Цикл рассказов о Снотворце и Кобальте

...А когда снег стаял, прохладными каплями скатившись со щек, я увидел, как карусель останавливается. Васиковка, укутанная в белые складки костюма Пьеро, который был ей немного велик и потому напоминал натекший воск, спрыгнула с еще немного покачивающейся платформы на мягкий сухой ковер осеннего мха и взглянула на нас отяжелелым взглядом. - А, снова вы, - потухший янтарь в ее глазах мимоходом задел сначала беспомощно застывшую Солей, а потом и меня. Снег продолжал медленно падать на плечи и головной убор Васиковки, на серую траву и остановившуюся карусель, и тут же таял, орошая всё вокруг блестками отдельных капель. Солнце садилось, и это оно отнимало янтарные нотки, собирая весь поднебесный янтарь в похожую на лодку ладонь. Васиковка была почти такая же, какой мы видели ее на ядовитом острове, только теперь ужасно напоминала обгоревшую свечу: бледные рукава, утяжеляясь книзу, немалым грузом обтекали тощие руки, всё еще сжимающие мандолину. Белые брюки, наоборот, оказались ей коротки: из-под них выглядывали худые лодыжки с синеватыми дорожками вен. Светлые волосы, которые она прятала под черной шапочкой, снова были гладки и коротки. Сгоревший янтарь столкнулся с моим изучающим взором, и темные губы искривились. - Оцениваешь степень моего уродства? - процедила Васиковка, примериваясь снова пристыдить такую легкую мишень; я не хотел больше дерзить ей, как совсем недавно, как в прошлом, которое было уже будущим - в этом моменте нас настоящих еще не было, ведь Васиковка находилась здесь, возле карусели, и Кобальт ушел только что, а вслед за ним угналась и нежно-юная Солей, непохожая на ту, что я знал; мы же остались там, впереди. Но в то же время эта Васиковка уже знала меня и была прежней, то есть предстоящей, впрочем, ее подавленность в любом случае говорила о безвременности утраты. Никакого смысла говорить «будет» или же «прошло», когда человек застывает во времени вот так, словно потухшая свеча, затвердевшая в неотдолимой своей потере. Что-то переломилось, а может, наоборот соединилось в неделимую крепкую вязь, и мои ноги сами двинулись навстречу девушке-старухе. - Взгляните на меня, - я решительно поднял голову вверх, и ротовая машинка уперлась механизмами мне в спину даже от такого малого усилия. - Посмотрите хорошенько. Видите? Я тоже пострадал от любящих рук отца. Я понимаю Вас. Во мне нет возраста, потому что время остановилось, когда мне было девять; нет его и в Вас. Мне тяжко выпрямляться и смотреть вот так, вверх. И всё же я - счастливейший человек. Морщинки на сухом лице слегка разгладились от удивления; Васиковка, не задумываясь, рывком опустилась рядом со мной на корточки, и я с облегчением мог снова опустить голову. Обхватив колени и глядя всё так же серьезно, но уже как-то по-другому, будто впервые вчитываясь в едва раскрытую книгу, Васиковка проронила устало, но всё ж не без заинтересованности: - Ну и что делает Вас таким счастливым? - Свобода. Ветер, - подумал я и добавил негромко: - Солнце. Не знаю, поняла ли она. Васиковка опустила ладонь к пробивающейся сквозь камень траве и начертала пальцами тонкую полоску, оставляя черный выжженный отпечаток. - Но я-то ядовита. - Мне однажды говорили, что ядовита моя речь, - в попытке улыбнуться я задел кожей щек холодные металлические прутья. - Если бы не противоядие, которым я угощаю любого входящего в мой дом, - фыркнула Васиковка, - этого разговора сейчас вообще бы не было. Она быстро и раздраженно стряхивала с лица и плеч хлопья снега до того, как снежинки превращались бы в воду. Впрочем, в мимике угадывались наметки будущей улыбки: мне явно удалось вызвать сочувствие и свообразное понимание в ней и даже самую малость развеселить. Васиковка уже так не концентрировалась на своей потере и, кажется, начинала понемногу отвлекаться. Едва удерживая нить верного разговора кончиками пальцев, внезапно я почувствовал за своей спиной мягкие шаги. - Но ведь есть такое место, в котором твоей ядовитости просто не будет существовать. Выдуманный город моего Снотворца, - с присущим ей теплом, но совсем некстати вошла в разговор Солей, несмело ступив на мою удлиненную тень. Я кожей ощутил, как она хочет подобно мне вытянуть Васиковку из потухшего костра, возродить из пепла, но впервые был не рад ее голосу. Солей - именно Солей была неуместна в этом разговоре, как никто другой. Не будучи ущербной, она оставалась словно за невидимой границей от нас, была иной. Конечно же, Васиковка ощутила эту разницу не менее, а то и более моего. - Удивила! - резко прикрикнула молодая старуха, всплеснув руками и вновь поднимаясь во весь рост, тяжело дыша. За ее грозной статной фигурой, далекие, но благодаря потрясающей иллюзии словно бы вровень, окольцовывали площадь пирамидальные тополя, шелестя листвой, такие же, как она, взволнованные, а мы, словно двое провинившихся детей, казались крошечными точками, незначительными и заслужившими столь резкое отчитывание. - Я начала искать этот город задолго до тебя, еще до того, как ты повстречала твоего Снотворца и не менее твоего Кобальта, а так же этого прекрасного взрослого ребенка. Еще до того, как знаменитый Симеон Снотворец шагнул в никуда, а Саар бросился на поиски того самого легендарного вымышленного города снов. Однако, где сейчас Саар и где этот несчастный - простите, счастливый город? Где Сторри Таллер, где мой отец?.. Думаю, они все в этом городе, куда просто так не попадают. Васиковка, резко отвернувшись, решительно зашагала прочь. Ажурные ветви хлестали за ее спиной, шумели, вытягивая зеленые руки. Шаркнули подошвы мягких сапог о колючую каменную плитку - Солей метнулась за ней, не упустив и мгновения. Я - следом. Каждый взлет гонимых ветром длинных ног сопровождался двумя-тремя короткими шажками и столькими же - моими; на секунду показалось, что, едва догнав, Солей сейчас же, на бегу, обнимет смятенную, но такой очевидный душевный порыв натолкнулся на невидимую преграду, руки ее остановились сами, затем упали на подол старого платья, подхватили его, сжав, и вот Солей уже обгоняет Васиковку, подобно мне вытягивая шею и ища возможности заглянуть высокой девушке в глаза. - Что вообще нужно для того, чтобы попасть в Выдуманный город? - выдохнула она, преграждая путь. Я сам себе кивнул: вопрос этот вертелся и у меня на языке. Васиковка устрашающе улыбнулась моей спутнице, на миг сбавляя шаг, сухие впалые щеки сложились в угловатые складки. - А ты не думала, что нужно, к примеру... умереть? Солей нахмурилась: она не поверила. Тогда желтые глаза мигнули издали в мою сторону: - А Вы какого мнения, юноша? Я был готов к этому. - Если, как Вы считаете, Валтасаар сейчас в этом городе, о котором уже сказано столько слов, то я склонен думать, что попасть в него можно не только умерев, но и шагнув в картину. Или в пропасть, что сделал Сторри Таллер в образе Снотворца. Я не могу судить о Вашем отце, но, возможно, и он избрал какой-то собственный путь для достижения той же цели. - Гениально! - девушка-старуха всплеснула руками и резко откинула назад голову, так, что шапочка Пьеро слетела на землю, ею впрочем незамеченная, а похожие на солому пряди волос, найдя свободу, разбрелись на ветру в разные стороны. Васиковка принялась смеяться - хрустко, отрывисто, несколько по-вороньи, я бы сказал; так смеются курящие люди и старики. Я же был настроен серьезно и желал достичь конца логической цепочки немедля, и для того, чтобы быть услышанным, мне пришлось несколько повысить голос, перекрикиваемый еще и ветром: - Возможно ли, чтобы и мы сами, шагнув в данную картину, так же проследовали в Выдуманный город? Солей оказалась подле меня незаметно быстро и обхватила сутулые плечи, обернутые в дорожный плащ. - Что ты, никак невозможно, - свистяще зашептала она вполголоса возле моего уха, и я услышал грусть; мы на короткий миг встретились глазами, и я понял: нам нужно, чтобы это стало возможным, необходим и город, в котором мы всё еще не были. А услышала ли меня Васиковка? В этом я не был уверен, потому как, едва я заставил себя отвести взгляд, то увидел, что та снова покинула нас, на сей раз в кольце собственного смеха, всё больше разгоняя шаг, а объемные рукава костюма ее наполнились дыханием ветра почти как настоящие паруса. Задетые струны мандолины прорезонировали, впитывая ветер и отвечая своей собственной песней. Я не глядя подобрал мелкую шапочку с земли, и мы с Солей не сговариваясь припустили бегом, словно от нас ускользала сама истина. «Она знает, знает то, о чем и сама не подозревает» - стучало у меня в ушах, а, может быть, это всего лишь кровь приливала к голове с непривычки, ведь бежать было трудно, труднее, чем я предполагал, а Васиковка всё равно оставалась впереди, удивительно напоминавшая высокую мачту корабля, плывущую в волнах моря - сливочно-белого одеяния. - Она хочет догнать Кобальта? - Слишком давно он ушел, - слова Солей чуть свистели из-за щербинки. - Не отставай! Красный капюшон невесомо бился о ее спину сзади, а я не видел ничего, кроме этого подпрыгивающего капюшона и с трудом дышал; осенняя листва порывисто летела мне в лицо и, подобно отчаянным мотылькам, ударялась о машинку, защищавшую меня. Удары ног о камни отдавались в голове, в ушах, затем их отзвук начинали перекатывать между собой рокочущие скалы, высившиеся вдали по бокам от нас, за исполинами шумных тополей. Каменная кладка закончилась, уступив место проселочной дороге, зато теперь Васиковка оставляла на подмерзшей земле свои следы, и мы по цепочке передавали их друг дружке, впечатывая свою обувь в те же прогалины. Остатки отсветов заката всё еще отражались на стволах деревьев и округлых белых тучах, напоминавших гигантские воздушные шары для путешествий - такие, которые привязывают к корзинам и поддерживают в воздухе острием пламени. Чуть слева, вдали, за рыжеватой расщелиной горы у самой кромки леса притаилась незначительная группа людей: они развели костер, рисующий угловатые теневые узоры, и теперь грели от него ломти пищи и покрасневшие ладони. Я удивился: насколько красочен был здешний мир, заточенный в картине? Насколько реальны эти люди? А тем временем в этой во всех отношениях теплой компании звенела музыка: самый голосистый из мужчин пел, помогая себе гитарой, а женщины в разноцветных юбках отвечали протяжным хором. Впереди - туда, куда, судя по всему, направлялась Васиковка, ждал, весь в рыжих листьях, лес, который в отсветах огня как будто и вовсе приплясывал. - Постой! - сквозь отдаленное пение послышался звонкий голос Солей, и Васика, тоже обратив на нее внимание, оглянулась, почти не сбавляя шага, и от неожиданности врезалась спиной во что-то, полускрытое тенями. Тени задвигались и часть их упала на белые рукава костюма Пьеро, придавливая ткань. На незначительный момент в просвете меж деревьев мне почудилась отдаленно знакомая фигура с огромным молотом, перекинутым через плечо, и я почти услышал крик сотни птиц, голосами которых когда-то пронзительно закричал небесный кузнец, изнывая от боли в ушибленной ноге, - но в этот раз птицы молчали, и не было вовсе молота в поднятой руке, а Васиковка и наконец нагнавшая ее Солей обе застыли перед выходящим из темноты - белая свеча и красная. Обе успели кратко и тревожно переглянуться, прежде чем на лицо вышедшего плеснуло отсветом костра, что повергло их в недоуменный трепет; а затем девушки разноголосо воскликнули вразнобой: - Саар?! Действительно, и я отчетливо увидел лицо знакомого мне Валтасаара Саарена по кличке Кобальт - и в то же время не мог его узнать. Солей с тем же сомнением глядела то так, то эдак и решительно ничего не понимала, а Васиковка, остановившаяся слишком резко, по инерции еще немного покачивалась, как совсем недавно платформа яркой карусели, как медленно замирающие ветхие крылья хэллоуинской мельницы, и была удерживаема за запястье твердой рукой. Наконец она прерывисто вздохнула и обернулась к нам уже другой, сраженной наповал; была ли она всё еще старухой? Кажется, была, но едва-едва. Словно не веря глазам своим, Васиковка снова отвернулась от нас и выдохнула хрипло - горло с непривычки очень устало и от смеха, и от быстрого бега: - Ты не он. Кто ты? Пойманная им, она попеременно смотрела то на лицо незнакомца, то на руку, удерживающую ее за предплечье и край суховатой ладони, и, казалось, последнее как раз-таки и убедило ее доверчивые глаза в том, что перед ней совсем не Саар. - Пусти, пусти! - запоздало взвыла Васиковка, вырывая руку и пятясь, как от огня и отскакивая прочь, очевидно, только теперь внезапно осознав, что́ значло прикосновение к ней. Солей и я с молчаливым любопытством наблюдали, как мужчина с испуганной полуулыбкой на губах пóднял обе ладони вверх, демонстрируя и опасение, и послушание одновременно. - Прости, прекрасная недотрога, - голос откликнулся и мягко, и укоряюще. - Но ты налетела прямо на меня. Что же еще мне оставалось делать? Веселая нотка, прозвучавшая на самом кончике фразы, странным холодком напомнила мне манеру речи Кобальта, к которой благодаря хотя бы даже удивительным снам я уже успел привыкнуть. Не опуская шутливо поднятых рук, вышедший из леса сделал еще шаг вперед, и я усмотрел в этом движении слабое прихрамывание. Это вновь кольнуло меня странным узнаванием, но другим. Глаза же Солей вмиг удивленно вспыхнули, когда в свете отдаленного костра продемонстрированные ладони эти блеснули так, что стало очевидно: несмотря на отпечатки мозолей и потертую временем кожу, они были абсолютно здоровыми. - Мое имя Орро, - представился чужак и окончательно выбрался из тени. Противоестественное сходство с Сааром, явленное в сумраке, не стало от этого меньше: мужчина был и выше Кобальта, и старше - верхнюю губу и худые скулы очернила короткая щетина, вокруг впалых глаз залегли тонкие морщинки, - однако сами глаза, да и улыбчивый рот были точь-в-точь кобальтовы, как и немного растрепанная вследствие слишком давней стрижки прическа, и даже утонченная кисть его руки, обернутая в расшитую узором манжету свободного рукава рубахи, казалось, готова вот-вот изобразить причудливые арабески, только дождись нужного часа. - Однако отчего вы окликнули меня Сааром? Девушки переглянулись, и Солей, видя что Васиковка в своем недоверчивом ошеломлении предпочитает молча разглядывать неожиданный двойник, заговорила сама, опасливо щурясь: - Сначала объясни, какой такой силой ты обладаешь, - она кивком подбородка указала на его руки. - И при каких обстоятельствах лицо нашего друга отпечаталось на твоем. - Нет, так не пойдет, - скривился мужчина, явно недовольный поворотом разговора. Обозначенные руки были вмиг собраны в жилистые кулаки и с тихим шуршанием утоплены в складках одежд. Пройдя между девушек и не задев их даже краем плеча, словно был тоньше, чем казался, Орро захромал в сторону рыжих скал, но ненадолго задержался возле меня, оценивая. Мне определенно должно было стать неловко рядом с этим свободным и гордым человеком, который смотрел на меня сверху вниз, запустив руки глубоко в карманы широких брюк, но, удивительно, ему было, кажется, столь же неловко или даже больше, и не только рядом со мной - со всеми нами. Именно от этого чувства он и уходил. За спиной Орро висела старинная многострунная гитара - ее деревянный гриф я и принял поначалу за молот небесного кузнеца, занесенный за спину, - молчаливая, оттого, что была повернута струнами вверх, и совсем не походившая на кобальтову мандолину. Зато в круглом отверстии розетки - прямо под струнами - по дереву было вырезано подобие девичьего профиля с узким длинным носом и большими миндалевидными глазами. - Вы ведь «дядя Орро», - проговорил я в лицо уходящей гитары. Я всё же смог его остановить. «Дядя Орро» не оглянулся, но стал заметно менее неловким - плечи расправились сами собой, а руки вынырнули из карманов. - Взгляни на хребты вон тех острых скал, парень, по ним разгуливает ветер. Не слишком ли здесь зябко для разговоров? - Зубья скал одеты в плотные серые шали тумана, - парировал я. - Эти шали вот-вот сползут вниз, и нас всех засыплет сухим снегом. Идем лучше в табор. Я позволил себе удовлетворенно улыбнуться, когда новый знакомый, бывший, как и сам Кобальт, несомненным цыганом, направил свои неровные шаги в сторону сидевшей вдали группы у костра. Казалось совершенно естественным, что в картине жил тот самый табор, что знал когда-то маленький Валтасаар, и, значит, небесный кузнец тоже был где-то здесь, вероятно, в чернильной темени леса или посреди звезд. Оглянувшись на моих спутниц, я передал свою улыбку им, ободряя скорее принять приглашение и следовать к огню. «Он был кривоватый, мой Орро, - зазвучал в памяти бойкий детский голос Кобальта. - Шел и спотыкался, и тогда или ругался, или рыдал». Орро прихрамывал совсем чуть-чуть. Слишком много времени прошло с тех давних пор, когда мальчик знал его молодым. И всё же это был тот самый человек, которого я уже давно нарисовал в собственных мыслях. У самого костра плясали девушки, их подолы платьев и длинные волосы в веселом кружении разметались широким ореолом, отчего танцующим приходилось держаться на расстоянии друг от друга, давая каждой достаточно места. Мужчины и мальчишки стучали в звончатые бубны, стоя по краям, и весело глядели на пляску, но перед Орро расступились, молча пропуская и его, и нас. Остальные же сидели неровным кру́гом, огибая голую землю, подложив под себя солому и грубые покрывала. За их спинами разместились шатры, различающиеся по размерам; один был больше других и напоминал шатер цирка, в котором тренировались когда-то Васиковка и Саар - вероятно, оттого Кобальт чувствовал себя в цирке совсем как дома. - Ну-ка, кто тут в гостях? Смотри-ка, с тобой певунья такая!.. У Васиковки быстро, в одном прыжке выудили из рук мандолину, и девушка не сопротивлялась, внимательно следя, как будут чувствовать себя и другие цыгане в непосредственной близости от нее. - Должна предупредить, - робко встряла она в сплетение звуков, которые уже послышались от потревоженной проворными пальцами мандолины. - С вами может случиться легкое недомогание. - Она у тебя опасная, эта мандолина? Отравленные струны? Сонная песня? - заинтересовалась цыганка, быстро изучив древко. - Не будет никакого недомогания. Я - Зора-Лаура, подруга. Хорош конец осени, а? Последнее было брошено уже в сторону, где в тяжелой звенящей юбке танцевала другая цыганка. - Люблю вечерний озноб. Еще бы снова снегу вместо дождя! - пропела та в ответ, не обрывая ритмичных движений плеч. Нас быстро усадили в круг и подали горячие лепешки с запеченым цельным орехом. Меня и Солей отделяло от Васиковки несколько человек, в том числе Орро, длинной тенью нависший над головами сидящих, и парочка старожил. Ссутулившаяся старуха впилась в меня острым взглядом, а кривыми пальцами - в клюку; поглядев, как я аккуратно просовываю кусочек сладкой лепешки в прорезь машинки, чтобы закинуть себе в рот, она задумчиво пожевала, а затем изрекла: - Попадется скорлупка - за год лишишься жизни. Но если сразу выпадет зуб, то всё обойдется - откупишься от предсказания, значит. В подтверждение тому она широко улыбнулась, демонстрируя чернеющие просветы в улыбке. - А от всякого предсказания так откупиться можно? - заинтересовалась Солей, сидящая возле меня на корточках, глотая уже не первую порцию. Цыганка коротко затряслась от смеха: - Конечно, нет! Экая глупышка. А чтой-то платье твое совсем плохо́, - она поцокала языком, запросто теребя рукав красной вязки, который действительно, казалось, если зацепится где-нибудь петлей, тотчас распадется. - Дай, залатаю, - предложила она Солей и, схватив под локоть, увела ее за собой в ближайшую палатку, укутанную ярко-синей тканью. Я остался один в толпе. Тут и там в отсветах огня мелькала тень Орро, который невидимо ходил вокруг нас. Солей скоро вернулась в огромном разноцветном цыганском платье, с раскрасневшимися щеками, и, едва она вновь уселась рядом, я невольно приметил небольшие ожоги, похожие на искусную татуировку - красноватый узорчатый отпечаток, словно от ткани, симметрично обрисовавший ее плечи и ставший заметным благодаря более широкому вырезу на цыганском платье, которое было ей явно не по размеру. Я бы ни за что не решился спросить об этом, однако Солей сама первая поймала мой блуждающий взгляд и сдержанно улыбнулась - самыми краями губ: - Дотронься, разрешаю. Я застыл. - Да не стесняйся ты, - фыркнула она и, не успел я опомниться, схватила мою руку, прикладывая ладонью к своему плечу. Едва мои пальцы коснулись обгоревшей когда-то кожи, сознание кольнуло странным воспоминанием, которого у меня не было и быть не могло. Нагрянувшие картины пронеслись молнии подобно. - Солей, сможешь навестить одного человека? Девочка насторожилась. - Очень важного для меня человека, - добавил Кобальт. - Подругу детства. - Хочешь избавиться от меня? - Солей нахмурилась и посмотрела на Саара почти враждебно. - Я никуда одна не пойду. - Сходи, - почти ласково попросил Кобальт. - Это недалеко, я буду сидеть здесь, ждать одежду из прачечной и не успею никуда сбежать, а ты сделаешь для меня приятное. - Обойдешься! Саар мило рассмеялся, пропуская дерзость мимо ушей и явно любуясь упрямым, но затаенно напуганным выражением лица девчонки. Он знал свою силу: нужно лишь улыбаться, столько, сколько потребуется на этот раз. - Ну, пожалуйста, Солей, разве я часто тебя о чем-то прошу? - А почему не сходишь сам, раз это твоя подруга? Арлекин спрятал узкие ладони в карманы и отвернулся. - Не хочу. Но навестить надо. Расскажешь ей всё, что мы с тобой узнали о Выдуманном городе. Наконец Солей сдалась. И уже перед тем, как собралась уходить, Саар бросил ей короткое напутствие, на сей раз глядя очень серьезно и сосредоточенно - в точности так, как глядел вперед, выполняя любой сложный трюк: - Только осторожно. Не задерживайся. Не трогай ее и близко не подходи. И девочка отправилась на остров. Васиковка ждала, сидя у открытого окна, и потому заприметила лодку еще издали. Вне себя от волнения, девушка спрыгнула от окна и сбежала вниз по лестнице, но, выйдя из дому, внезапно замерла на месте, только теперь разглядев гостя. Это был отнюдь не Саар. - Эй! Кажется, ты - Васиковка? Девочка вскочила на горбатый бережок и, не утруждая себя подъемом в горку, начала разговор прямо там, придерживая лодку за тяжёлый канат. - А ты кто? Постой... я тебя знаю. Васика несмело шагнула по заросшей тропинке, не понимая, хочется ей общаться или всё же... - Кобальт скучает по тебе, - отрывисто выкрикнула гостья, неловко показывая щербатые зубы в улыбке. - Вот как, - девушка склонила голову набок, приостановясь, и пышные, но короткие светлые волосы нежным облаком полуприкрыли худоватые щеки. - Это заметно. Между ними оставалось не менее десяти шагов. Васиковка, будучи значительно выше Солей и смотря сверху вниз даже с такого расстояния, едва ли склонила к девочке хотя бы остренький подбородок и выглядела так, словно едва сдерживала желание презрительно фыркнуть. Но Солей не в силах была глаз оторвать от ее грациозной фигуры, женственных плеч, полускрытых батистовой тканью, от ярко очерченной линии темных губ, даже в гримасе презрения остававшихся изящными, и от ослепительно солнечных, совершенно потрясающих волос. Васиковка тоже внимательно разглядывала девочку - и не замедлила поделиться вердиктом: - Бедняжка... я помню это платье. На чем еще держатся такие лохмотья? И чем таким важным занимается Саар, что прислал ко мне свою прислугу? - Кобальт ищет Выдуманный город, чтобы тебя спасти, глупая! - Солей даже не заметила слова «прислуга», понимая, что она гораздо меньше значит для Саара, чем даже прислуга, но всё равно обидевшись за арлекина, который действительно постоянно был занят важным делом - поисками. - Он ради т е б я старается. Только в таком городе тебе будет безопасно. Васиковка медленно, тяжелыми шагами двинулась на Солей. - Безопасно... мне? - она едко улыбнулась, нависая. Однако соперница не дрогнула. - Это неверная расстановка приоритетов. Мне везде безопасно. Вот другим... в особенности тем, кто мне п о ч е м у - л и б о неприятен... Взгляд ее был нездоро́во прикован к угловатым плечам Солей, укутанным в скатанную тонкую шерсть платья. Скованно улыбаясь, девушка из последних сил удерживалась от опасных объятий: нужно было узнать самое важное. - Почему он взял тебя с собой? - Он не брал, я сама повисла у него на шее, - ответила девчонка. Пожала плечами. - Вот как всё просто, - прошипела Васиковка. - Выходит, мне есть, чему у тебя поучиться. Девушка вцепилась хрустким объятием в плечи Солей на долю секунды и тут же отпустила, отойдя на несколько шагов назад, словно отшатнувшись. Солей осталась на месте, попытавшись мягко оторвать слегка прижегшуюся к коже ткань, но вскоре голова ее закружилась, и девочка упала коленями на сухую траву. Почему-то муражки постепенно покидали горящие плечи и подкатывали к горлу. Откашлявшись и смахнув ладонью пот со лба, она с болью посмотрела в сторону дома Васиковки. Самой хозяйки острова видно не было. - Теперь понимаю, почему он не захотел прийти сам. Зрение помутилось, картинка съехала набок. В следующую секунду чьи-то руки обхватили Солей за талию и перекинули через плечо, словно охапку хвороста. Кто это - Саар, наблюдавший всю сцену из укрытия? Или кто-то еще живет на том же острове, рядом с этой ведьмой? Костлявые руки рывком опустили Солей вниз. В ноздри ударила какая-то пыльца, девочка пару раз чихнула, сразу стало легче дышать. Мир раскачался на легких волнах, в глазах медленно светлело, проступали нечеткие очертания старой лодки. - А ведь ей ничего не стоило оставить меня здесь навсегда, - с дрожью в голосе пробубнила сама себе Солей, приподнимаясь на локтях. - То-то Кобальт огорчится, когда увидит, что от меня не удалось так легко избавиться... Очнувшись, я понял, что прикован сосредоточенным взглядом к карим глазам - в них и промелькнуло всё увиденное, словно короткий блик костра, - но успел отпустить ее руку, как и она - мою. Эта Солей была явственно другой, выжившей во множестве более сложных ситуаций, хотя уже тогда была закаленной и сильной, хоть и с тонкой примесью страха в отважных глазах. Но эта Солей смотрела и на меня, и на воинственно настроенную Васиковку с усмешкой, с уверенностью своего превосходства и знания чужой слабины. Да и Васиковка больше не была опасна для нее - как и для меня, как и для любого, кому дочь Раппачини угрожала или кого старалась изредка припугнуть. Она переросла этот горький период желания мести, чужой боли, чтобы вступить в период в разы горше. Но она больше не желала боли кому бы то ни было, кроме себя самой - смеялась, на всякий случай прикрывая рот ладонями и свертком ткани, сидя с другой стороны костра, слушая игру на гитарах - соревнование двух мужчин, из которых каждый продолжал за другим хвост песни как можно смешней и нелепее. Старуха-цыганка на протяжении всего вечера вязала, постукивая спицами, то ли поверх ветхих петель накладывая свежие и крепкие, то ли вовсе сплетая заново, повторяя красное платье. Наверху, в горах, кто-то был: ночные скитальцы - совы и шебутные летучие мыши. Позади голос рек тёк тихо и едва слышно, костер был громче; повсюду танцевала листва под ногами, а мы с Солей говорили - одними глазами.