Кошка

      — Расскажи мне о детстве.       Рюдзаки развернулся и смерил Моль почти что удивленным взглядом. Это была, пожалуй, первая попытка нормального разговора. Хоть Моль и все чаще появлялась в облике человека, они практически не разговаривали. На все его вопросы она, в основном, отмалчивалась или давала очень неясные краткие ответы.       — Каком детстве?       — О своем. Как оно прошло?       — Ну… — Эл помолчал, надламывая шоколадную конфету, после закинул обе половинки в рот. — Я вырос в приюте, — наконец, ответил он не вполне внятно.       — Серьезно? А как тогда…       — «Дом Вамми». Детский дом для гениальных детей.       Эл сгреб ложечкой крем с пирожного и облизнул, снова глянув в экран.       — Тебя туда отправили из-за твоих способностей? Или по другой причине?       Рюдзаки помолчал немного, не оборачиваясь на нее.       — Не помню.       — Это настолько давно было?        — Ну да, — он чуть пожал плечами. — Настолько.       Кошка молчала какое-то время. Она сидела в позе лотоса на соседнем кресле, упираясь в сидение руками, и медленно покачивалась.       — И как все проходило? Каково тебе было?       Эл чуть повел плечом, после обернулся, внимательно глянув на Моль.       — Зачем тебе это знать?       Она помолчала немного, будто подбирая слова.       — Хочу знать о тебе больше. Вернее, хоть что-то. Раз уж я здесь…       — А если я не хочу?       — Тогда бы ты, скорее всего, действительно выгнал меня и завел обычную кошку. Или не завел. Но не стал бы оставлять рядом с собой человека. Фактически.       Эл чуть усмехнулся уголком губ.       — Да нормально мне было. По крайней мере, без Дома Вамми и без Ватари… не было бы всего этого. И меня. Такого, какой я сейчас есть, — он снова отвернулся, просматривая материалы очередного дела.       С тех пор, как он резко сдвинулся с мертвой точки, дело стремительно подходило к концу. Да и сам Эл расследовал теперь его так дотошно лишь из любви к искусству. Преступник уже был загнан, и Эл совершенно точно знал, что отрезал ему все пути к отступлению. Задержание планировалось провести в ближайшие дни. На недолгое время воцарилось молчание.       — А ты? — без особого интереса спросил он.       — Что я?       — Раз подняла тему детства, скорее всего, хотела об этом поговорить сама. Я слушаю.       — Нет. Едва ли, — отозвалась она и, судя по звуку, встала.       — Тебе это не кажется… нечестным? — задумчиво спросил Рюдзаки.       — Нет. — Моль немного помолчала, а постом спросила: — А что именно?       — Ты затрагиваешь тему, которая тебе неприятна. И сама отказываешься говорить.       — Мне особо нечего рассказывать. Я думала, хотя бы твое детство прошло лучше моего.       — И как?       В этот раз она замолкла надолго. В какой-то момент ему показалось, что уж теперь она точно продолжать не станет.       — По большому счету, твое все равно лучше.       Эл обернулся как раз в тот момент, чтобы застать, как она, пригнувшись, скрылась за креслом, чтобы вскоре выйти из-за него в облике крупной пепельно-серой кошки.

* * *

      Моль, ко всему прочему, крайне не любила показываться в облике человека перед кем бы то ни было, кроме Рюдзаки. Он даже не был уверен, знает ли кто-то еще в поместье о сущности кошки. Даже Ватари, судя по всему, был в неведении. Эл долго думал, говорить ли это старику, но все же решил, что это совсем не обязательно.       Настораживало только то, как Ватари иногда смотрел на своего подопечного: слишком уж внимательным, цепким взглядом. Будто бы что-то знал, но не собирался говорить или спрашивать. Рюдзаки это не нравилось, но он быстро убеждал себя, что ему это просто кажется. Да и нечего ему было скрывать. То, что знает Эл, обязательно воспримет и Ватари. Он ведь всегда доверял своему подопечному.       Моль выходила гулять только в облике кошки. Точно так же и возвращалась — никогда не приходила человеком. Поэтому было очень странным, когда она пришла под вечер в комнату с банкой мотыльков и бабочек и открыла ее, буквально вытряхнув насекомых в воздух. Бабочки разлетелись по комнате, усаживаясь на стены, мониторы и мебель в комнате. Одна из них уселась на стол неподалеку от Рюдзаки. Он махнул рукой, сгоняя ее, и повернулся к девушке.       — Это еще что?       — Мотыльки. И бабочки. Я их на крыше…       — Зачем ты их притащила?       — Теперь здесь будет… поживее.       — Если тебе что-то в этом доме не нравится, тебя никто и не держит, — он пожал плечами.       — Ты держишь.       Эл обернулся на нее, окинув пронзительным взглядом. По-кошачьи желтые глаза с вертикально вытянутым зрачком смотрели весело и тепло. От этого взгляда ему почему-то стало не по себе. Он отвернулся, отгоняя подальше от себя очередного мотылька.       — Убери их.       — Ты серьезно? — Моль насупилась.       — Вполне. Большинство из всех этих бабочек — однодневки. Даже долгоживущие скоро умрут от голода. Здесь будет полная комната мертвых насекомых.       Она лишь улыбнулась, обнажив ряд более треугольных и мелких, чем у обычных людей, зубов.       — Ну да…       Эл, мельком оглянувшись на нее, вздохнул и отвернулся вновь.       — Просто убери. Я попросил. И старайся мне не мешать.       — Попросил он… — пробурчала девушка и принялась ловить мотыльков обратно.       Прошло около получаса, прежде чем она вышла за дверь с банкой, снова кишащей насекомыми. Рюдзаки, глянув на свои руки, увидел ползающего неподалеку мотылька. Он хотел было окликнуть Моль, но что-то его остановило. Эл зачерпнул кончиком пальца немного меда с пирожного и поднес к мотыльку, который, к его удивлению, выпрямил длинный хоботок и принялся высасывать нектар. Рюдзаки лишь наблюдал за этим.       Он чувствовал себя, по меньшей мере, странно.