Цикл рассказов о Снотворце и Кобальте

Под кривым, замшелым стволом трехсотлетнего ясеня, на его вывороченных из земли корнях сидел, ссутулившись и свесив ноги, темноволосый юноша, одетый в костюм арлекина - левая половина сплошь красная, правая - в мелкую сине-золотую полоску. В одной руке, у самого уха, он зажимал маленький металлический камертон, а другой неспешно поворачивал друг за другом колки лежавшей у него на коленях мандолины. Нестриженная челка свисала на лоб, щеки и глаза, а губы бормотали нечто ободряющее шести плохо натянутым струнам. Лицо юноши становилось при этом то вовсе безутешно, то вновь наполнялось мимолетной надеждой, обреченной, впрочем, на очередной провал. - Ну-ка, славная, чуть повыше... Еще немного... Попробуй вот так, моя хорошая... Ах, ты, зараза такая! Парень ударил о деревянную деку костяшками пальцев, не переставая бранить никчемный инструмент. Мандолина в ответ гнусаво заплакала, пронзительно и истошно вибрируя в духе лучших песен Пьеро. Арлекин взглянул на нее помягче и улыбнулся. - Ну, не хнычь, моя красавица. Я что, обидел тебя? Так ты меня прости. Мандолина обиженно смолкла. Ласково поглаживая струны, музыкант вновь принялся аккуратно подкручивать колки, нашептывая. Кто-то за его спиной столь же кропотливо подкидывал вверх кегли. Девушки в костюмах пастушек шумной стайкой выскочили из разноцветного шатра бродячего цирка, подгоняя, словно овец, бледные силуэты изящных собак; следом вышел молодой мужчина в белоснежной рубашке и скучном твидовом костюме, аккуратно подстриженный и похожий на директора цирка. Он, в отличие от остальных, не отправился на золотящуюся всеми красками солнца лужайку, где уже паслись кони, а резко свернул в сторону холма, на котором раскинулся ясень. Музыкальную брань расстроенной мандолины было слышно издалека. - К чему весь этот балаганный театр в лицах? - издали поинтересовался молодой человек, стараясь привлечь внимание арлекина. Углубив руки в карманы, он легко взошел на холм и остановился, уперевшись одной ногой в корень дерева. - Кончай заниматься ерундой, Саар! Тебе бы лучше пойти поупражняться в ходьбе на канате. Арлекин и его мандолина, застигнутые врасплох, оба замолчали, но только лишь затем, чтобы в следующий миг обрушить на нарушителя их уединения целую лавину бурных возгласов. Большая часть реплик, как ни странно, принадлежала так и не настроенной по-человечески мандолине, которую резко подняли и замахали прямо ею около лица пришедшего, а Саар сказал лишь: - Я хожу по канату получше некоторых! Иди и сам тренируйся, Сторри, а то как бы не свалиться, высоко задрав нос. Впрочем, как ни старались, должного впечатления они не произвели. Мужчина улыбнулся юноше с благородством и добродушным снисхождением и не удостоил ответом, весело покачав головой, а затем развернулся и ушёл, идеально насвистывая тот самый мотивчик, который безуспешно пытался сыграть на мандолине Саар. Сторри был великолепен. На нем одном, его таинственно-возвышенном образе практически держался имидж их цирка. Сторри делал короткий взмах блестящим бархатным рукавом - зал замирал на вдохе. Взмывал под самый купол, чтобы не менее реалистично свергнуться вниз - дамы теряли сознание, впрочем, торопясь тотчас очнуться, желая воочию увидеть, как артист поднимается из клубов дыма, невредимый и утопающий в рукоплесканиях. Саар готов был подолгу тренироваться, чтобы превратиться в такого, как он, хоть на йоту; и Сторри, надо отдать ему должное, охотно входил в роль верного товарища и наставника, который не постыдится выплюнуть правду в лицо и кропотливо обучит ремеслу. Но вспыльчивый по своей природе Саар нет-нет да срывался на наставника: всё-таки, будучи всего самую малость старше, Сторри держался с неподобающим достоинством. - Да мы с тобой вместе сможем добыть больше денег, чем все они во время представления, - сообщил арлекин мандолине. Отложив усталую подругу и облокотив ее о ствол дерева, Саар вынул из заднего кармана помятую стопку бумажек и карандаш, начав быстро писать то, что приходило на ум, и сворачивая каждую готовую записку в трубочку.

***

Ранняя осень - не лучшее ли время для ярмарки? Лучшее. Горожане, - ближние и дальние, работяги и лодыри, - приманенные последним теплом года, ласковыми запахами вареной карамели и корицы, золотом яблок и меда, притягивались сами, даже и без зазывал, но и зазывалы не были лишними, на всю округу растрезвонивая, мельтеша и разнося лакомые обрывки теплого празднества по углам улиц. Фонарные столбы, недавно обклеенные яркими вывесками, почти отлетающими на ветру, пестрели прыгающими разноцветными буквами: цирк в городе! Цирк ждал на самой окраине - там, где близко поле, где есть место и время забыть про время. Тот, кто бежал вслед вывескам, рано или поздно оказывался где нужно, и где последние висели уже на деревьях, а издали доносился веселый гомон. Это место, запечатанное, словно подарок, гирляндой флажков, натянутой на крепкие спины лавочек, так и тянуло к себе. И если обойти вкруг, устремляясь за флажками, можно найти вход, спрятавшийся словно в лабиринте между двух лиственниц. Внутри, по центру наскоро сколоченных домиков-прилавков, конечно, красовалась карусель, шустрая и неостановимая: кому захочется в этот вихрь - тот запрыгнет и покатится, до упоения смеясь возвращению детства. Лакированные кони - огромные, глазурно-белые, скалили большие зубы, вторя гостям, и всё взмывали вверх, под самый купол, чтобы вместе с ухнувшим куда-то сердцем свергнуться и снова подниматься. Жизнь кружилась в старинном шарманочном вальсе, ликуя и мельтеша, и средь всего этого великолепия вышагивала, раскачиваясь на ходу в порождающем благоговение трансе, предсказательница Сарра - необъятный чернильно-синий балахон в надетой поверх остроносой маске, из которой доносился высокий старушечий голосок, сдабриваемый руладами тощей мандолины в тонких ручонках. Тем, кто кидал ей монетку, Сарра щедро раздавала предсказания, пропевая их на все лады и всякий раз заканчивая какой-нибудь шуткой. - О, вот ты! В красном капюшоне. Девочка-подросток, ворующая карамельное яблоко, вздрогнула всем телом, почти подпрыгнув, и, скрестив сзади руки, незаметно бросила сладость обратно в корзинку на прилавке. Продавец, по счастью, ничего не заметил, увлеченный забавной старушкой, вперевалочку ковыляющей к его лавке. Девочка между тем смотрела на предсказательницу ошалелыми от испуга глазами. - Монету не кидала. Это было очевидно и так - одетая в потертое шерстяное платье, сомнительно украшенное катышками, она вряд ли стала бы кидать монетку ради развлечения. Просто потому, что вряд ли бы вообще имела эту монетку при себе. - Знаю, милая, - проскрипел балахон голосом назойливой мухи. - Бери бумажку. Из балахона высунулась тощая смуглая молодая рука с длинными, похожими на сучья молодого дерева пальцами и квадратными плоскими ногтями. В ладони уместились несколько бумажных трубочек. Девочка недоверительно сощурила глаза. - А мне не надо. - Не жаждешь судьбы своей? - завлекательно протянула прорицательница. - Неа. - Ну, как хочешь. Другим больше достанется. Согласны? Толпа довольно загалдела. Деревянный кулак сомкнулся, и из него случайно выпала одна бумажонка. Балахон заскользил дальше, туда, откуда ему уже махали руками другие зрители. Напрочь забыв про яблоки, девочка наклонилась, чтобы подобрать листок. Внутри оказались неровные кривоватые буковки, складывающиеся в слова: «Ты потеряешь возлюбленного. Но найдешь его отражение и полюбишь его не меньше, чем оно - тебя». - Но у меня нет возлюбленного! - в удивлении воскликнула девочка, не замечая оглянувшихся на ее голос людей, и так и застыла с бумажкой в руках. Раньше она никогда не получала предсказаний, ни настоящих, ни фальшивых, но даже не имея соответствующего опыта всё равно поняла, что что-то тут не так. Слишком мудреными были слова, и ей почему-то сразу представилось, как она сидит на берегу замерзшего озера и смотрится в гладь. Изнутри озера смотрел кто-то - чье-то отражение, но никак не ее собственное. Где-то поблизости раздался знакомый горловой звук игрушечного геликона: нарядный, бело накрахмаленный мальчик, стоя на верхней ступеньке у входа в цирковую палатку, изо всех сил трубил в свой инструмент. Девочка помотала головой и наконец отбежала от прилавка, сунув бумажку в карман, и под шумок толпы тихонько зашла за входную лестницу, в тень, где и сама стала тенью. А внутри уже начиналось знакомое представление; увеличенный с помощью рупора голос шпрехшталмейстера вещал из каждого угла свою звучную речь: - Вас приглашает сегодня легендарный Симеон Снотворец, дамы и господа, - создатель и управитель небезызвестного «Выдуманного города», идеального государства, где в сердцах людей царит духовный свет, обогащенный чистотой ума. Вы думаете, это невозможно? Жить в месте, где нет места злу? Вы правы. И даже самому Снотворцу не дано по его желанию быть беспрестанно в его Выдуманном городе, и он вынужден находиться на той грани междумирья, которую сам же и создал. Но лишь благодаря этому мы с вами можем лицезреть его успех здесь, среди нас. Поприветствуем же... Симеона Снотворца и его циркачей! Зал покрыла тьма, а затем по натянутому на купол небу кто-то рассеял фиолетовые и синие звёзды, и часть их, пролетая, упала на шерстяной подол темно-красного платья, а часть и на капюшон, скрывающий глаза. Притаившись на единственном свободном местечке в самом углу, где даже не было видно толком, что происходит на манеже, маленькая тень незаметно снова стала собой и, затаив дыхание, внимала голосам вбегавших и убегавших со сцены артистов, топоту ног лошадей, упругим прыжкам гимнастов, которые нет-нет, да появлялись в обозрении в том узком проёме, какой образовывался между спинами и головами сидящих, когда те наклонялись друг к другу, чтобы переговариваться между собой. Яркие ленты взмывали ввысь, акробаты летали и рассыпа́ли по залу золотящийся дождь резаной мишуры, в воздухе пахло сеном и бархатом. Желтобородый клоун на высоченных ходулях неуклюже прошелся по широкому кругу, то и дело норовя упасть зрителям на колени, но каждый раз ловко возвращая себе почти утерянное равновесие. Но вот сцену вновь накрыла мерцающая ночь, и многие затаили дыхание: сейчас-сейчас появится главное лицо спектакля! Тот самый одинокий странствующий герой, фантазер и выдумщик, посвятивший множество каждодневных тренировок обширному миру сна. - Достойнейшая публика, - вновь зазвенел из каждой светящейся звезды глубокий, гипнотический голос: Симеон Снотворец был сегодня сам в роли шпрехшталмейстера. - Я приглашаю вас погрузиться хотя бы отдаленно в мой потрясающий Выдуманный город. Постепенно его фигура вырисовывалась в орнаменте звезд; вот две звезды шевельнулись - это его руки, облаченные в сияющие перчатки, а следующая звезда оказалась серебряной брошью на белоснежном вороте рубашки. Сверкнули набойки повернувшихся каблуков. Мгновение - и черный бархат его костюма совершенно отделился от фона, и небесно-голубой прожектор, словно лунный луч, осветил набелённое лицо артиста. - Для вас я исполню номер, посвящённый царству снов. Здесь нет фантазии без реальности. Не сопротивляйтесь: остается только поверить. Артист мягко шагнул в пустоту перед собой, затем сделал еще шаг, и еще, и не было видно даже лески. Заиграла дивная музыка, похожая на ритм сердца, и в нее вплеталось похрустывание лесного костра и звоны гитарных струн, а еще тихие голоса каких-то людей, сидящих у огня где-то далеко-далеко; они негромко смеялись и рассказывали друг другу сказки, горящие угли высвечивались то здесь, то там, и невозможно было понять, откуда ветер доносит все эти звуки и запахи - а может быть и вправду из чьих-то сердец, из забытых снов? Кто-то начал негромко насвистывать знакомую с детства бесконечную мелодию, вверх по гибким стенам шатра понеслись золотые кольца света, и свет этот был тем самым звуком, обретшим телесность, а Симеон Снотворец продвигался по упругому воздуху от одного ряда гостей к другим, ловя кольца и отбрасывая их в зал, где удивленные зрители хватали живой свет голыми руками и могли подбросить дальше, по кругу, не прекращая волшебную игру. Снотворец смеялся и, подходя по воздуху совсем близко к рядам, вдувал живой смех в удивленные лица каждого, кто еще сомневался в том, что чудо творит здесь именно он. Всё должно было уже почти совсем кончиться, когда голубоватый лунный луч неожиданно заходил ходуном по рядам кресел, слепя глаза, пока наконец не нашел того, кого искал - девушку, кажется, совсем юную, в самом дальнем ряду. Оказавшись под прожектором, та всерьез растерялась: на нее были обращены взоры всех, кто смог дотянуться глазами; и сам Снотворец - в том не было сомнений - смотрел прямо на нее сверху вниз, стоя под самым потолком и едва заметно раскачиваясь на невидимом канате. Но страшно было еще и потому, что она хорошо знала ход представления, виденного не раз, и в этом моменте никого из зала Снотворец обычно не выбирал. Что же следовало делать?.. Прожектор плавно двинулся по проходу - медленно, словно приглашая следовать за собой. Снотворец ничего не говорил; музыка шла отдельно, сама по себе, и в такт ей несмело делала шаг за шагом та, которую избрал лунный луч. Под ногами ее оказалась ковровая лестница, ведущая вниз, но, кажется, идти вниз не следовало; откуда-то она знала, что Снотворец предлагает ей подняться, и, как только мысль эта прилетела в голову, ноги зрительницы окутал прохладный туман. Он собирался в дымную ступеньку, раздуваясь и взращивая еще ступень повыше, затем и еще одну. И было очевидно, что Снотворец ждет, что она поднимется по лестнице из густых облаков дыма к нему, наверх, под самый купол цирка. Стало трепетно-страшно. Но страх тут же и испарился, оставив лишь трепет, стоило Снотворцу там, вдали, в полупоклоне протянуть ей руку в белой перчатке. Не глядя под ноги, юная гостья вскочила на иллюзорную лестницу и побежала наверх, почти не задевая мягких ступеней. Дымные вихры задевали подол её платья, оставляя на нём пепельное кружево, а мерцающая чернота вокруг постепенно истаивала, уступая место цветности: она видела большие ярко-зелёные заплатки и чувствовала на языке запах натянутого до предела красного резинового навеса потолка - совсем рядом. Циркач и его протянутая рука всё еще оставались чуть выше, и тогда девушка сделала еще шаг. Где-то под ногами запахло огнём - накалившиеся пластиковые машины, испуская клочья дыма всё гуще и черней, постепенно превращали ступени из ванильно-сахарных в миниатюры грозовых туч. Когда оба оказались на одной и той же ступени, артист взглянул в глаза своей гостье, принимая ее руку в свою: - Вот и взошло солнце. - Откуда ты знаешь, как меня зовут? - Я не знаю. И улыбнулся синими-синими глазами, отпустив руку и шагнув назад. Тут-то предсказание и сбылось. Он всегда падал с этой самой высоты - низвергался вниз черно-красной стрелой, облаченный в развевающиеся ленты, закрепленные под куполом - вот здесь, прямо у головы продолжающей стоять на ступеньке девушки. Ленты натянулись и оборвались, и теперь медленно разлетались из стороны в сторону на раскачивающемся металлическом крюке. Представление шло по сценарию, зрители замерли как один в испуганном крике - ровно как всегда, под оглушительную барабанную дробь и то выключающийся, то снова зажигаемый свет, но главный артист не поднялся из облака дыма внизу, и рукоплескания постепенно замерли, а гул встревоженных голосов начал несмело нарастать. Словно дикий водоворот, в рассеившийся дым почти влетели со всех сторон ярко-голубые, фиолетово-золотые и зеленые пятна - очевидно, другие артисты, наблюдавшие представление из-за кулис, и кто-то запоздало выкрикнул: «Девочка, снимите оттуда девочку!». Один из арлекинов стремительно взбежал вверх по лестнице, которую больше не прятали в дыму, и, успев подхватить на руки хрупкую фигурку до того, как девушка потеряла равновесие от испуга, вернее - шока, легко перебросил ее себе за спину, и она облегченно закрыла глаза. Симеона Снотворца больше нет. Как нет больше и жизни вокруг, и нет красных яблок с ярмарки. Ничто дальше - никак невозможно.

***

Сгорели троссы. Проклятые дымовые машины, установленные на лестнице, просто взяли и перегрелись - Саар, скрипя зубами от сдерживаемой злости, проклинал идиота Сторри, который придумал эту новую программу и даже не удосужился проверить ее по технике безопасности, прежде чем взбираться под купол. И в то же время в холодном поту вспоминал, как только сегодняшним утром пожелал наставнику «Смотри, не свались», и тогда это действительно была невинная шутка. Произошедшее просто не укладывалось в голове. Сторри был гением. Он не мог упасть. От платья пахло пеплом. Не осознавая, куда движется, Саар неожиданно обнаружил себя стоящим возле двери своей комнаты и, толкнув ручку, ввалился внутрь. Осторожно переложив девчушку на постель, сам опустился на шаткий стул и, откинув голову назад, прикрыл глаза ладонью. Если подумать, счастье, что он успел взобраться наверх и снять оттуда эту несчастную, возле которой вот-вот могла взорваться одна из машин, однако из-за этого он не успел увидеть самолично, в каком состоянии наставник, и можно ли его еще спасти. - Саар, слышал? - бросил кто-то на ходу, пробегая мимо открытой двери комнаты. - Его не нашли, только горы тканей. Какая-то мистика или очередной трюк. Сторри пропал. - Что?.. - Саар ошалело посмотрел в проем сквозь пальцы и мигом поднялся на ноги. Шутник уже унес ноги. Нет, так оставлять это было нельзя, и арлекин, бросив всё, метнулся обратно по коридору закулисья, мимо загонов зверей и денников с лошадьми. На манеже была полнейшая неразбериха. Зрители, повскакивав с мест, не хотели расходиться после такого ошеломительного происшествия и облепили сцену; циркачи никак не могли на них повлиять, и сами не уходили, так что увидеть издали, что или кто сейчас находится в центре всеобщего внимания было невозможно. Саару пришлось самолично при помощи костлявых локтей раскидывать всех, кто попадался ему на пути, пока он не оказался в самом сердце манежа; Сторри здесь не было. - Его, что, уже отнесли на носилках? Никто не отвечал. Посредине старого красного ковра лежали одежды черного бархата, пустые и плоские, словно их хозяин испарился в полете или его всосало в землю. Поверх маленькой черной шапочки были брошены перчатки цвета некрашеной гортензии. Саар поднял всё это и молча унес, не слушая возгласов протестующих. Все-таки это был его учитель. - Я еще разгадаю его загадку, - бросил он напоследок. - Разгадаю, - повторял он, идя по коридору и до странного умиротворенно входя в собственное жилище. Девчонка лежала на его кровати, обняв колени и свернувшись в комочек, и смотрела на вошедшего испуганными ошалелыми глазами - вернее, не на него, а на ворох одежд. Саар не стал обращать на нее внимания и прошел в другой конец комнаты, где, раскрыв дряхлый чемодан, аккуратно, словно успокаивая самого себя, уложил в него вещи наставника. Затем, поразмыслив, начал собирать и собственные пожитки. Через какое-то время послышался робкий голос. - Что с Симеоном Снотворцем? Все говорят про какого-то Сторри, но я никак не могу понять, что с ним. Саар вздохнул и с неохотой оглянулся, оставив свое занятие. Девчонка напрягала, но просто прогнать ее у него не хватало духу. - Вообще-то, его так зовут. Сторри. Симеон Снотворец - просто красивая этикетка. Кто пойдет на цирковое представление какого-то Сторри?.. Девушка раскрыла было рот, чтоб ответить, но вместо этого быстро захлопнула его, и у нее подозрительно заблестели глаза. Зажмурившись, она спрятала лицо в растрепанных темных волосах, еще больше сжавшись, и на голову ей упал красный капюшон. Брови Саара в удивлении взлетели вверх, когда он внезапно вспомнил ее. - Эй, как ты вообще попала на представление? Тебе же явно не на что его смотреть, - усмехнувшись, спросил арлекин. - Я смотрела много раз, - послышалось из-под капюшона. - Мне нравится... нравилось приходить в цирк. Я просто делаюсь тенью и иду. - Делаешься тенью, хм... - Саар понемногу приходил в себя; он поднялся и рассеянно бродил по небольшой комнатушке, ища кипятильник. - Что же ты не сделалась ею, когда воровала сладости? На это гостья оскорбилась. Покрасневшие глаза сверкнули на арлекина грозно и даже почти устрашающе. Почему-то Саара это развеселило. - Там совсем не было тени, - ответила она сурово. - Я не могу принять вид того, чего нет. - Ага! Вот ты где! - довольный находкой юноша тут же сунул кипятильник в жестяной чайник с водой и полез в комод за кружками и банкой кофе. - Если хочешь тоже перекусить, - бросил он через плечо. - То сейчас самое время присоединиться. Садись, эмм... Как мне тебя звать? - Солей. - Просто «Солей»? - голова Саара ненадолго высунулась из бездонной темноты комода и он увидел, что гостья всё еще не спешит принять приглашение и сняться с кровати. - В смысле, солнце? Солей кивнула, шмыгнув носом. - И он меня тоже так назвал. Заметив новые признаки истерики, арлекин почти зарычал от раздражения и в один большой прыжок одолел разделявшее их расстояние, грозно нависнув над кроватью. - Так, - Саар без спросу перехватил Солей подмышками, словно большую куклу, и быстро поставил на ноги. - Ты заканчиваешь хандрить. Садишься пить кофе, а я, если повезет, отыщу и пирог. Запрещаю плакать. Злость, знаешь ли, тебе больше к лицу. И потом, я знаю, где его искать. - Так он действительно пропал? - Это же цирк, детка, - Саар рассмеялся. - Здесь ничто не пропадает просто так. Хочешь фокус? С этими словами он сунул в руки Солей кружку и сотворил ладонями какое-то подобие магических пассов, выманив из ниоткуда соломенный поднос с несколькими грубо нарезанными кусками капустного пирога. Саар прихватил себе один и, довольно откинувшись на спинку стула, проговорил с полунабитым ртом: - Когда я попал в этот цирк двенадцатилетним мальчишкой, мне тоже казалось, что всё вокруг - волшебство. Но никакой магии здесь нет. Есть Сторри, его ловкость и природный шарм, а еще многолетняя практика осознанных снов. И есть мы - обычные работяги, готовые в лепешку расшибиться, уж извини за сравнение, чтобы достичь чего-то такого же. Но нам не дано. Мы и правда можем расшибиться ненароком. Он - нет. Солей слушала сосредоточенно, внимая каждому брошенному слову вместо предложенного угощения. Встреча лицом к лицу со Снотворцем - первая и последняя - сыграла с ней злую шутку, и похлеще, чем дурацкое предсказание переодетого арлекина. Она понятия не имела, как теперь жить дальше, если не удастся его найти. - Поэтому я и должен последовать за ним. Я хочу стать им. - Я с тобой! - Солей резко вскочила с места. Саар посмотрел на нее с испугом и нервно рассмеялся. - Э, нет. Допивай свой кофе и давай-ка по добру, по здорову, - он махнул на нее треугольным куском пирога, как на надоевшую муху. - Ты тут ни при чем. Я как-никак его ученик, и унаследую его дар, чего бы мне это ни стоило. Это загадка, - Саар мечтательно улыбнулся своим мыслям. - Если Сторри исчез, значит, ему так было нужно. - Но ведь он изменил представление только сегодня, - задумчиво произнесла Солей. А потом набралась смелости и добавила: - Ради меня. Арлекин поперхнулся, и девчушка подбежала к нему, чтобы похлопать по спине. Прокашлявшись и просмеявшись, Саар посмотрел на нее со снисхождением, но переубедить Солей было уже невозможно: - Что, думаешь, я не могла входить в его гениальные планы? Зачем тогда он велел мне подняться? Меня не было видно никому, а он разглядел, значит, именно я самолично должна была оказаться с ним там в последний миг!.. И через какое-то время, наслушавшись ее доводов, арлекин даже сам засомневался. - Слушай, а может в тебе и правда есть что-то такое особенное? - Саар скорчил гримасу, картинно разглядывая Солей со всех сторон. - На первый взгляд, конечно, не скажешь, но... разве что ты окажешься ведьмой? За эти слова Саар снова получил ладонью по спине, на сей раз уже не в оздоровительных целях. - Я не ведьма! - Ну а вдруг? Отыскать его... Такое под силу действительно разве что ведьме. Да и то не каждой. - Если я что-то и умею, это вовсе не значит, что меня можно так называть! Саар ухмыльнулся. - Твоя предшественница тоже так говорила. - Какая? Наверное, тоже как ты разбрасывается предсказаниями? - Она ищет Выдуманный город, - серьезно проговорил юноша. Солей резко захлопнула рот, не успев продолжить перепалку. Затем раскрыла его и снова закрыла. - Выдуманный город?.. Он есть на самом деле? Саар довольно ухмыльнулся, радуясь произведенному эффекту. - Больше ничего не скажу. И он действительно набрал в рот побольше еды, а когда пирог кончился, стал вытряхивать свои закрома в поисках печенья, и Солей подивилась, как такой худой парень умудряется столько есть. - Но безнаказанным за свой трюк с переодеванием ты не останешься, - спокойно и уверенно проговорила она, наконец присоединившись к трапезе: на душе у нее стало немного полегче. - Можешь даже не говорить, как тебя зовут. Отныне и до конца твоих дней я буду звать тебя «Сарра».