судьбу не только человека, но и целой страны, ощущала себя ребенком. Столько раз представлять встречу с королями! Когда Дева жила во дворце, братья казались ей гордыми и всевластными правителями, подобными героям древних мифов. Но сейчас провидица сидела в окружении простых людей — не могущественных воинов, не великанов, не древних мудрецов. Она стыдилась своих детских фантазий и теперь с трудом привыкала к действительности. Деву утешало только то, что короли не смотрели на нее как на высшее создание. Один из братьев легонько застучал по столу, требуя внимания. Это был мужчина лет сорока совершенно непримечательный с виду. Он являлся типичным воплощением лесного мужа: русые волосы, серые глаза, короткая борода, крепкое сложение. Только выраженные скулы делали его лицо запоминающимся. В первую очередь король обратился к братьям. Необычайно приятный бархатный голос тут же развеял напряжение: — Поскольку наша гостья не знакома с нами, представимся во время разговора. А он, как я понимаю, будет непростым. — Мужчина перевел взгляд на Деву и продолжил: — Я правитель Безбрежных Лесов Региз. Провидица почтительно кивнула. Дева хорошо знала братьев понаслышке, — но не Региза. Он справедливо считался негласным предводителем Лесного Союза, потому как в мудрости и искусстве правления с ним не сравнились бы даже его родители. Говорили, что он во многом походил на Нидос: и статью, и речью, и умом, и властным спокойствием, — но лицом и сложением напоминал отца. Теперь Дева сама убедилась в правдивости слухов. Провидице не довелось встретиться с Нидос и Далесом (супруги погибли в дни ее младенчества), но она с лихвой наслушалась об их любви и отваге, а портреты королевской четы висели в личных покоях Девы. Вообще провидица тяготела к семье братьев, чувствуя в этих людях силу. Региз, дав Деве время на осмысление, спросил: — Почему же Луна и Солнце праведников решилась на такое опасное путешествие? Дева медлила. Вдруг не поверят? Как и тогда, на берегу реки, ей оставался всего шаг до цели, но она боялась его сделать. Прикрыв глаза, Дева зашептала: — Осторожности внемлите, ибо небо послание шлет:«Шестеро братьев — один есть предатель. Скоро ль восток огнем запоет? Скоро ли третий с мечом к вам придет? Знать ты не можешь, хотя не глупец. Хитрость поможет — враг станет беглец».
Присутствующие переглянулись в недоумении. Дева тяжело вздохнула. Как бы ни хотелось скрыть страшную правду, отступать она и не думала. Не для того она бежала от праведников. — Твои слова во истину мудры, — вновь заговорил Региз, — но ради чего они? Мы знаем, что Наркс поступил как предатель и что он вместе с королем Плодородных земель замышляет войну против Лесного Союза. В том нет новости. Дева нахмурилась. Она не любила, когда ее торопили, когда требовали предсказания, и надеялась, что короли не будут так поступать. Она вообще надеялась, что они будут воплощением всего лучшего. Но они были обычными людьми — с этим приходилось мириться. Разочарованная в своих ожиданиях, Дева продолжила с некоторым раздражением: — То шлак, истина в другом. Красных Лесов господин не в единстве своем прибудет, а с неверными друзьями вашими в союзе. — Дева почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Перед ее взором лихорадочным сновидением проносились картины будущего. Сердце билось как безумное. Сознание провидицы затягивало в самую глубь грядущих событий, и в какой-то момент она начала пропускать через себя то, что видела. Словно жила в будущем. — Придут они скоро и тьму бед наделают — жутких дел. Множества мужей верных заберет жадная смерть, океаны крови изопьет ненасытная земля и долго не взрастит на плоти своей ни былинки — черепами закроется от лучей каленых солнца. И жены мреть будут от тоски нескончаемой и глада лютого. Дети не родятся у них, а если живы еще будут, то выжрут соки с них мор и пусточревие. От дерев морей не станет и веточки — все заберет война. Против брата вашего и друзей продажных не стоять вам, как воинам, а лежать, как мертвецам хладным, если судьбу не перемените. — Видение рассеялось, и Дева вздохнула с облегчением. Она посмотрела в окно: звезды все так же перешептывались, подмигивали. От усталости мысли затуманились, и из ниоткуда возникли слова: — Солнца свет землю озарит, а за ним — лунный отблеск. И вновь солнце поднимется, а с ним и восток — на сечу лютую. Ночь, привлеченная тишиной, осторожно залились внутрь, где, как и прежде, неподвижно сидели люди. Их бледные лица напомнили ей луну, а испуганные глаза — лунные озера. Люди боялись. Ночь угадывала их страх по сдерживаемой дрожи, по тяжелому дыханию, по скрежету зубов и по нервному стуку сердец. — Выходит, у нас есть всего день… — разлился по зале бархатный голос Региза. Ночь вздрогнула и отступила за окно, притаилась. — Теперь я понимаю, к чему такая спешка. Залу потряс внезапный грохот. От испуга Дева втянула голову в плечи: ей почудилось, что ее хотят ударить за дурную весть. Со всей злости треснув кулаком по столу, поднялся Ревес. Лицо его, огрубевшее от ветра и времени, налилось багрянцем. Он тяжело дышал и походил на грозовое небо, разъяренное жарой. — Этот подлец… — сквозь зубы проговорил северный властитель, но вовремя взял себя в руки: — Перебросим с востока к границе военные поселения и встретим по чести. Если Наркс осмелится напасть, мои воины растерзают его людей и поставят его на колени. — Постой! — слились в один мужские голоса. Дева молчала. Ее пугал гнев Ревеса да и не для советов она приехала к братьям — для предсказаний. К тому же видение и долгий путь отняли у нее много сил, и теперь она жаждала покоя. — Ты отважный воин, — вновь заговорил глава Союза, — и разумный полководец, Ревес, но гнев тебя ослепил. «Красных Лесов господин не в единстве прибудет, а с неверными друзьями вашими», — так поведала Дева. Мы не можем лишить свои границы защиты только затем, чтобы «встретить» Наркса. К тому же мы не знаем наверняка, кто выступит на его стороне. Осознав ошибку, Ревес тяжело опустился на скамью. Казалось, он совершенно не мог простить Нарксу предательство, оттого и горячился, когда разговор заходил о краснолесе. Усмирив гнев, он продолжил: — Отчего же не знаем? Про восточные Плодородные земли знаем, про Северные Воды — они только рады нам насолить… — Про Озерное княжество Баала и все те страны, где праведники довлеют над владыками, — сквозь зубы процедил один из старших королей. — И про наших праведников вы тоже не забывайте. Ведь им найти свою… — мужчина бросил на Деву выразительный взгляд, — свою Луну не составит труда, а когда найдут… — Сугас! — окликнул говорившего северный владыка. — Хоть бы каплю уважения к Деве проявил, неблагодарный ты... Мужчина несомненно подобрал бы звучное ругательство, не стесняясь провидицы, но его остановил Региз и отчитал обоих братьев, не взирая на старшинство. Дева, и без того бледная и растерянная, смотрела на Сугаса, как заколдованная. Лицом и сложением он сильно напоминал Далеса и тоже был светловолос, только кожа его загорела на южном солнце. Но больше всего Деву поразил взгляд Сугаса. Взгляд подобный лезвию меча. Глаза цвета стали пронзали душу болью и отчаянием, как глаза затравленного зверя. Впрочем, Сугас старался скрыть истинные чувства. Он тихо сидел до поры до времени, как и младшие короли, пока разговор не зашел о битве с краснолесом. — Разве я не прав? — возражал Сугас, все больше горячась. — Праведники ополчатся против нас, когда узнают, где Дева. Ну а в Лесах их предостаточно и мы на них никак не можем повлиять благодаря твоему, Региз, грандиозному решению оставить праведников без надзора. И они натравят своих недалеких приверженцев против нас. Вот поэтому я, конечно, безмерно благодарен тебе, Дева, за твою «помощь», которая ополчит наш народ против нас же. — Твоя правда… — прошептала Дева. Страх вновь окутал ее, силясь задушить. Она не боялась клеветы. Она боялась того, что будущее, описанное Сугасом, может воплотиться. Собрав последние силы, чтобы не показать своих опасений и не подорвать веру королей в счастливый исход, она успокоила братьев: — Знание беды лучше побега. Сколь ни беги не убегнешь от беды, знаньем же ее изгонишь. — Мы скроем Деву от посторонних глаз до нужного момента, — пообещал Рагиз. — Я все обдумал, когда прочел письмо, и по поводу праведников в том числе. Ты прав, Сугас. Они пойдут против нас, если узнают, что мы удерживаем Деву. Но если они узнают, что она сама пришла к нам? Если она расскажет им все как есть, кому они поверят? За кем пойдут? Мы обратим символ, который создали Святые Наставники, против них же. Символ… Деву передернуло от этого слова. Выходило очень скверно: даже братья собирались использовать ее как символ. Как вещь. Но если ли бы это делали праведники, Дева не простила бы себя. Сугас все не унимался: — А не думали ли вы, достопочтенные властители, что Дева всю свою жизнь провела в Озерном княжестве? Что нянчили ее Святые Наставники? Что воспитывали ее на праведных писаниях, так что она по-нормальному даже не говорит? Что у нее нет причин сбегать из своего хрустального замка? Зачем ей пачкать свои ножки в дорожной пыли? Чтобы помочь каким-то Лесным королям, о которых она только по россказням праведников знает? Неужели вы в это верите? Дева не выдержала. Она столько вынесла ради того, чтобы ее искреннюю помощь приняли за вражеский замысел. Как наивно она поступила! Лучше бы она сбежала с Агулом от всей этой суеты в какую-нибудь далекую страну, где нет ни праведников, ни королей, ни войн. Тогда бы Агул не погиб, и ей, Деве, не пришлось бы терпеть такое унижение. Провидица пересела к окну. Звезды подмигивали ей, успокаивали. У Девы не осталось сил притворяться будто ее не тронули слова Сугаса. Задели. Резанули по сердцу. Обиднее всего то, что Сугас… Что он видел в ней человека, равного себе, а не символ. Оттого он и ярился. Послышался шелест одежды и низкий голос Гуирка, до того момента угрюмо сидевшего рядом с северным владыкой: — Негоже мне вмешиваться в ваш спор, но по старой дружбе простите мою наглость. — Дева повернулась к столу, чтобы видеть Гуирка, но тот стоял к ней спиной. — Я расскажу вам, как встретил этих двоих. Короли переглянулись в недоумении. — Да, бежали они вдвоем, — продолжал Гуирк. — Я у друзей в Озерном княжестве гостил и уже думал в леса возвращаться, но тут встретился мне парнишка один, горец. В попутчики набивался. Глазищами своими по сторонам зыркал, будто опасался чего. Ну, мне-то все одно: с попутчиками иль без них. Так вот парнишка меня еще и письмо отправить просил. Дескать, отправь, дядя, кому-нибудь в Леса, чтоб королям тамошним передали. Тут, признаться, я его чуть не треснул: что за шутки такие? А он, вместо того, чтоб по делу чего сказать, из города меня вывел и к подруге своей отвел. Я-то думал, что они беглые какие или любовники, а оказалась, что подруга его — Дева. Вымокшая вся, потрепанная — Агулу под стать. Она мне и рассказала, что к чему. В Леса, говорит, Высшие Силы мне повелели идти, чувствую, что великое скоро откроется. Ну, я-то сначала не понял ее, но помочь согласился. Мы, значит, с Агулом быстрее в город, пока праведники не очухались, а как пошли стражи по базару, я его к Деве сразу отослал, чтоб выдвигались. Меня то уже на выходе застали, обыскали всего сверху донизу и отпустили. Дошел до условленного места, смотрю: Алуг провидицу тащит. Та — как в бреду. То идет живенько, а перед собой ничего не видит, будто мыслями в другом месте, а то на нее как накатит… Много чего я в жизни поведал, но это даже меня в жуть вгоняло. Дрожит вся, как в припадке, то кричит, то шепчет, то свои Высшие Силы зовет, то вообще чувств лишается. И перед собой, главное, ничего не видит, вроде как слепая. Вот тогда-то я и понял, что за «великое» ей открылось. Так полпути до вольного пристанища ее крутило. Да… — Гуирк замолк на мгновенье. Дева закусила губу и отвернулась, потому что и без всяких видений предчувствовала боль. — И вот, значит, там на нас напал краснолес. Видать, за пристанищем следил, потому что в одиночку пошел. Прибил он Агула нашего... Хороший парнишка был. Добрый такой, наивный. — Гуирк тяжело вздохнул и перевел взгляд на Сугаса. — Да не о том речь. Не может Дева за праведников быть. Я своими глазами видел, на что она ради вас шла. Уж если вы ей не верите, то верьте ее Высшим Силам: они-то явно на вашей стороне. Гуирк сел и больше не проронил ни слова. Братья притихли и виновато поглядывали на Деву, что раздражало ее даже больше, чем заявление Гуирка о воле Высших Сил. Но Сугаса речь друга не убедила. В отчаянной попытке достучаться до братьев он воскликнул: — Да почему вы верите пришлой Деве, а не нашему брату?! Будь правы эти Высшие Силы хоть сто раз, я не поверю, что Наркс ополчит против нас едва ли не весь свет! Сугас смолк, но эхо его голоса зависло в воздухе. Пронзительное, колкое эхо. Сугас обхватил голову руками и зажмурился, будто не хотел никого слышать и видеть. Впрочем, никто и не говорил. Дева догадывалась, как тяжко королям идти против родного брата, особенно когда их обвиняют в неверии. Но они, видимо, все для себя решили. И только Сугас продолжал цепляться за призрачную надежду на мирный исход. Региз взглянул на старшего брата и кивком указал ему на Сугаса. Ревес поднялся из-за стола и разрушил давящую тишину: — Нам всем больно видеть, что творит Наркс. Не только тебе, Суг. Я помню, как вы с ним были дружны в детстве. Заплачет один — второй подхватит, засмеется один — и второй тоже. А сколько раз вы разыгрывали родителей, меняясь местами? Как только они из-за вас с ума не сошли, не понимаю. Отец тогда рассказывал мне о Непримиримых. Он говорил, что Леса раньше были единым дружным королевством и походили на вас с Нарксом. Но они распались на несколько враждующих стран, как если бы кто-то настроил тебя и Наркса друг против друга. Глядя на вас, отец мечтал возродить единство Лесов. Он взял с меня слово, чтобы я никому не позволил поссорить тебя и Наркса или расколоть Леса. Для отца это были одинаково важные вещи. Он и не представлял, что Наркс сам отвернется от семьи, став предателем. И теперь чтобы сохранить единство Лесов — не всех, но большей их части, — чтобы сохранить детище отца, нужно выступить против Наркса. У него будет время одуматься. Мы не нападем первыми. Но если он нападет, то, прости Сугас, я сдерживаться не стану. Со всех сторон послышались одобрительные возгласы, так что Дева не успевала их различить. Она только видела, как Сугас замотал головой и под шум выскочил из залы. Дева чувствовала себя виноватой. Ведь Сугас так взъелся из-за ее приезда. И он был во многом прав, даже в том, что все еще верил в брата. Если бы в свое время и Наркс сохранил такую веру в Сугаса, беда обошла бы их стороной. — Оставим его в покое, — слышался бархатный голос Региза. — Ему намного тяжелее, чем кому-либо. К тому же, нам нужно обсудить переброску военных поселений к границам врага.