Мои фантазии о дальнейших судьбах героев

      У Воронцовых готовились к именинам. Праздник обещает быть вчетверо веселее, когда одновременно день ангела справляют Вера, Надежда, Любовь и мать их София!       Из детей только Любочка, наверное, понимает, что значит день ангела. С утра мама сходила с ней и с Верунчиком в церковь.       Люба с удовольствием ходит с мамой в церковь. Это удивительно тёплый и гостеприимный храм Иоанна Воина на улице Якиманке. Люба радуется, только завидя его золотые маковки, тёмно-красные стены и нарядную трёхцветную крышу. Серёжа специально для сестрёнок сделал однажды макет этого храма из фанерки, картона и тряпочек, и Люба теперь даже дома может любоваться видом любимой церкви!       Когда Люба с мамой заходят внутрь и становятся у колонны, девочке кажется, что она пришла в самый желанный для себя дом, к самым близким людям. Она молится вместе со всеми, и в душе разливается приятное тепло. Кажется, что с ней ласково разговаривает дорогой человек, вроде мамы или папеньки. В праздник, когда всё украшено цветами, пахнет травами, горят яркие свечи, Люба вместе со всеми поёт «Аллилуйя», и ей хочется смеяться от радости!       Веру ещё так просто пропускают к причастию, а Люба уже три года как исповедуется. Но какие грехи у неё? Маня Завихряева принесла в гимназию куклу, и Любе такую же захотелось. Позавидовала. Вообще, конечно, если папеньку попросить, он любую куклу ей купит. С радостью. Но всё равно ведь завидовать нехорошо! И этим, стяжательством (ну, когда у папеньки просишь, и он покупает, что хочешь!), тоже нехорошо обладать. И Любочка мучается.       Мама ей объясняла, что надо исповедоваться, и батюшка грехи отпустит, надо молиться, чтобы боженька спас и сохранил девочку. В церкви она называется «отроковица Любовь». Святая римская мученица Любовь – её святая покровительница. Она тоже была девочкой и пострадала за веру Христову. А вообще любовь – это самое прекрасное, что есть на земле! Так папенька сказал.       В церкви Люба с мамой подходят ко всяким иконам: к Спасителю, к Богородице. Любе больше всего нравится Казанская икона, в жемчужном серебряном окладе. И дома у них такая же. Но мама сказала, что в церкви, соборно, всем миром, молитва доходчивее. Люба молится, чтобы все были живы, здоровы, благополучны. Так её мама научила. Мама знает мнооого молитв. Люба давно уже запомнила основные.       «Отче наш» каждый день читают в гимназии перед завтраком. Перед причастием – «Символ веры». А чаще всего Люба повторяет «Богородице Дево, радуйся!», потому что это красивая и лёгкая молитва, обращённая к Утешительнице нашей. И девочка молится Богородице во всех затруднительных случаях. А ещё ей кажется иногда, что Богородица на иконе похожа на её маменьку. Только Люба не знает: а вдруг это грех – сравнивать маменьку с Богородицей?! И спросить не у кого – засмеют!       * * *       В этот день обычно погода радует! В Москве стоит золотая осень, но синева неба часто закрывается тучами. И ветер уже холодный, как правило.       Служанки убирались в комнатах, поварихи готовили угощение, детей отправили в сад. День был чудесный, ясный. Осень тепло прощалась с бабьим летом. Обычно после Софьиных именин погода меняется, может даже выпасть первый снег!       А пока, пользуясь хорошей погодой, дети гуляли. Верочка качалась на качелях, Серёжа мастерил ножом какую-то деревянную модельку, Люба играла с Иванком. Он хотел, как всегда, лепить куличики из песка, но для этого было уже холодно, и она предложила играть в мячик.       Корзинку со спящей Динкой, укутанной в конверт, поручили караулить ещё одной имениннице – Петровой Соне, дочке дворецкого. Она девочка большая уже, помогает родителям, но ради именин её от уборки освободили. Однако Люба всё равно не выпускала младшую сестру из своего поля зрения. На всякий случай.       Графа, несмотря на выходной, неожиданно вызвали в округ, и он поехал в Лефортово. А графиня Софья Ивановна в нарядном светлом платье готовилась встречать гостей. У Софьи любят собираться одноклассницы, а именины подруги - очень даже подходящий повод! Им нынче всем постепенно исполняется тридцать лет! Надо же – тридцать лет! Как время идёт!       * * *       Первой приехала Екатерина Шестакова. Катя повзрослела: взгляд уже не столь наивный, но румянец не утратил былой яркости, и синий взгляд такой же чистый. Своих троих детей Басмановых она тоже привезла в Москву показать бабушке и дедушке-генералу. Младшей, Азиньке, скоро будет два года. Её она дома оставила, а Пётр и Елизавета были тут как тут и присоединились к детям Воронцовым.       Сергей с Петром сразу обособились и, задрав носы, принялись обсуждать какие-то чисто мальчишечьи вопросы, недоступные для понимания девочек. Например, какие травы обычно курят индейцы и нельзя ли такие травы найти у нас в Москве. Или как сделать пирогу и пустить её по Москве-реке, или хоть по Яузе. Серёжа вытащил свои книги Фенимора Купера и показывал гостю. Оба при этом бросали нарочито небрежные взгляды за спину, где разговаривали девочки.       Люба делилась с Лизой первыми впечатлениями от гимназии. Девочки не виделись давно, года три, но вспомнили друг друга сразу же и стали общаться как подружки.       «У нас есть форма: коричневое платье шерстяное или штапельное, фартук чёрный, а в праздники – белый! Шёлковый фартук я не люблю: он сползает с плеч, а за это ругают и замечания записывают! Лохматой тоже ходить нельзя, надо чтобы волосок к волоску лежал! Когда хочешь что-то спросить или сказать, надо поднимать руку! На переменах надо ходить под руку с подружкой!» Лиза тут же захотела поиграть в гимназию, Люба согласилась побыть учительницей. «Моя мама – тоже учительница! Только у неё сейчас маленькие дети, мои братик и сестричка, и мама с ними пока дома. И я буду учительницей!» Учительница для Любы была высшим авторитетом, однако только после маменьки и папеньки.       К матерям они обращались наперебой: «Мамочка! Крёстная!», путая кто к кому обращается. Они все были рады друг другу. Ванюшка пытался пристроиться к младшей сестре в колыбель. Софья позвала его к себе и стала укачивать на коленях. Мальчик задремал.       Но солнце скрылось за тучами, и все пошли в комнаты. Малышей накормили и уложили спать.       Пришла Тата с Настей. Она приехала в Москву к Воронцовым, а сейчас заходила за дочкой в институт. С Софьей они уже успели поговорить, а Катя закидала её вопросами.       – Таточка! Как я рада тебя видеть! А Дмитрий Александрович как себя чувствует? А Митя где?       – Митя окончил университет, его пригласили на кафедру. Он останется в Москве.       Настя сидела, держа Тату за руку: соскучилась. Она молча слушала взрослые разговоры. Настя перешла уже в выпускной класс, ей 17 лет. Её голубая форма напомнила женщинам их собственную юность.       – А помнишь? А помнишь? Помнишь, как мы учились в выпускном классе?       Софья сказала:       – Что-то и рада бы забыть, да всё равно помню…       Во дворе возникло какое-то оживление, так что Настя побежала посмотреть в окно.       Оксана Нечипоренко, то есть теперь Мещерякова, ворвалась как комок энергии!       – Душечки! Да вы усё такие же ж! Ну нисколько ж не изменились же! Молодые, красивые!       Она тоже мало изменилась: была всё так же кругла и свежа. Оксана обнялась с подругами.       – Таточка, поздравляю! Когда? – обратила она внимание на Зотову.       Софья с Катей оторвались от своего разговора и посмотрели недоумённо на подруг. Тата заулыбалась тихонько. Оксана продолжала:       – Платье у тебя, Тата, мастерски сшито! Ты сама шила, да?       Тата заулыбалась сильнее и кивнула.       – Браво, душечка! Ничего не заметно. Почти. В марте, да? Ты кушать-то сможешь, а то Софьюшка угощение, небось, приготовила! Кстати, Соня, где угощение-то? А то давно я не ела ничего!       И она засмеялась. Одноклассницы подхватили её смех.       Тут уже и до Сони с Катериной дошло.       – Оксана-а! Тата, ты беременна? Поздравляем! Поздравляем!       И подруги начали обсуждать этот животрепещущий вопрос. Тата смущалась и говорила, что ещё неизвестно, как дальше дело пойдёт. Оксана закончила обучение на медицинских курсах и стала женским доктором, поэтому она так и определила с ходу Татино состояние.       – Ну пойдёмте, пойдёмте уже к столу! – Оксана всё о том же.       – Хорошо, я попрошу сейчас принести тебе чаю с пирогами!       – С пирогами? Это я люблю! Софья! Тебя и Мария поздравляет!       – Да, она мне тоже написала из деревни. Она сожалеет, что не может приехать: у неё учебный год начался, да и дети маленькие: Вася да Марьяна.       – А ты помнишь, как кого зовут!.. Боже, как она совмещает, наша Машенька дорогая!       – И я собираюсь вернуться в институт, как Диночка подрастёт!       – Диночка! А я ж не видела её у тебя ж ещё! Как же ж так? Покажи, покажи! – зажужжала она.       – Не сейчас. Они с Ванюшкой только уснули.       Софья вызвала служанку и попросила принести Оксане чаю и накормить больших детей. И Верочка почти пяти лет попала на этот раз в категорию «больших».       – А потом пусть занимаются чем-нибудь, играют, а мы с вами пройдём в столовую. Настя, хочешь почитать «Северный вестник»?* Возьми вон там. Только в институт не носи: классные дамы будут не в восторге! Это не детское чтение. Но и ты уже взрослая!       Насте было приятно, что Софья Ивановна не считает её ребёнком.       – Да-а… Мы в твои годы… – протянула Оксана, надкусывая пирожок.       А что в её годы? У Оксаны как раз ещё детство тогда продолжалось. И сейчас она уже торопила к столу.       – Оксана, подожди, вот Владимир придёт…       – Владимир, а что Владимир? Мы же ж и графу оставим!       Мда, девочки всё прежние. У Сони как 12 лет назад все мысли были о Владимире, так и сейчас. А у Оксаны как тогда одна мысль, - чего бы укусить? - так и теперь!       Катя сказала с укоризной:       – Оксана, мы ведь не поесть собрались!       – Да? А я же ж думала, что как раз поисты!       Оксана давно уже жила в Москве и украинские слова вставляла, чтобы побаловаться. Взрослая женщина, а всё такая же баловница!       Из комнаты прибежала Вера:       – Мама, мама! Папенька приехал!       Она прилипла к окну. И Софья рефлекторно поднялась и, не оглядываясь на подруг, подошла к окну, помахала мужу, вышедшему из коляски.       Дамы понимающе переглянулись. Через некоторое время в столовую зашёл граф. На него сразу же прыгнула Вера.       – Сударыня! Мы здесь с вами не одни!       Вера уже куда-то тянула отца за руку.       – Вера! Я сейчас никуда не пойду. И если не перестанешь, то вообще никуда не пойду. И лошадок тебе не покажу.       Но в усах всё равно мелькала улыбка. Он обратился к гостьям:       – Простите, милые барышни!.. Здравствуйте!.. Всегда рады видеть вас в нашем доме! Благодарю, что пришли к нам на этот праздник! Поздравляю вас с вашим юбилеем! Вам всё ещё семнадцать лет!..       Женщины тоже поздоровались.       Его супруга подошла к нему, легко обняла, он поцеловал её.       – Владимир! А у нас и вправду есть семнадцатилетняя барышня!       – О, здравствуйте, Анастасия! Рад видеть!       – Благодарю вас, Владимир Сергеевич!       – Что вы, не стоит благодарностей! Итак, чем сегодня угощают?       Оксана, услышав любимую тему, стала нахваливать всё, что стоит на столе: соленья, закуски, колбаски и проч.       – Жаль только: выпить не с кем! - сказал Воронцов.       Пётр появился в дверях, предупредил о приходе Бутовых.       – А вот к нам ещё одна именинница идёт! И выпить будет с кем!       Наденька расцеловалась со всеми девочками. И сегодня, 12 лет спустя, они видели друг друга такими же, как были тогда, в институте.       – Софья Ивановна! – с улыбкой сказала Надя, принимая от хозяйки именинный подарок. – Вы любите детей. Вам в день ваших именин в подарок ещё два чудесных мальчика!       Мише было уже восемь, Николке – шесть. Вера Воронцова их немедленно взяла в свой оборот. «Пойдёмте делать карету из стульев! А вы будете лошадьми! Да, лошадьми, в карету лошадей запрягают! А кони – в кавалерии, да, дядя Евгений?» – спросила хитрая девочка.       Бутов кивнул: «Так точно!» и обернулся опять к другу. Мужчины были заняты: наливали коньяк в свои рюмки.       Верина мама сказала с деланным сожалением: «Был подарок – и тот отобрали!»       Дети ускакали в другую комнату, а Софье Наденька передала настоящий подарок в красивой обёртке. «А вот это – крестнице моей!» Это было малюсенькое нарядное платьице, которое Надя сама связала крючком. «Ах, ах! Какая прелесть! Ты, Наденька, рукодельница! Мастерица!» – заахали все. Любе были отложены карандаши, а Вере – фонарик.       Дружеская беседа за столом продолжалась то всеми вместе, то по кучкам. Воронцов с Бутовым ушли выпивать за здоровье именинниц в библиотеку, чтобы не смущать женщин и детей. Из соседней комнаты слышались звуки гонки на карете с гиканьем и свистом.       Часа в четыре нянька пришла и сказала Софье, что Динка проснулась. Оксана оживилась: «Покажи, покажи, ты же ж обещала!» Пришлось вести доктора в детскую. Оксана поохала да поахала: «Какая хорошенькая девочка! Надо же, Сонечка, пятеро детей! Вот что значит надёжный муж! Где и взяла такого?!» Подруги переглянулись и засмеялись, как заговорщицы.       Оксана ушла беседовать дальше с подругами, а Софья покормила Динку (нарядное платье графини было специально сшито так, чтобы можно было только расстегнуть верх), рядом покушал из своей тарелки Ваня и увязался за мамой: соскучился уже. В гостиной, конечно, всё внимание переключилось на малыша, пока Люба не забрала его играть.       С сестрой и с большой девочкой Лизой несравненно интереснее, чем со взрослыми! Люба достала большую книжку с картинками и продолжила игру в учительницу. Трёхлетний Ваня был горд, что тоже «учится в гимназии». Он внимательно слушал, что рассказывала сестра. Ему понравилась история о девочке, мальчике и гусях-лебедях. Правда, вначале он испугался, когда брат пропал, но обрадовался, что сестре помогали и печка, и яблонька, и в конце концов сестрица нашла братца!       * * *       Около половины шестого Катерина послала слугу за своим сыном. Катя видела, что Лиза устала, поэтому и засобиралась домой. Оксане тоже было уже пора уходить, Тата решила отдохнуть у себя в комнате, забрала и Настю с журналом. Пришли Серёжа с Петей, Серёжа отпросился во двор проводить гостей.       Соня с Наденькой сидели за столом и вспоминали, вспоминали, мечтали… Наденька ходила всё, как прежде, с гладкой причёской на прямой пробор и с пучком низко на затылке.       – А Манечка как? Ты её не забрала домой сегодня? - спросила Соня с искренним интересом.       – Ты же знаешь, бабушка Елена Васильевна против: она очень строгая классная дама! Она там с Манечкой часто разговаривает.       Надя ответила так, что в её голосе чувствовалось и несогласие с решением свекрови, и нежелание осуждать её, и благодарность за внимание Елены Васильевны к приёмной внучке.       – Помнишь, нам было весело всем вместе в институте! - спросила Соня, желая подбодрить подругу, отвести от неё мысли о том, что Надя не всё, что нужно, делает для Манечки.       – Да. Ко мне никто не приходил: родители очень далеко жили. Соня, тебя-то мама чуть не каждую неделю забирала, особенно когда тебе, как Манечке сейчас, тринадцать было, помнишь?       – Да, когда папу убили, - ответила Соня с тенью печали на лице.       Ей и сейчас не хватало человека, которого она любила как отца.       А Надя эмоционально вернулась в то, уже очень далёкое время! Она вспомнила, что немного завидовала младшей подружке, что та может ходить домой и встречаться с мамой каждую неделю. Та, пятнадцатилетняя Наденька и не знала, наверное, что у Горчаковых в семье несчастье. Она спохватилась:       – Прости, душечка, что напомнила! Что-то у нас сегодня грустный какой-то праздник!       Соня возразила, широко раскрыв глаза и подняв брови, чтобы было более убедительно:       – Отчего же грустный? Оксана пришла, развеселила, расшевелила! Таточка ждёт ребёнка! Это такая радость!       Соня действительно была рада за подругу.       – Да, дай Бог ей выносить и родить благополучно! - Надю, казалось, это не очень волновало, она думала о чём-то о своём.       – Значит, и Зотов чувствует себя поувереннее, покрепче! - продолжала Софья.       – Дай Бог, дай Бог!       – Дети наши растут! Всё у нас хорошо, Наденька! - Соне хотелось во что бы то ни стало отвлечь Надю от грустных мыслей.       – Отчего же так грустно? Наверное, оттого, что всем нам уже четвёртый десяток… - выдала свои тайные мысли Надежда.       – Зато дети сейчас подрастут, и всё у них начнётся с самого начала! - Соня во всём искала положительное, как всегда, и старалась внушить оптимизм подруге.       – Да, познание мира, ученье, дружба, влюблённости, выбор своего пути! Как у тебя Серёжа? - отвлеклась, наконец, от своих мечтаний Наденька.       – Ему нравится в корпусе. Налегает на математику, чтобы в артиллерийское поступить после окончания, - ответила Соня, понимая, что вопрос Надежды был, скорее, дежурным.       * * *       Софья позвала Петра: хотела ему передать подарок для его Сони. Но Пётр влетел в гостиную, как бывало раньше, взбудораженный:       – Ваше сиятельство, Владимир Сергеевич!       – Что случилось? Владимир Сергеевич в библиотеке с Евгением Петровичем.       Пётр кинулся туда. Софья забеспокоилась и тоже поднялась выйти. Наденька за ней. Женщины, подходя, услышали взволнованный голос Петра:       – Что-то мне кажется, нехорошее происходит! Сергей Владимирович, как гостей проводили, мне показалось, получили какое-то письмо прямо во дворе, оделись и куда-то ушли! – почтительно докладывал Пётр, когда они заходили в библиотеку.       Наденька со страхом посмотрела на Софью. Графиня вся побелела, но силилась держать себя в руках.       – А ты-то что стоял и смотрел?       Пётр виновато молчал: он не привык указывать господам, а Серёже было уже 12 лет.       – Саблю мне! – закричал своё заклинание полковник (кстати, ходили слухи, что вскоре должна освободиться генеральская должность начальника).       – А мне бы пистолет! – возбуждённо воскликнул Бутов.       Мужчины, казалось, быстро протрезвели. Бутов был рад размять косточки. Засиделся за железнодорожными чертежами.       – Будет и тебе пистолет.       Воронцов вышел в другую комнату, быстро собрался и кивнул:       – Вперёд.