Шалашик между мирами

- Создатели что-то перемудрили со мной, - Хан тяжело вздыхает, опускает взгляд. - Я получился не совсем таким, каким был должен. У меня была - есть! - свободная воля, мой характер, который должен был определяться исключительно холодной жестокостью и суровой целесообразностью, тоже вышел не таким, каким надеялись увидеть его Создатели. Да я весь, - Хан приподнял руки, внутренней частью кисти к себе, будто вглядываясь в линии на ладонях, - я весь вышел не таким: достаточно мелкий для сверхчеловека, недостаточно красивый, но полный набор палаческих качеств присутствовал, или Создатели так решили, поэтому меня не усыпили, - друга слегка передергивает, - на первом этапе проекта. Бард вглядывается в молодого мужчину, сидящего напротив, скрестившего ноги на харадримский манер и всё ещё сосредоточенно разглядывающего свои руки. Какой же он палач?.. Хан тем временем продолжает: - Впрочем, иногда кажется - лучше бы усыпили, - Хана передергивает явственнее, - ибо первый месяц моей жизни Создатели устанавливали пределы моих возможностей. Их интересовало не пограничное состояние, а именно пределы, - то, как Хан произносит это слово... По позвоночнику Барда продирает холод, летний послеобеденный зной кажется почти издевкой. - А пределы предусматривают состояние, когда ты уже основательно так умер. Например, от недостатка воздуха, от недостатка воды, от недостатка пищи, от недостатка тепла или холода, ну или, например, - Хан упорно не подымает глаз, - от их избытка. Ещё можно прекрасно умереть в вакууме, от удара молнией, разумеется, очень мощной, или наблюдая собственное вскрытие, или от боли, - Хана опять передергивает, - от боли умирать особенно неприятно. Бард не может подобрать слов. Теперь его удивляет другое - как Хан вообще столько продержался? - Разумеется, Создателям нужен был живой палач, поэтому я... - Хан спотыкается, но помнит о целительной силе честности и продолжает от первого лица, - поэтому я раз за разом мучительно умирал, а потом меня всеми правдами-неправдами снова приводили в себя. Но я не знал разницы между выяснением пределов и собственно жизнью, - Хан переводит дух, - жить меня никто не учил, зато меня очень хорошо и долго учили подчиняться. Хан немного задумывается, соединяет кончики пальцев, продолжает смотреть на свои руки так, будто там всё это написано. Бард очень тихо вздыхает, чтобы не спугнуть настроение друга, и устраивается прямее, неосознанно копируя позу Хана - скрестив ноги на восточный манер и чуть подавшись корпусом вперед. - Ты знаешь, Бард, они очень хотели, чтобы я был послушным, - Бард поджимает губы, да, и у него в жизни находились такие доброхоты, - чтобы я был послушным и предсказуемым, но умел решать их задачи. Я не понимал, как они хотят этого добиться: чтобы решать задачи, мне необходима была свободная голова, но такая голова всегда была предпосылкой провала. Поэтому я научился маскироваться, - Хан опять глубоко вздыхает, - на самом деле, этому я научился чуть ли не с самого начала, как только закончилось выяснение пределов. Бард только хочет уточнить - что значит в той ситуации "маскироваться", но тут Хан поднимает наконец голову и смотрит собеседнику в лицо. - Понимаешь, Бард, я всегда очень хотел жить... - мотает головой. - Я даже объяснить не могу, почему хотел жить тогда: у меня не было никакого отличного от выживания в самых неблагоприятных условиях опыта, у меня не было тогда Ханны, - на имени девушки голос неотвратимо теплеет, и Бард уже отчетливо думает: "не палач", - и Артура тоже не было, но я очень хотел жить. Я не позволял им переделать себя, но выполнял все их задания, проходил все проверки идеально, легко, знаешь ли, пройти проверку идеально, если знаешь, чего от тебя ждут, - Хан усмехается, но голова опущена. Бард чувствует, что эта часть ещё недосказана, и ждёт. - Они, Создатели, даже захотели подружиться со мной, чтобы контролировать меня, манипулировать мной было проще, странные цели для дружбы, не находишь? - Хан опять усмехается, но Бард готов поклясться, что в глазах его друга сейчас шторм. - Они следили за каждым моим шагом постоянно, круглые сутки, во сне и за едой, во время испытания и пока я отлеживался после испытания, их навязчивый интерес можно было почти ощутить на коже. Но даже этого им было мало! Они очень любили контролировать меня, - голос Хана затихает, но в нем настолько явственны яростные нотки, что кажется, будто Хан тихонько рычит. Кажется, что даже летнее солнце немного потускнело от сочувствия к человеку, который первый раз в жизни высказывается так откровенно. Друг опять поднимает руки ладонями к себе и продолжает: - Поначалу я даже подумал, что Ханна - это такой способ привязать меня к Создателям крепче, чем стальными цепями, - вздох невероятного облегчения, - но я ошибался. Она оказалась моей парой, моей половиной, моей лучшей частью, она была не за них, она была за себя и за меня! Не поднимая головы, Хан всё жу чувствует вопрос Барда: - Да, тогда ещё не было никакого "мы", Создатели сделали всё, чтобы она меня боялась, но, к счастью, Ханна умна и умеет делать собственные выводы. Однако тот период, когда она от меня шарахалась, был весьма неприятным... очень неприятным... мучительным? Да, мучительным. Бард представил, что за ним бы круглосуточно следили и наказывали за каждый неверный шаг... Бургомистр, конечно, следил и наказывал, но у Барда было почти счастливое детство и сложная, но свободная юность, а здесь... Даже детства как такового явно не было. Бард решил, что как-нибудь приведет сюда Хана просто поболтать в воде ногами или даже научит плавать.