I was made for hating you, baby

Он почти оглох от душащей ненависти, что накатывалась огромными волнами на обезоруженные ноги, руки, тело. Мысли. Она так близко, а он не может ударить. Схватить эти рыжие волосы грубой металлической рукой и резко дернуть в сторону стены, ударяя головой и вырывая пламенный клок. Блять. Баки даже не может протянуть руку, чтобы коснуться ее плеча, ведь этот гребаный Роджерс держит таки сильно, что Зимнему кажется, будто руки капитана и побелевшие пальцы, сжимающиеся на предплечье, прямо сейчас дробят его кости. Точно также, как и все мысли, сверлом врывающиеся в помутневшее от злости сознание. Зачем она подошла к нему так близко, упиваясь его беспомощностью, его слабостью. Но… Разве у таких людей, как Баки есть слабости? Есть. Это страх и вечный запах смерти, покрывающий обезображенное сознание. Он пропитан этим насквозь. Болью, той самой, что скрывается в сознании до самого последнего момента. Когда она так нужна. «Она — моя» Боже, какая глупость! Откуда эта фраза взялась в его сознании почему так прочно засела внутри? Почему не получалось ее достать, словно въевшуюся в палец занозу? И почему он так яро чувствовал смысл слов, но не мог ухватить за хвост последний элемент, который бы вонзил в сознание кусок жизни, от которой солдата насильно избавили. А может и не насильно Он не помнил. Не. Помнил. Наташа будто бы знала, какие мысли его терзают, потому что в ту же секунду взгляд, блистающий тысячами изумрудов, вперился в почерневшие от гнева глаза. Вытаскивая, выискивая там ту самую занозу. Ей не хватило сил, и изумруды стали медленно наполняться слезами. Какого хера ты почти плачешь? И вдруг, Баки начал истерически смеяться, чувствуя, как Роджерс медленно и осторожно, шаг за шагом ослабляет свою хватку, потому что Таша повернулась на пятках и пошла прочь из тренировочного зала. Что заставило ее уйти? Неужели больше не хотела понаблюдать за пыткой своего самого главного врага? Врага. Или нет? Барнс не помнил, а Романова старалась забыть. Те недолгие отношения, что проскочили между ними, словно искра, рассыпаясь на миллионы золотых звездочек, улетая в небо, как великие люди прошлого. Бакинат тоже стал прошлым. Навсегда. Обескровленный труп. Их любовь. Да и Баки умер. Давно убил в себе прежнего солдата с доброй душой. Машина. Обтесанная. Хладнокровная. На механизированном топливе. Для убийств.

***

— Барнс, ты выслушаешь меня или нет? — прорычал Фьюри, не выдержав бесконечного наблюдения за мечущемся в комнате Зимнем. Безусловно, он был вне себя от гнева. — Я еще раз повторяю, что меня не интересует личностные отношения моих подчиненных. Вы — единственные, кого я могу отправить на это задание. И даже не смей перечить мне! — А почему, эта рыжая… Агент Романофф не может пойти на задание со своим любимым Стивом?! — почти кричал, срываясь на охрипший голос. Метнул в русскую злобный взгляд, та только поджала губы и хмыкнула, опираясь спиной на стену. Ненавижу. Тебя. — Роджерс слишком сентиментален. Зачем мне отправлять героя всей Америки, когда есть совершенно хладнокровная машина для убийств, которая не сможет ослушаться моего приказа, — зашипел Ник. Он не выносил Баки, когда тот начинал злиться. Все тут же стали раздражаться и метать в друг друга молнии. Инициатором этого настроения являлся Зимний Солдат. Глаза полыхнули. — Так вот, кто я для Вас после всего?! Убийца! — наконец, позволил себе сорваться на крик, упираясь руками в стол директора, почти кроша дерево металлической. Трясущиеся руки и безумные глаза. Страшнее он не выглядел никогда. — Поедете на бронированном джипе. — Фьюри кинул ключи от машины в руки рыжей и покинул кабинет, видимо, совсем не желая продолжать этот разговор. Солдат вывел его своей излишней капризностью и вдруг внезапно пробудившемся чувством собственного достоинства. Натт последовала примеру директора, покидая его кабинет, оставляя Баки наедине со своими мыслями. Он мог сойти с ума от них, но ей было плевать. Ты всего лишь предатель, который осмелился предать даже себя. Машина. Человек? Нечеловек.