Пропавшие

      «Убивать только на словах просто, а ты попробуй сделать это, когда он смотрит тебе в глаза, когда он безоружный и беспомощный, когда он просто глядит в упор, а в глазах у него полное смирение. Пусть это твой враг, пусть ты отлично знаешь, что-либо он тебя, либо ты его — это всё меркнет, когда, пусть и твой враг, но совершенно живой и реальный человек стоит перед тобой, а внутри тебя просыпается всё хорошее и человечное, что вообще было. И тогда тебе надо решить: хочешь ты выжить или остаться человеком» — совершенно седой мужчина говорит это с какой-то грустью, совершенно не скрывая, что именно он выбрал в свой первый раз, когда его безоружный враг смотрел на него тем самым взглядом, который потом до конца жизни преследует тебя во снах. Юля вздрагивает и хочет съежиться, потому что эти слова будто открывают ей глаза. Естественно, она понимала, зачем им мечи, стрелы, огнестрельное оружие, но новобранцы предпочитали не думать об этом до того самого момента, пока жизнь и случай не ткнет их наивной детской мордой прямо в жесткий и безжалостный выбор. Здесь нельзя медлить, нельзя найти компромисс, можно только выбрать одно из двух: убить или помиловать, но помилование почти наверняка означает «умереть самому»       Муромец-старший презрительно хмыкает. Ему, кажется, нет дела до душевных метаний, угрызений совести и прочих тупых вещей, свойственных совестливым «правильным» людям. Он свой выбор давно уже сделал, совершенно не сомневаясь в его правильности, потому что «правильно» и «аморально» было для него чем-то единым. Александр Ильич был из тех людей, что идут к своей цели по трупам, наступая на чужие головы, а если чей-то череп треснул, не выдержав давления и тяжести тяжелого военного сапога, то так ему и надо, таким не место на войне да и, в общем-то, в этой жизни. Холодный расчет и получение собственной выгоды — вот что для него главное, а остальное оставьте бабам, которые сидят дома, воспитывая детей, воспринимая появление мужчины, как что-то волшебное, необходимое и приятное.       «Бабам не место в этой работе» — говорит он, узнавая о какой-нибудь мелкой неудаче своей старшей дочери, и эти слова гасят только зародившийся огонек в глазах рыжеволосой бойкой девчонки, которые старые вояки не зовут никак иначе, кроме «Воительница», «Спасительница», «Справедливость». Муромец-старший лишь кривит рот, разворачивается и уходит, а пятнадцатилетней Юле только и остается, что смотреть вслед удаляющейся каменной спине отца, на которого она так хотела стать похожей раньше, и лишь сейчас осознала, насколько же это страшный человек.       Глеб Егорович мягко опускает огромную ручищу ей на плечо и подмигивает, улыбаясь так по-доброму, так заразительно, что Муромец и сама улыбается в ответ, а потухший было огонек разгорается в её глазах в огромное пламя, заставляя трудиться и трудиться, сносить одну за одной преграды, а когда настает её время «сделать выбор», она делает его, основываясь только на голос своего сердце, а не презрительные взгляды отца. Горыныч улыбается ей одобряющие, мягко хлопает по плечу, а потом говорит очень нужные слова: «Ты сама решаешь, какой Муромец тебе быть» И Муромец действительно решает. Решает, что надо устранять корень проблемы, а не пытаться уничтожить симптомы.       Совершенно седой мужчина адресует ей пару строк в своей предсмертной записке: «Ты сделала верный выбор и теперь уж точно не закончишь, как я. Мир заслужил сильную, справедливую и чуткую Муромец, так дай её ему»       Да, она сделала свой выбор, и вместо предсмертного взгляда её первой жертвы видела во снах глаза того совершенно седого мужчины, который вовремя её предостерег, а теперь, если хорошие люди действительно попадают в рай, гордится ею откуда-то с неба, сидя на сером облачке.

***

      Муромец вздрогнула и проснулась. Прислушавшись к совершенной тишине в доме, она сделала вывод, что Горыныч с мелкой еще не вернулись. Дела Гая совершенно её выматывали, потому что все они, как на подбор, были совершенно одинаковыми, случай от случая копируя друг друга, но требовали столько же сил и времени, сколько требовали и все остальные дела.       С Вышки не было вестей, хотя она предупредила караул и велела не делать огонь тише даже ночью. Уже несколько раз два отряда по пятнадцать человек прочесали практически всю территорию Охранки, но не нашли даже намека на следы кого-то из пропавших. Муромец не могла понять, как это возможно, и уже вторые сутки не спала, ломая голову над этим вопросом. Как-то же радар засек дочь Долбушина? Тогда почему её следов не нашлось ни в том месте, ни в окрестностях, несмотря на то, что поисковики осмотрели всё от и до, проверили каждый кустик, каждую впадинку и пещерку? Юлия Александровна предпочитала смотреть на вещи трезво, не драматизируя и не нагнетая, но зерно тревоги уже накрепко засело у нее внутри. Охранка, пусть и очищенная её дедом от всякой злобной нечисти, всё так же не являлась местом для прогулок, имея свою флору и фауну, которая могла представлять смертельную опасность для обычного человека, и найти пропавших до того, как это сделают другие обитатели Охранки и её пределов — было святым долгом Муромец. — Внучка. — Раздался голос за спиной.       Муромец резко обернулась, хватаясь рукой за рукоять тут же появившегося меча. Перед ней стоял высокий старик, неизвестно как преодолевший все посты охраны и незамеченным вошел в дом, встав прямо за спиной внучки Ильи Муромца. — Внучка. — позвал старик, миролюбиво поднимая руки, будто показывая, что оружия при нем нет и нападать он не намерен. — Юлия Муромец это ты? — Я. — подтвердила Муромец, внимательно изучая незваного гостя. Отсутствие у него оружия никак не успокаивало: человек физически не мог беспрепятственно проникнуть в дом, вряд ли отсутствие оружия помешает старику навредить.       Старик смотрел поверх её головы, как смотрят обычно слепые, улыбался и совершенно не думал нападать. — Я пришел в твой дом без угрозы. — успокаивающе произнес он и еще раз показал пустые руки. — Скоро сбудется пророчество. Скоро в мир придет Герой, который освободит Мир Существ от гнета трех Королей. Я ждал этого очень долго, сидя в своей избе, и сейчас я знаю, что этот момент скоро настанет.       Муромец нахмурилась, по инерции все еще сжимая рукоять меча, но смутно вспоминала, что когда-то действительно слышала о пророчестве, в котором один из дома Муромцев станет Великим Героем, закончит дело, начатое Ильей Муромцем, и сам возглавит Три Королевства, навсегда очистив его. — И кто станет этим Героем? — спросила она первое, что пришло в голову. — Я не могу знать всего. — Старик беспомощно развел руками и тихо засмеялся.       Датчик на стене запищал, оповещая о том, что на территорию кто-то въехал. Муромец на секунду отвлеклась на звук, собираясь спросить еще что-то, но когда снова повернулась к старику, того уже не было. Она стояла одна посреди гостиной, сжимая рукоять меча.       Горыныч с мелкой появились спустя несколько минут. Мелкая с порога начала рассказывать, что за ней следили, что ей пришлось убегать, а в переходе она столкнулась с поехавшим стариком, который спрашивал дорогу до дома Муромец. Глеб Егорович, которого мелкая достала рассказами про старика еще в машине, отстранено выкладывал ключи и документы из карманов брюк на стол. Услышав про старика, Муромец вздрогнула. От взгляда Горыныча это не укрылось. Он сразу же начал толкать мелкую к лестнице на второй этаж. Мелкой это не нравилось. — Вы крысы сухопутные! — возмущенно вопила она. — Вам просто дела нет до событий моей жизни! Даже на могилку мне плюнуть не придете, звери!       Горыныч соглашался и продолжал подталкивать её к ступеням. В конце концов Крыловой это надоело. Обозвав напоследок своих домочадцев крысами, она взбежала по ступеням, показательно громко захлопнув дверь в свою комнату. — Старик и до тебя добрался, Юлия Александровна? — усмехнулся Глеб Егорович, поворачиваясь к своей начальнице, но, наткнувшись на её взгляд, улыбаться перестал. Подвинул стул и сел напротив. — Был тут несколько минут назад. — сообщила Муромец, глядя в стол. — Говорил о Пророчестве, о том, что скоро появится Герой. Появился из ниоткуда, я думала, коньки отброшу, когда он меня внучкой обозвал. — Думала, это дух дедушки Ильи? — Горыныч, не сдержавшись, засмеялся. Муромец злобно зыркнула в его сторону. — Ты понимаешь, что это значит? — встревоженно спросила она.       Горыныч поправил очки. — Придет Герой, очистит Мир Существ, закончит начатое Ильей. — пересказал он всем известное пророчество.       Муромец со вздохом откинулась на спинку стула, будто была утомлена глупостью своего секретаря, будто вещи, которые она понимала, были настолько очевидными, что не понимать их — было проявлением беспросветной тупости. — Это значит война, Глеб! — воскликнула она, выпрямляясь и хватая Горыныча за широкое запястье. — Это значит, что будет война, что в ней придется участвовать, и одному богу известно, сколько наших в ней поляжет. Я надеялась, что это произойдет не сейчас, я надеялась, что она нас не коснется. Ты будто не знаешь, какие твари обитают за чертой Охранки? Ты будто не знаешь, каких сил нам стоит сдерживать их? А чего стоило деду загнать их туда?! Ты этого не знаешь?!       Муромец почти кричала. Горыныч смотрел на тонкое серебряное кольцо на её пальце, не решаясь возразить, что всё он прекрасно знает. Если Муромец кричит, видимо, известно ему не всё. — Юль, я понимаю тебя. — осторожно начал он, когда Муромец немного успокоилась. — Но в пророчестве сказано, что ты победишь, а значит… — А если не я?! — закричала Муромец, вскакивая. — А если не я, Глеб?! А если Крылова?!       Горыныч осекся. В этой родственной неразберихе он совсем забыл, что Крылова — прямой наследник дома Муромцев, и как бы она не отрицала этого, прячась за фамилию и толстый бок своего другого отца, в ней текла кровь Александра Муромца.       Муромец неожиданно всхлипнула и осела на пол, почти по-детски обняв колени руками. — Я не хочу, Глеб, я не хочу, чтоб она в этом участвовала. — её голос непривычно дрожал, а длинные рыжие волосы закрывали лицо, залезая в глаза.       Горыныч беспомощно посмотрел в потолок и опустился на пол рядом с ней, положил большую ладонь на вздрагивающие плечи. — Всё будет хорошо. — тихо сказал он, и сам понял, насколько это тупые и лживые слова.       Откуда ему было знать, что всё будет хорошо? И не эти же слова говорил ему его бывший лучший друг, когда они выходили на задание, прежде, чем предал его, чуть не загубив?       Перед глазами тут же появилось лицо Муромца-старшего, тогда еще улыбчивого и правильного. Тогда еще просто Саши. Еще лучшего друга. «Всё будет хорошо!» — уверяет он, хлопая Глеба по плечу. — «Всё будет хорошо, друг, я тебе обещаю! Мы вместе влезли в это, мы вместе и выйдем победителями!»       Победителем вышел только Александр Муромец, а его, верного и доверчивого Глеба Егоровича, едва не обвинили в измене, лишили должности, но великодушно позволили заниматься дочерью Муромца, до которой самому Муромцу не было никакого дела. Их обоих списали в утиль. И они всем показали. — Мы всем еще покажем. — задумчиво произнёс Горыныч, перебирая пальцами рыжие пряди. — Я не могу знать, что нас ждет, что всё будет хорошо, но могу предположить, что мы надерем любую задницу, которая приблизится к нашей семье. Мы не дадим Крылову в обиду. — К нашей семье. — Муромец сначала усмехнулась, а после и вовсе рассмеялась. Истерично и страшно.       Горыныч не испугался. После истерик и криков товарищей, лишившихся в ближнем бою или по неосторожности конечностей, истеричный хохот Муромец не казался ему чем-то неестественным, но напрячься заставил. Он понимал, что назревает истерика, что забота о младшей сестре, и без того часто дающей повод для волнений, может запросто свести Юлию Александровну с ума. Её любовь к мелкой была почти маниакальной, что объяснялось тем, насколько рано их общий отец отказался от младшего ребенка, не дав даже единственного шанса проявить себя, выбросил на помойку, и если бы не Муромец, если бы не новый отец, Крылова просто исчезла бы.       Внезапно, Муромец замолчала и посмотрела на Горыныча. — Глеб, а если это и правда Крылова, — тихо начала она, с каждой секундой всё больше и больше теряя спокойный вид, — Если это Крылова, Глеб, он же не оставит её в покое! Он попытается вернуть её, как пытался вернуть меня!       Горыныч сразу понял, о ком идет речь. Только один человек в его окружении был настолько ублюдком, чтобы отказаться от родного ребёнка, а потом, почуяв выгоду, вернуться в его жизнь, угрожая и требуя любви. — Он не посмеет. Мы ему не позволим. — заверил он, прижимая голову Муромец к ткани белоснежной рубашки. — Я ему не позволю.       Муромец поверила. Муромец всегда ему верила, потому что больше верить было некому. С грохотом открылась дверь комнаты Крыловой. Мелкая шла к лестнице, нарочито громко стуча пятками по полу. — Что это вы там делаете, мыши? — закричала она еще до того, как гостиная попала в её поле зрения. — Обсуждаем рабочие вопросы! — почти жизнерадостно закричала в ответ Муромец, но голову с секретарской груди не убрала.       Крылова подозрительно оглядела сидящих на полу. Неопределенно хмыкнула и начала спускаться по ступеням. — Если вы подумали, что я за вами слежу — передумайте, я просто водички захотела. — предупредила она. — Ща я попью, уйду, и обсуждайте там, что хотите. Извращенцы.       Горыныч, не сдержавшись, засмеялся.