Мои фантазии о дальнейших судьбах героев

      Люба с радостью встретила родителей и брата с сестрой, когда те вернулись из столицы.       А малыши с порога увлечённо и наперебой рассказывали сестре о Петербурге.       — Любаня, Любаня! Мы Серёжу видели!       — А ещё у нас потоп был!       — А нас не наказали!       — А маменька с папенькой к самому царю ездили! Во дворец! И к царице!       — Маменька — такая красавица!       — А папеньке скоро орден дадут!       К сожалению, из детского лепета трудно было понять, что правда, а что фантазии брата и сестры, и невозможно было представить себе бравого артиллериста Сергея. Люба даже пожалела, что не ездила со всеми вместе и не видела брата.       Но как приятно было прийти к отцу в библиотеку, втянуть ноздрями характерный запах книг, — Люба ведь была книжной девочкой! — ощутить под ладонью гладкую кожу дивана и послушать рассказ папеньки о поездке в Петербург.       — А как прошёл смотр? Серёжа не подвёл?       Серые глазки смотрят пытливо. Отец в очередной раз поражается: как на Софью похожа! У них очень красивые дети! Душу заливают нежность, признательность и любовь.       — Нет, дочка, не подвёл. Серёжа кланялся тебе.       — Да, папенька, я знаю, мне маменька письмо от него передала.       Люба глядит серьёзно, а отец улыбается. Ему хочется поцеловать дочку, но он сдерживается. Барышня уже взрослая и внушает мужчине некий трепет — так просто, как в детстве, к ней уже не подойдёшь, на ручки не возьмёшь.       Вера вернулась от Полины Михайловны страшно довольная и по инерции продолжала говорить по-английски. Она, с одной стороны, немного представлялась, как артистка, а с другой — сердилась, что её не понимают. «Ну, что вы! Это же так просто! That’s fine!»       Софья удовлетворённо отметила, что в доме всё в порядке. Только Офимьевна что-то выглядит утомлённой.       — Нянюшка моя дорогая! Отдохни! Полежи!       Няня говорит с одышкой, но ворчит:       — Лёжа-то только смерти ждать!       Вера, Ваня и Дина старались при няне вести себя тихо и смирно, но не всегда получалось. Младенчество слишком жизнерадостно и эгоцентрично.       Софья вызвала доктора, но тот только руками развёл: против старости и дряхлости лекарства пока не придумали. Графиня пригорюнилась. Не оттого, что теряет помощницу, — жалко добрую бабушку Офимью!       …Она умерла на Пасху — в Светлое Христово Воскресенье. Дети было заревели, но мама им объяснила, что в такой праздник Христос забирает к себе самых достойных.       — Наша Офимьевна была поистине святая женщина! Мы её будем помнить всегда! Она будет жива в наших сердцах!       Софья посидела в детской комнате, прижав к себе всех своих деток, кто был рядом.       Люба всю пасхальную неделю провела в молитвах дома и в церкви. Она знала, что в светлую седмицу грех печалиться, но ничего радостного в голову не приходило. Софья заказала в семи церквях в районе Якиманки на девятый день, как раз в Радуницу, большое поминовение и сама молилась искренне за упокой души рабы божьей Евфимии… У Иоанна Воина, потому что Любочка больше всего любила эту церковь и опять туда маменьку повела.       А младшие ничего, быстро забылись. Или не забылись, но внешне ничем свою печаль не проявляли, дрались, бегали, играли.       Пасха в этом году была ранняя, и Вера сразу после каникул экзаменовалась в гимназии. Инспектриса, вначале кисло взглянувшая на старую знакомую, по мере ответов бойкой барышни Воронцовой всё более разглаживала морщины на лбу.       — Хорошо, графиня! Желаю успехов Вашим дочерям! — обмахивалась она платком.       Люба собиралась после окончания гимназии в педагогический восьмой класс: она хотела, как маменька, стать учительницей, так и не поменяла свою детскую мечту. Инспектриса пообещала Любови Воронцовой, что у той будет возможность попробовать свои педагогические таланты в классе младшей сестры.       Любу от этой мысли потряхивало: неизвестно, что может выкинуть Верунчик, тем более на людях, без родителей и без… — Любочка всхлипнула, — Офимьевны! Некому теперь сдерживать баловницу! Но если девица собралась в педагоги, придётся привыкать! В классе могут оказаться самые разные ученицы! Она вытерла непроизвольно выступившие слёзы.       * * *       В мае всей России предстояло всеобщее торжество и повод к ликованию. Была назначена коронация Его Императорского Величества, Государя Императора Николая Александровича.       Из-за коронационных торжеств в институте и гимназии каникулы начались раньше обычного, а Владимир Сергеевич был занят подготовкой московского гарнизона к коронации.       Дни с 6 по 26 мая 1896 года были объявлены Коронационным периодом. 25 мая праздновался день рождения императрицы Александры Фёдоровны.       Императорская чета ожидалась в Москву 9 мая, а все участвующие в церемонии торжественного въезда в Москву должны были прибыть в город не позднее 5 мая. Торжественный въезд совершался от Петровского дворца по Петербургскому шоссе и далее по Тверской-Ямской и Тверской улицам.       Был сформирован коронационный отряд в числе 82 батальонов, 36 эскадронов, 9 сотен и 28 батарей — под главным начальством великого князя Владимира Александровича, при котором был образован особый штаб с правами Главного Штаба. Владимир Александрович прибыл в Москву и вступил в командование 3 мая 1896 года. Он был похож на всех Романовых, с таким же свинцовым тяжёлым взглядом из-под фуражки.       Бутов и Воронцов говорили в их укромном месте в библиотеке.       — Смотри, Вольдемар! Великий Князь Владимир — почти наш ровесник! Он тоже воевал на Балканах, но где-то в другом месте, не под Плевной!       — Он моих инженеров, — отвечал граф, — загружает постоянными заданиями по улучшению покрытия мостовых.       — О! Отлично! Наконец-то у нас дороги станут лучше! — оптимистично воскликнул Евгений Петрович, и было непонятно, с иронией это говорится или серьёзно.       — Хорошо бы было! .. — протянул Воронцов. — Брусчатка должна стать идеальной только на тех улицах, где будут проходить маршруты августейших особ!       Была разработана карта перемещения Их Величеств по первопрестольной, содержание карты Воронцов хранил в тайне.       Бутов, услышав, только крякнул в кулак.       — Ты знаешь, Евгений! — продолжал граф. — Сюда в связи с приготовлением к торжествам коронации явится и Илларион Иванович Воронцов-Дашков!       — Это бывший лейб-гвардии гусар, что ли?! — оживился Евгений Петрович. – Он, кажется, твой дальний родственник! Припоминаю что-то такое из нашей юности…       Взгляд Бутова стал озорно-мечтательным и мальчишеским.       — Да, ты прав, — сухим тоном попробовал охладить друга Воронцов. — Его супруга — внучка графа Воронцова, Михаила Семёновича, Царствие ему Небесное! У брата Елизаветы Андреевны, Мишеля, мы и гостили в Алупкинском дворце!       — Давай, что ли, выпьем, брат! — предложил вдруг Бутов.       Хозяин велел подать коньяку.       — За здоровье Его Величества Императора и всего Российского Императорского Дома! — провозгласил тост Евгений.       Воронцов, также стоя, выпил с серьёзным видом.       А женщины и дети жили своей вольной летней жизнью. В начале мая погода испортилась: дождь, холод, — но вскоре вернулось тепло, которое, казалось, не покидало Москву всю вторую половину зимы.       В саду у Воронцовых хозяйка беседовала с Надеждой Николаевной Бутовой. Гостья хранила какое-то неопределённо-загадочное выражение лица.       Софья была нарядно одета, к приёму гостей, в шёлковое платье с короткими рукавами фонариком. Особый крой зрительно увеличивал и без того пышную грудь: низкий вырез оторочен кусочком сибирского меха, сильно затянутый корсаж украшен золотошвейной парчой. Зато юбка скроена по моде нынешнего сезона: узко и без украшений. На груди две нитки жемчуга, на запястьях браслеты. Причёска скромная и изящная: спереди волосы мелко завиты и взбиты, а сзади утянуты в тугой пучок костяными шпильками.       Дети разговору не мешают, бегают где-то.       Софья сделала ту же хитрую мину, как бывало во времена учёбы:       — Какие у тебя секреты, Наденька?! Я же вижу, что ты что-то скрываешь?! Или, наоборот, хочешь рассказать?       Надежда Бутова отвечала смущённо:       — Евгений, наверное, уже поделился новостью с твоим мужем!       Соня только раскрыла пошире большие глаза, так что они стали огромными. Губы уже готовы расплыться в догадливой улыбке.       — Что, Наденька, правда?!       Взгляд скользит по фигуре подруги, одетой в свободное платье.       — Евгений ждёт третьего сына, а я бы хотела дочку… Но это ещё не все новости! — не даёт Надежда подруге перебить себя.       Глаза графини Воронцовой от удивления уже занимают пол-лица. Что ещё?!       — Соня! Манечка выходит замуж! В Пензе!       — О Боже! За кого?       За сына купца второй гильдии, Прокопия Андреевича Карпова. Он на десять лет постарше Манечки.       - А ты видела его? — озабоченно спросила Софья.       - Нам достаточно того, что маменька Елена Васильевна одобряет этот брак! Она же там, в Пензе, всех знает!       Дамы обсуждают животрепещущие новости. Поедут ли родители на свадьбу? Конечно, да! Как собрать приданое? Для Софьи сомнения нет: Владимир обязательно поможет! Наде неудобно принимать такой подарок.       — Но ты же помнишь: Манечка — наша общая крестница, всех институток! — возразила Софья, считая, что против такого довода подруга не устоит.       Как Елена Васильевна себя чувствует, где она будет жить? Останется ли в Пензе или приедет к младшим внукам?       — Мы не знаем ещё… Маменька не очень хорошо себя чувствует, а у нас опять будут заботы, шум, пелёнки… — улыбается Наденька, прислушиваясь к чему-то происходящему внутри её…       Софья подумала, что матери Бутова к шуму не привыкать, но вслух ничего не сказала.       Вера захватила в своё распоряжение мальчиков Бутовых, несмотря на то, что они уже почти взрослые: Мише 14, Николке, кадету, 12 лет. Но они привыкли играть с Верунчиком.       – Господа! — говорит она внушительно. — Я буду английская королева, а вы будете… послы! Да, послы!       Она нашла какую-то тряпку густо-малинового цвета, завернулась в неё.       – Вот здесь положите подушки! Это будет трон!       На робкие возражения, что послы не устраивают тронов иностранным королевам, Вера повернула голову и задрала подбородок повыше.       – Ну как хотите!       Но Николке и особенно Мише интересно послушать, как подружка их юных лет болтает по-английски. Они делают всё, как она хочет. Впрочем, это на мальчиков действуют женские чары Веры Воронцовой.       – Dear gentlemen! I'm glad to see you! It's a long time since I saw you last! — говорит она, стараясь соблюдать светский тон.       Мордашка Веры в это время отвёрнута на 45 градусов в сторону. Она быстро оборачивается на своих партнёров и подсказывает быстрым шёпотом:       – Мы рады приветствовать Ваше Императорское Величество! We are glad to salute Your Imperial Majesty!       И опять принимает царственный вид. Мальчики не понимают, не могут повторить. На лице Веры разочарование.       В это время во дворе какое-то оживление.       – Господа, давайте побежим посмотрим! — говорит по-русски королева.       Приехала турчанка Мириам с дочкой Сафие пятнадцати лет. Это юная восточная красавица, завёрнутая в нежно-розовую чадру, в лиловых шальварах и золотых туфельках. Только южные чёрные глаза сверкают из обилия тряпок, как бриллианты!       Маменька Софья Ивановна плачет, обнимается с Мириам, которая одета в тёмный костюм, в коричневый хиджаб.       – Мириаам! Как я рада тебя видеть! — восклицает маменька. — Дети! Представляю вам мою названую сестру — Мириам!       – Названую дочку, скорее… — тихонько говорит гостья. — Ведь твой муж заменил мне отца! Где он?       – В библиотеке, как обычно, с Евгением Петровичем. Ты же помнишь Бутова, нашего кума?       Сафие стоит всё время разговора, прячась от мальчиков за спиной матери.       Люба, которая теперь все дни проводит с младшими, заменяя Офимьевну, привела Ваню с Динкой.       – Вот мои дети! — говорит Софья. — Любочка, Вера, Ванюшка и Диночка, Надежда! — перечисляет она по старшинству. — Сафие, не бойся, иди с ними. Ваня и девочки тебе всё покажут!       – Сафие стесняется мальчиков, — пояснила Мириам.- Она не привыкла к мужскому обществу!       – Хорошо, пойдёмте в нашу женскую компанию, — решила Софья. — А где твой Аслан? ..       Женщины присоединились к Надежде Николаевне, которая ждала в столовой. Как обычно, последовали восклицания, расспросы, ответы невпопад.       В глубине комнат раздался звонок телефонного аппарата, и горничная объявила, что графиню вызывают Шестаковы. Удалившись недоумённо в кабинет, Софья вернулась к подругам с улыбкой.       – Медамочки! — сказала хозяйка, и дамы прыснули. – Нет, послушайте! Катюша Басманова вчера приехала в Москву! Она тоже к нам приедет!