Меж двух огней

Вина. По словам Президента Койн, сейчас наша главная задача — объединить Дистрикты и направить всю силу их ненависти на Капитолий. Часть из них почти целиком перешла на сторону повстанцев, но есть и такие, в которых страх перед Сноу все еще сильнее надежды на светлое будущее, в котором не будет места Голодным Играм. Люди боятся. А я должна избавить их от тревог и сомнений. Заставить поверить, что они больше не одни. Вселить уверенность, что все будет хорошо. Показать, что я буду с ними, что бы ни случилось. В Дистрикте-4 гражданская война в самом разгаре, в Дистрикте-7 все уже закончилось, а в Первом и Втором ничего еще не начиналось. Мы летим в горячие точки, терпеливо и бесстрашно облетая их одну за другой: задумчивая я с заряженным разрывными стрелами луком и сорванным голосом, хмурый Гейл с арбалетом и ожогом спины второй степени, невозмутимая Крессида с карманной камерой в одной руке и ружьем в другой, уставшие Кастор и Поллукс с тяжелой аппаратурой на спинах, сердитый Боггс, с губ которого не срывается ни одного лишнего слова, только приказы. Мы побеждаем, но цена нашей победы растет с каждым днем. Теряем своих бойцов и союзников из дальних Дистриктов, миротворцев и повстанцев, солдат и мирных жителей, мужчин и женщин, стариков и детей. Кто-то погибает от ран, кто-то — от болезней, кто-то — от голода, а кто-то — от тоски по ушедшим. Одни умирают сейчас, другие умрут чуть позже. Плутарх не замолкает ни на минуту, твердя об успехах каждой проведенной операции, но я не вижу ничего, кроме Смерти, которая так и косит ряды людей, что стоят вокруг нас плотным кольцом и спасают мне жизнь, охотно подставляясь под смертельный удар. «Может быть, хватит?!» — иногда так и хочется закричать мне. Может, нам все же стоит остановиться? Останется ли в конце хоть кто-нибудь, кто сможет насладиться сладким вкусом победы и видом мирного неба над головой? Слово берет Президент Сноу. Словно чувствуя моё состояние, словно читая мои самые потаенные мысли, которые я никогда не осмелюсь озвучить, он призывает к перемирию. Говорит, что мы не понимаем основной принцип выживания и не созидаем, а разрушаем. Обещает, что, если не остановиться, не выживет никто. Камера резко берет крупный план. Сноу уже не приказывает — он просит. Даже умоляет. Задуматься, переосмыслить, понять. Но все вокруг, и я в том числе, знают, что это не больше, чем очередная игра. И ещё все знают, что перемирие уже невозможно. Слишком много всего произошло, слишком далеко мы — и Сноу — отошли от последней черты. Пути назад нет. И всем уже все равно, что скрывается за той чертой. Мы регулярно просматриваем репортажи из Капитолия. Ни Пит, ни Президент Сноу на связь больше не выходят. В отсутствие хороших новостей Фликермен вещает о непростом положении столицы и ближайших к ней Дистриктов, о забастовках, о перебоях с поставками продуктов, а также раздает указания местным жителям. Что делать, чем запасаться. Всей правды он, конечно, не сообщает — ни к чему лишний раз волновать и без того нервных капитолийцев — но война медленно, шаг за шагом подбирается к Капитолию. Город увешан громадными фотографиями государственных преступников, на которых вот-вот начнется охота. Китнисс Эвердин, Гейл Хоторн, Плутарх Хевенсби, Хеймитч Эбернети, Бити Летир, Финник Одэйр. Мы зловеще улыбаемся со стен небоскребов и направляем оружие на мирных жителей города. Камера по очереди демонстрирует каждого. Поймав на себе мертвый взгляд бирюзовых глаз, я вдруг вспоминаю, что не видела Финника с тех пор, как меня выписали из госпиталя. Решаю навестить его, но Хеймитч отлавливает меня на полпути к больничному отсеку и качает головой.  — Он тебя не узнает, Китнисс. Он вообще никого не узнает. Только все время зовет Мэгз и Энни. Мы прибываем в Дистрикт… Восьмой? Девятый? Я сбилась со счета. Осматриваюсь. Может, взгляд зацепится за что-то особенное, непохожее на то, что я видела раньше, и это даст мне подсказку, где мы находимся? Но обстановка все та же: разрушенные дома, засохшие лужи крови на тротуаре, дети, рыдающие над телами родителей, пронзительный свист пуль и хмурое, грязно-серое от дыма небо. Повсюду — на каменных обломках зданий, на фонарных столбах и даже на деревьях — черно-белые плакаты. Это дело рук не Сноу, а Койн. Снова мы? Нет. Примроуз Эвердин. Моя Прим. Ее сфотографировали во время нашей поездки в Двенадцатый. Босая, она стоит посреди Главной Площади, на останках Дома Правосудия и его обитателей. Волосы растрепаны, впалые щеки испачканы угольной пылью и пеплом. Тонкое платье выше колен не скрывает худые ноги, к которым жалобно жмется облезлый кот с рваной раной на правом боку. Руки безвольно висят вдоль тела. Она не плачет. На одних фото она смотрит вверх, в небо. На других — вниз, словно пытается успокоить испуганного кота. На третьих ее пристальный взгляд устремлен прямо в камеру. И это, наверное, страшнее всего. Моя Прим. Моя младшая сестренка, в чьих глазах уже не осталось надежды.