Меж двух огней

Смелость. — С этого дня, в болезни и в здравии, в бедности и в богатстве, я, Энни Креста, буду любить и беречь тебя, Финник Одэйр, каждый день до конца нашей жизни.  — Я, Финник Одэйр, беру тебя, Энни Креста, в жены, начиная с этого дня. Вместе и врозь, мы всегда будем одним целым — одной жизнью, одной целью, одной судьбой. Я стою между Хеймитчем и Эффи и с приклеенной к губам счастливой улыбкой наблюдаю за свадебной церемонией. Пит тоже здесь, в наручниках и под бдительным надзором врачей. Пересилив себя, улыбаюсь и ему. Он долго, очень долго смотрит на меня, но, в конце концов, все же кивает в ответ на мою улыбку. Из его глаз так и не уходит настороженность, но мне почти все равно: так новый Пит смотрит на всех. Джоанна неслышно подходит сзади и, бесцеремонно подвинув Эффи в сторону, встает рядом со мной.  — Что ты здесь делаешь?  — То же, что и ты. Делаю вид, что жива. И, помолчав, добавляет столь будничным тоном, словно мы говорим о погоде:  — Как Пит?  — Я не знаю.  — Почему? Прошла любовь…? — издевается Мейсон. — Или он снова пытался тебя убить?  — Нет, я… Я рассказала Питу, как все было на самом деле. Про нашу первую встречу, про Игры, про войну, про Сноу. Мне больше нечего ему сказать, а что еще я могу сделать, чтобы помочь, кроме как говорить с ним?  — И это все? Ты сдалась? Я морщусь, будто ее слова причинили мне боль.  — Нет, не все. Осталось еще кое-что, что я должна сделать. Убить Сноу. Я сделаю это сама, своей рукой. Без приказов Президента и камер Крессиды. Без сценариев, написанных Плутархом, и без карточек Эффи. Эта Игра касается только нас двоих, и никто не закончит ее, кроме меня.  — Неплохо. И давно ты это поняла? Я вспоминаю свой последний разговор с Койн, пристальный взгляд ее бесцветных глаз, не терпящий возражений тон и внезапный холод по телу от осознания, что эта женщина не даст мне то, что я хочу. Не позволит ни выйти из Игры, ни сыграть по своим правилам. А если так — с меня хватит. Я сама отправлюсь в Капитолий и уничтожу Сноу. Это очень личное. Это только между нами. И с этим действительно пора заканчивать. Пусть смотрит мне в глаза, когда я его убью. Джоанна довольно ухмыляется:  — Все правильно, Сойка. И я даже помогу тебе, хочешь? Груз лекарств вылетает на фронт сегодня в полночь из второго ангара. Хотела украсть для себя немного морфлинга, но, пожалуй, останусь и прикрою тебя. Убить можно кого угодно, Китнисс. Даже Президента. Даже Кориолана Сноу. Главное — не бойся пожертвовать собой. Я собираюсь воспользоваться ее последним советом. Но сначала… Сначала надо попрощаться. Я решительно разрываю хоровод, беру Прим за руку и увожу в сторону. Мы кружимся в быстром танце под звуки одинокой скрипки. Сестра смеется, и я вместе с ней. Я смотрю на нее, пытаясь запечатлеть в памяти все: светлые волосы, заплетенные в косу заботливой рукой мамы, добрые глаза, розовые губы с самой искренней на свете улыбкой и теплые руки, нежно обнимающие меня за плечи. Ей тринадцать. Мы почти одного роста. Она очень красивая. Отец назвал ее Примроуз в честь примулы, цветка, что цветет ранней весной, задолго до того, как сойдет снег. Будь сильной, Прим. Из тебя получится самый лучший врач. Ты справишься, я знаю. Я очень люблю тебя. Надвинув капюшон плаща поглубже, медленно иду вдоль стены ангара, вздрагивая от каждого шороха. Но в осторожности нет никакого смысла: под трапом меня ждет Хеймитч.  — А со своим ментором прощаться необязательно, да, солнышко?  — Ты бы сразу догадался, что я задумала, — парирую его выпад, судорожно соображая, что делать. Если он поднимет тревогу, второго шанса на побег у меня не будет.  — Я и так это понял, — посмеивается мужчина. — Я слишком хорошо тебя знаю. Ты бежишь, Китнисс.  — Я иду отдавать свой долг Питу. Как ты, кажется, и хотел.  — Ты бежишь, — с нажимом повторяет Хеймитч, — ведь Койн и Плутарх задумали поженить вас.  — Откуда…?  — Не ты одна умеешь подслушивать чужие разговоры. Ты не охотник, а жертва, детка. Затравленная, готовая откусить себе лапу, только бы выбраться из западни. Между нами повисает тяжелое молчание.  — Осуждаешь меня? Мужчина молчит, притворившись, что крайне заинтересован процессом погрузки лекарств. Наше время на исходе. Я подхожу ближе и крепко обнимаю ментора на прощание. Тревоги не будет. Это же Хеймитч, а мы с ним очень похожи и понимаем друг друга с полуслова.  — Снова скажешь «постарайся выжить»?  — Не сегодня. Я знаю его целую вечность, но ему все же удается меня удивить.  — Посмотри на меня внимательно, солнышко, — усмехается ментор. — Вот что бывает, когда у тебя не остается ничего, кроме собственной жизни.