Меж двух огней

Смущение. Железная птица медленно поднимается в воздух. Бросаю мимолетный взгляд в окно — небо так близко, что кажется, будто его можно достать рукой, нужно только разбить стекло. Мы с Гейлом сидим друг напротив друга. Когда я только вошла в планолет, неведомая сила подтолкнула меня в спину, заставляя пойти и сесть рядом с ним. На колебания ушло всего пару секунд, но этого хватило, чтобы свободное место заняла Крессида. Мне не осталось ничего, кроме как присоединиться к Кастору и Поллуксу, что сидели в противоположном ряду. Я пристально смотрю на старого друга, но он, усмехнувшись, отводит взгляд. Меня бесят самоуверенный вид и снисходительный тон парня. Я хочу доказать ему, что все не так, что он мне дорог, что я люблю его — пусть и не так, как он хочет, — но останавливаюсь, вспомнив его же слова. «Тобой слишком легко манипулировать.» Это делают все кому не лень — Сноу, Койн, Плутарх, даже Хеймитч. И он тоже? Нет, я больше не позволю никому дергать меня за ниточки, как безвольную и бездушную куклу. Я слишком утомлена, чтобы разбираться со всем, что случилось, сейчас. Но я обязательно распутаю паутину лжи, которую они пытаются сплести вокруг меня. Мы возвращаемся в Тринадцатый затемно; никто из группы, по-моему, не заметил, как пролетел день. Только спускаемся в бункер, и тишину разрывает громкий писк коммуникафа.  — Койн созывает собрание, — вполголоса поясняет Гейл, хотя всем это и так ясно. — У нее есть для нас новости. В груди глухо клокочет раздражение. Я не хочу тратить еще несколько часов, просиживая в конференц-зале и выслушивая отчеты наших разведчиков. Сойка-Пересмешница выполнила свой долг на сегодня — почему нельзя отпустить ее на ужин и домой, к семье? Я устала. Притворяться, быть не собой, Китнисс Эвердин, слабым человеком из плоти и крови, а бесстрашным, железным, несгибаемым лидером восстания. Улыбаться. Исполнять команды режиссера. Быть благодарной. Ведь все они здесь только ради этого, ради революции, ради Сойки. У меня внутри что-то оборвалось, когда Крессида сказала те слова. Однако стоит нам занять свои места за столом переговоров, Койн нажать кнопку на пульте, а экрану на противоположной стене загореться белым, как все мысли разом покидают меня. Ведь с экрана на нас смотрит, улыбаясь, Пит. Его ярко-голубые глаза лучатся добротой. Он ничуть не изменился с того момента, как мы расстались. Хватка ледяной руки, что все это время сжимала мое сердце, слабеет, а желудок от волнения совершает одно сальто за другим. «Ты жив, » — еле слышно шепчу я. — «Ты жив…» Наш старый знакомый Цезарь Фликермен представляет его как особого, очень важного гостя сегодняшней программы и берет у него интервью о событиях последних минут Третьей Квартальной Бойни. Пит отвечает — вежливо, чуть рассеянно, односложно, — и в самом конце спрашивает у ведущего, можно ли ему сказать несколько слов.  — Знаю, это не совсем по сценарию…  — Конечно, Пит! — охотно разрешает Цезарь. Сидящий рядом Хеймитч негромко прищелкивает языком.  — Говорить сейчас будет не мальчишка, а Президент Сноу. Призовет всех к перемирию, напомнит о Темных Временах, предложит заранее просчитать потери… В зале нарастает возмущенный ропот, но я, вместо того, чтобы оглядываться по сторонам в поисках недовольных, не спускаю глаз с лица Пита. Как бы мне хотелось, чтобы ментор оказался прав! Но он ошибается.  — Моя дорогая Китнисс, — нерешительно начинает парень, вертя в руках белоснежную розу. — Я знаю, что ты жива и очень надеюсь, что ты видишь и слышишь меня. Так вот, я хотел сказать тебе… Пальцы разжимаются, роза летит на пол. Голос Пита крепнет с каждым словом, словно он принял решение и осуществит его во что бы то ни стало.  — Ты свободна, Китнисс, Ты умная девочка, тебе не нужны союзники и их подсказки. Не думай обо мне. Не думай ни о ком. Тебе предоставили выбор. Выбери правильно. Ты никому ничего не должна. Делай то, что сама считаешь нужным. Только… останься в живых, ладно? Цезарь рассчитывал, что Пит скажет совсем другое. Эфир, конечно, прерывают. Я откидываюсь на спинку стула и закрываю лицо руками. Мы с Прим сидим на кровати, тесно прижавшись друг к другу. Сестра расплетает косу и осторожно, с нежностью проводит по моим волосам гребнем.  — Зачем он это сделал? Зачем? В моем голосе нет вопросительных интонаций, но Прим все равно отвечает:  — Он знает, что ты в безопасности, что Сноу до тебя не добраться. А большего ему и не надо. В безопасности? Мой добрый мальчик с хлебом, как ты можешь быть таким наивным? Я помню, как накалилась атмосфера в Штабе, когда погас экран. Я помню, каким взглядом смотрела на меня Президент Койн. Спасибо за теплые слова, Пит. Я их не забуду, правда. Ты единственный, кому я искренне благодарна. Но… свобода? Ты никогда не сможешь освободить меня, как бы сильно того ни желал. Сердце стучит в такт мыслям. Тук-тук. Тук-тук. Гейл. Пит. Койн. Сноу. Иногда, чтобы причинить человеку боль, достаточно просто предоставить ему право выбора. Ведь загнанная в ловушку жертва знает, что ни один из возможных вариантов ответа не будет верным.