Кукушка

Крысе ________________

Ты свой дом, как умел, хранил Ты молился за всех любимых, А вернулся лишь ты - один. И тобой словно брезгует Смерть, Слёзы душат - ни крикнуть, ни спеть, По безлюдным тропинкам бегут Твои ноги. Где тебя ждут? Память с горечью в петлю вьётся. Ты всех помнил и нёс с собой. Ты вернулся. А дом Пустой.

- На высоком холме возвышается замок, жителей которого двадцать лет назад выгнала чума. Он пуст, в его коридорах витает запах плесени и сырости, носится шальной сквозняк. И никто не решается приблизиться к этому строению, напоминанию о смерти, слезах и боли... Я прошёл в прохладную темноту замка, в котором жили Мы. Это неустойчивое Мы очень легко развалилось тогда на Я – который ушёл, и Он – который остался. По коридорам, как и двадцать лет назад, летает гулкое эхо. Босым ногам так непривычно ступать по холодному камню после раскалённого песка Вечной Пустыни. Глаза так же слепы в кромешной темноте, как и под палящим солнцем. В обеденном зале, всё такой же незыблемый, как мне казалось когда-то, возвышается стол. Он занимает по меньшей мере треть зала, но стула здесь всего два – мой и Рыцаря. Мой пустовал, сколько я себя помню - молодому эльфу-оруженосцу куда удобнее было взгромоздиться на спинку рыцарского кресла, чем сидеть на попе смирно, как все нормальные жители замка. Во время обеда здесь всегда гремела музыка, кружились в танце слуги и горничные, слышалось пение, и все звуки перекрывал раскатистый хохот Рыцаря. Я помню и свой смех – звонкий, как у всех эльфов, заразительный, и, я знаю, слышный в любом конце зала. Теперь это словно был другой зал – пустой и молчаливый, хранящий какие-то страшные тайны и помнящий всё, что было когда-то. За мной на полу остаются следы босых ног, отпечатавшихся в пыли тёмными пятнами – чёрными дырами в завесе времени, дырами в прошлое, через которые в мир настоящего прорываются воспоминания и горечь. А когда-то там, куда я ступал, вырастали лесные травы… Леди Чума не щадила никого. Леди Чума унесла жизни многих и многих. Но среди могильных камней, усеявших кладбище на заднем дворе, я не нашёл камня с именем Рыцаря. Честно говоря, этого имени я не знал, но если бы увидел, сразу бы понял, что это его имя, я уверен. Это было бы что-то особое, совсем, совсем особое… С трудом распахиваются проржавевшие оконные решётки, впуская жар и зной снаружи. В большинстве окон даже сохранились стёкла. Вечная Пустыня не выпускает никого. Но я умудрился двадцать земных лет рыскать по её границе, ни на шаг не сдвигаясь в её сторону. И она отступила. Она выплюнула меня к воротам моего милого и когда-то горячо любимого дома. Цепочка следов ведёт на самый верх башни - моего обиталища. Пыльное зеркало отражает меня с головы до ног, и я разглядываю того юнца, что прятался в нём эти долгие двадцать лет. Беспечного, весёлого и бесшабашного, юного, влюблённого по уши в мир и самую чуточку – в себя самого, готового пить, петь и смеяться в любое время, лёгкого и прозрачного. Он тоже с любопытством рассматривает меня – странного пришельца, интересно, что же ему понадобилось в пустом замке? На какой-то миг его лучистый взгляд с танцующими в глазах солнечными зайчиками встречается с моим – некогда светлым, а теперь словно покрытым пылью, как и всё здесь, как и поверхность этого зеркала. Он неотступно следует за мной, куда бы я ни пошёл. Он ступает легко и бесшумно, но я чувствую его присутствие. «Знал бы ты, сколько здесь было всего… Как много я хочу тебе рассказать…» И ничего так и не рассказывает. Лишь вздыхает, поднимая стайки беспокойных пылинок, и солнечные зайчики пляшут в глазах. Он провожает меня до порога. До самой двери. Я оборачиваюсь и какое-то время смотрю в эти блестящие глаза, а потом целую их. Он должен сохранить часть меня, как наверняка хранит часть рыцаря, частички всех, кто жил здесь, кто пел и плясал в обеденном зале. - На высоком холме возвышается замок, жителей которого двадцать лет назад выгнала чума. Он пуст, в его коридорах витает запах плесени и сырости, носится шальной сквозняк. А ещё, говорят, там бродит наваждение эльфа-оруженосца, чья жизнь была в числе первых унесена болезнью. И тянутся тропинки лесных трав и цветов по коридорам, а вечерами в холодном и тёмном зале звенит одинокий голос, поющий и плачущий, а может и смеющийся...