Мамихлапинатапаи

      В первый раз Каору поцеловала его совершенно неожиданно.       Кеншин стоял во дворе, разглядывая список покупок, и вот она — марширует к нему со свойственной ей целеустремлённостью во взгляде. Он приготовился достойно пережить вспышку её гнева. Наверняка это Яхико виноват; после того, как всё улеглось, и Яхико перестал ходить вокруг Каору на цыпочках, будто боясь, что она снова исчезнет, он начал похваляться своим мастерством в предельной технике школы Кашин. Эта тема стала для них вскоре ещё более острой и злободневной, чем кулинарные навыки Каору — редкий день проходил без возмущения Каору по поводу новообретённого высокомерия её ученика.       Не то чтобы Кеншин был против. Он никогда не упрекал её в излишней вспыльчивости, и никогда не стал бы, потому что она по крайней мере здесь, она жива и может впадать в бешенство, огрызаться, закатывать рукава и гоняться за ними по всему дому за неудачные шутки, и его мир оживает с ней и приходит в движение. Её глаза, голос, аромат её волос... без неё всё просто остановилось. И мир снова ожил и обрёл краски, лишь когда он упал ей на руки там на берегу; когда проснулся на другое утро в ужасе, потянулся в поисках её ки и почувствовал, что её душа тоже тянется к нему навстречу, осознал, что она здесь: дома, в безопасности, невредима, а это был всего лишь дурной сон.       — Каору-доно, — сказал он, поднимая руки в успокоительном жесте. — Ну же, не стоит так нерв... Ммм!       Она решительно обхватила руками его голову. Пальцы запутались в рыжих космах, когда она подтянула его к себе и прижалась губами к его губам, мягким, но сухим и немного потрескавшимся от осенней непогоды. Он начал терять равновесие, и она отпустила его.       — Вот, — сказала она, явно нервничая. — Сделано.       — О... Оро? — Кеншин смотрел на неё, чувствуя, как вспыхнули жаром щёки, и отчаянно пытался произнести что-то более осознанное и членораздельное. — Oрo?       Да уж, осознанное.       Каору скрестила руки на груди и повернулась к нему боком, гордо вскинув подбородок.       — Я пообещала себе, что сделаю так, когда вернусь домой, — пояснила она. — Вот, сделала.       Сказав это, она пошла прочь.       Он рванулся за ней, ухватил за рукав кимоно.       — Подожди...       Она обернулась.       Их первый поцелуй был неожиданным; второй поцелуй был неуклюжим и неуверенным: оба не знали, куда девать нетерпеливые руки, как лучше соприкоснуться изумлёнными, ещё смущающимися губами. К третьему они уже приноровились, а четвёртый и пятый были просто замечательными: он крепко обнял её за талию, она обхватила его руками за шею — и льнула к нему, сама мягкость и жар. После шестого поцелуя она попросила его жениться на ней.       После седьмого он согласился.