Меж двух огней

Гнев. Мы быстро идем по улицам Капитолия, вздрагивая от шорохов и нервно оглядываясь на каждом шагу. Еще недавно величественный в красоте и роскоши, теперь город разрушен, а его залитые кровью останки охвачены пламенем. Слева что-то взрывается, справа полыхают пожары. Сзади доносятся крики, а впереди, на стене когда-то жилого дома, красуется изображение сойки-пересмешницы. Сноу сделал из столицы Панема Арену и отдал ее нам на растерзание. Щедрый подарок. Мне, знавшей этот город совсем другим, даже немного жаль его. Он, как и мы, не заслужил подобной участи. Но это все неважно, ведь жестокая и ненасытная публика требует зрелищ. Налево, направо, налево, прямо, по кругу и снова направо. Но не назад, нет. Об этом никто не знает, но мы — авангард наступления. Иногда на другой стороне дороге нам встречаются другие повстанцы — поодиночке и целые отряды, но мы стараемся держаться в стороне от остальных и, скрывшись за вздымающимися в небо черными столбами дыма, никем не замеченные, бесшумно ускользаем в ближайший переулок. Решительные, мы идем по улицам Капитолия, поминутно сверяясь с картой. Разноцветные огоньки голограммы издевательски подмигивают нам, словно смеются над нашим бессилием, над тем, что мы и шагу не может ступить без страха быть растерзанными переродком, или изрешеченными пулями, или разорванными взрывом. Стаи соек-пересмешниц кружат в сумрачном небе над нами. Они кричат голосами матери, и Примроуз, и Пита, и Хейзел, и маленького Рори, но им больше меня не обмануть. Птицы чуть снижаются и сгущаются вокруг меня черным вихрем. Когда шум становится невыносимым, я выхватываю из колчана стрелу и не целясь стреляю в самый центр стаи. А ночью мне снится Прим. Живая, живая, живая. В безмолвии мы идем по улицам Капитолия, который кажется городом-призраком. Однако первое впечатление обманчиво. Мы подбираем с земли горсть камешков и бросаем их перед собой, как только Голо начинает тревожно пищать. И город оживает. Впереди слышатся крики — это отряд N подорвался на мине. Или встретился с местными жителями — теми, кто не успел эвакуироваться. Или их заживо съели чудовища, что каждую ночь выползают из канализации. Они похожи на гигантских крыс. Длинные хвосты, словно змеи, обвивают жертву и душат ее, а острые зубы впиваются в тело, с легкостью разгрызая защитный костюм. На следующее утро мы спотыкаемся о разбросанные по дороге человеческие кости. Они еще розовые и на них осталось немного мяса.  — Разве карта есть не у всех? — почти жалобно спрашиваю у Гейла, едва справившись с приступом тошноты.  — Я не знаю, — скрипя зубами признается тот. Мы почти не разговариваем, только по необходимости: опасность, привал, ночлег, дежурство. Но я все время, ежесекундно, чувствую тепло его руки, крепко держащей винтовку, твердость широкого плеча, на которое опускаю голову по ночам, и пристальный взгляд, от чего мой сон почти не тревожат кошмары. Мы идем нога в ногу и дышим одним и тем же воздухом с запахом войны. Этого вполне достаточно. Да и что можно сказать, когда вокруг — смерть? Любое слово кажется не к месту. По мостовой разбросаны свежие трупы, а бездомные собаки лакают воду из грязных, с кровью луж. Хромая, мы идем по улицам Капитолия. Припасы на исходе и наши силы — тоже. Рюкзаки пустеют, но нести их все труднее. Организаторы не теряют времени даром: ловушек становится все больше, а наша карта устаревает с каждым днем. Осколок мины оставляет на виске Гейла глубокую царапину и надолго лишает его сознания. Взвалив непослушное, свинцово-тяжелое тело на плечи, почти ползком добираюсь до укрытия. Промываю рану, делаю перевязку и, уложив голову друга себе на колени, судорожно пытаюсь стереть с рук его кровь. Хочется то ли смеяться, то ли плакать. Я чувствую себя до отвращения беспомощной, совсем как на своих первых Играх, когда пыталась лечить рану на ноге Пита. Если бы здесь была Прим… Моя маленькая, не по годам мудрая сестренка была права: у нее собственная война. Убивать намного проще, чем спасать. Но я, в отличие от Прим, слишком малодушна и всегда выбираю легкие пути. Каменные плиты на стенах отъезжают в стороны, обнажая сталь винтовок, и тишину со свистом разрезают оглушительные выстрелы. Я не успеваю вовремя отреагировать, но внезапно пришедший в себя Гейл хватает меня за шиворот и из последних сил оттаскивает прочь. Мы падаем, больно ударившись о камни, закрываем головы руками, зажмуриваемся до звездочек в глазах и ждем, когда все закончится. Но до конца еще очень далеко. А значит, нужно продолжать идти.