Вопреки судьбе

У дам в романах всегда удачно получается упасть в обморок. Чаще всего это случается, когда им сообщают невероятные, вопиющие, ужасающие известия. И вот, только сообщили, как дама «ах!» - и лежит, закатив глазки. Конечно, порой это выдает их переживания, неравнодушие к предмету разговора. И тогда, кажется, слово "удачно" не очень применимо. Однако это не так. Ведь этим обмороком они получают сразу две возможности: показать себя как хрупкое и ранимое создание (даже если ты размером с платяной шкаф) и подумать о своем положении, лежа на кушетке, пока вокруг тебя суетятся свидетели обморока. Придумать, что говорить тому, кто принес неприятные известия, как выкрутиться из создавшейся ситуации… Лиза, тоже лежа на кушетке, размышляла о том, что обмороки всегда бывают удачны и всегда кстати. Но о том, как же ей теперь быть и как лучше поступить, почему-то не думалось. А еще девушка мысленно рассуждала о том, что на самом деле все эти лишения сознания вовсе даже не от чувствительности. Когда гость ей совсем не тонко намекнул на инквизицию, Лиза от ужаса попыталась глубоко вздохнуть, в буквальном смысле собираясь с духом. Но проклятый корсет в ответ впился в грудную клетку. Перед глазами качнулись окно и пейзаж за ним, и девушка упала бы на пол, если бы граф не успел ее подхватить. Мишель расторопно подбежала к хозяйке, которую д'Орбье уложил удобнее на эту самую кушетку, где чуть позже она пришла в себя и позволила себе предаваться совершенно пустым размышлениям. Лиза и сама не ощутила, как лишилась сознания. Поняла это умом, приоткрыв глаза и с удивлением осознав, что она не стоит у окна. Промежуток времени и события после того, как перед глазами все расплылось, в памяти не отпечатался. Ощущения были такими, будто прошло одно мгновение. Хотя, конечно, если припомнить всякие фильмы и романы, то это мгновение может быть равно нескольким часам. Или таких глубоких обмороков не бывает? С биологией у нее было хуже, чем с французским языком. И вот теперь она лежала, размышляя о своем удачном обмороке, дающем ей время. Но попытки себя заставить думать, как именно ей поступить, не удавались. Мысли путались в голове, и гениальных идей по собственному спасению не рождалось. - Простите меня, мадемуазель, - заговорил д’Орбье, заметив, что девушка пришла в чувство после манипуляций служанки. - Поверьте, я не предполагал, что так испугаю вас. Я весьма сожалею. Врет, лениво подумала Лиза. Он только рад такому повороту. Ведь теперь ей глупо отрицать любые его подозрения. А он может требовать все, чего пожелает. Буквально на веревочке водить ее. Мишель, убедившись, что хозяйка пришла в себя, вновь молча отступила в сторону, хотя на лице очевидно читалось любопытство. Граф, придвинув кресло, смотрел на Лизу внимательно, но с сочувствием. По крайней мере, неплохо его изображал. - Что вы хотите? - хрипло спросила девушка. - Вы узнаете все, что сможете... и отдадите меня инквизиции? - Ну что вы! – мягко улыбнулся он. - Тогда что же? - Я говорил. Всего лишь жду, что вы поделитесь со мной тем, что вам известно. Лиза помолчала, обдумывая. - А если я совру? - Это может неприятно закончиться. Для всех. - Угрожаете? Беспомощной даме? - попыталась надуться девушка. - О, лишь озвучиваю истину. Да, не очень-то он и галантен, мысленно вздохнула Лиза. - Как вы докажете свои подозрения относительно меня? Все же лежание на кушетке дало свои плоды, можно подобрать хотя бы шаткие аргументы. Да и вести беседу так удобнее для нее, делая вид, что еще слишком слаба. - Вы забыли? Это, видимо, от обморока, - ласково, будто ребенку, принялся объяснять граф. - Ваш документ, его копия у меня. У меня есть доказательства не только того, что он написан не на языке вашей далекой страны... этого времени. - Не представляю, как вы это докажете, - воодушевилась Лиза. - Только то, что я из иной области страны? - О! Неплохо, - засмеялся д'Орбье. - Но ваш обморок выдал правду. Лучше любых слов. - Никто не слышал, что вы мне сказали, - девушка приподнялась, опираясь на локти. - Вы говорили так тихо, даже Мишель не знает, о чем. Я скажу, что вы сделали мне непристойное предложение. - И вам поверят, - продолжал посмеиваться гость. - Я ими славлюсь. Но на них еще никто не жаловался. - Значит, я буду первой. - И что же, вам не страшно предстать перед судом? Граф снова иронизировал. И Лиза не очень понимала, отчего он так спокоен. Что она еще упускает? - Обвиняйте! - уверенно кивнула она. Д'Орбье поднялся, будто в задумчивости отошел к окну. Лизе же подумалось, что он сейчас подаст кому-то на улице знак, сюда ворвутся люди в черных одеяниях... - Вы озадачили меня, - вдруг произнес граф. - Тем, что посмела возразить? - Тем, как вы возражали мне. Лиза удивленно заморгала. А что она должна была говорить? - Насколько я помню, сударыня, вы еще не сменили веру, - продолжил гость. - Я прав? - Да. Я пока только думаю, - сбивчиво принялась объяснять девушка, сообразив о своем шатком положении. Вот и отдадут ее, как еретичку! - Думайте, - граф, прищурившись, смотрел на нее. - Я полагал, именно об этом вы мне и напомните. - Ну... и об этом... - совершенно терясь, отозвалась Лиза. - Любопытно, - пробормотал д'Орбье, словно разговаривая сам с собой. - Весьма, я бы сказал. - Что именно? Граф тихо засмеялся. - Знаете, я уже не очень уверен в том, что вы можете рассказать мне что-то ценное. Действительно ценное. - Объяснитесь! - Пожалуйста. На балете, когда я обратил ваше внимание на господина кардинала, вы смотрели на него так, словно перед вами полубог, не менее! И далее, когда он подошел к вам. - Вам это должно быть понятно, раз вы узнали обо мне, - попыталась внести ясность девушка. - Узнал? Скорее, заподозрил. И уверился в этом, только когда вы так удачно упали в обморок. Лиза усмехнулась, сама она уже свой обморок удачным не считала. Оказывается, она им подтвердила не столько свой страх, сколько свое появление в этом мире. - Я не глупец горожанин, чтобы так легко поверить в подобное, - пояснил граф. - Но принять то, что единственно объясняет все, должен, как человек, ставящий разум выше чувств и веры. - Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался, - прошептала Лиза, вспоминая слова Шерлока Холмса. - Что, простите? - Это из одной книги. - Вашего времени? Лиза промолчала. - Вы напрасно меня так боитесь, - хмыкнул гость. - Я сказал уже, мои наблюдения меня удивили. - Тем, что я так высоко думаю о Ришелье? - И этим тоже, - подтвердил д'Орбье. - Странная оценка человека, безусловно, выдающегося, но все же не бога. Ныне и вовсе находящегося в довольно шатком положении. - И все же... - Да, это может быть объяснено событиями последующими, - тут же согласился граф. - Но ваша защита от суда инквизиции все подтвердила. И теперь я не уверен, что мне необходимы такие знания. Лизе не хотелось ощущать себя круглой дурой. Но именно так она себя сейчас и чувствовала. - То, что вы иной веры, лучше всего защищает вас, - кажется, собеседник понял ее молчание. - Вы не знали, что суду инквизиции подлежат лишь те, кто принял нашу веру. Он не спрашивал, а утверждал. Лиза лишь вздохнула. Да уж. Мало того, что она заранее обожествила Ришелье, она еще и заранее расписала черной краской инквизицию. Хотя, почему она? Расписали ей - расписала она. Что для графа, правда, не имеет значения. - Потому, - весело предложил д'Орбье, - я решил, что не буду вас пугать дальше. А лучше предложу сделку. - Сделку? - настороженно переспросила Лиза. - Вы рассказываете мне то, о чем я просил. Что с этими знаниями делать, я подумаю еще. Пока же я это слабо себе представляю. - Ваша выгода мне понятна. А моя? - Я предоставлю вам экипаж для поездки. Вы же хотели бы проведать ваших друзей-мушкетеров? Особенно некоторых, я полагаю. Девушка отвернулась, чтобы скрыть волнение и смущение. - А также моя дружба и моя шпага, - продолжал граф. - И, поверьте, с ней никто не решается ссориться. *** Вспоминать было трудно. Граф особенно пытался узнать все, что касалось биографии и деталей жизни сильных мира сего, в первую очередь Франции. Лизе же история помнилась плохо. Поэтому, после долгих запинок и слов-паразитов, девушка честно предложила просто пересказать известные ей романы. В связи с этим пришлось объяснять, откуда и почему ей известны именно мушкетеры. - Какой глупый романчик, - задумчиво заметил д’Орбье, выслушав гостью из иного времени. - Но, выходит, что события уже пошли иначе, - осторожно заметила Лиза. – Во всяком случае, некоторые. - Насколько я вас понял, господину Атосу так и не довелось встретиться с бывшей супругой, - об этом девушке тоже пришлось рассказать. Правда, сначала Лиза именно на этом месте рассказа запнулась. Ей не хотелось выдавать чужие секреты. Но д’Орбье, видимо, поняв ее сомнения, вдруг спокойно заметил, что нет причин скрывать что-то от него. Граф сам назвал настоящее имя Атоса и кратко описал его историю. В ответ же на удивление Лизы он только пожал плечами, объяснив, что это его обязанность - знать все о людях, которые пришли служить королю, скрыв свое имя. Ну а кроме того, родители Атоса были известны при дворе, в том числе д’Орбье, который также служил еще при Генрихе Четвертом. Поэтому далее Лиза уже говорила откровеннее, ничего не утаивая. - Да, они не встретились, насколько я знаю, - подтвердила девушка. – Но это дело времени. И случая. Просто пока не было возможности… - Предположим, - согласился д’Орбье. – Но и история с подвесками, как я вас понял, ничего не изменила. Лизе пришлось со вздохом согласиться – несмотря на то, что детали истории изменились, на деле не поменялось ничего. - Что ж, милая моя ведьмочка, - усмехнулся граф, пройдясь по комнате, - добрая фея из вас плохо получается. Может, стоит попробовать вредить? - Зачем?! – в ужасе взглянула на него та. - Ну если у вас не получается добиться изменения истории путем помощи кому-то, надо попробовать обратное… О, не смотрите на меня с таким ужасом, пожалуйста! Будем считать, я пошутил. - Хорошо… А что же вы на самом деле мне предложите? - Отправиться в поездку в сторону британского пролива. Ведь вы же этого хотели? Ну и отправляйтесь! - Вы так настойчиво пытаетесь выпроводить меня из Парижа, - вдруг засомневалась Лиза. – Отчего? - Вы нажили здесь врагов. И немало. - А, уменьшаете себе фронт работы? - Фронт работы, - задумчиво повторил д’Орбье. – Любопытное выражение. Но я вас понял. Пожалуй, можно так сказать. - Простите, у меня порой непроизвольно вырывается. - Все в порядке, мадемуазель. Однако в присутствии сторонних людей вам следует тщательнее следить за речью. - Конечно. - Но вы не во всем правы. Я не настаиваю на вашем отъезде. Я лишь предполагаю, что так будет лучше для вас же. Леди Кларик, судя по всему, вернулась в Париж. И у нее, исходя из вашего рассказа, нет причин о вас забывать. Скорее, наоборот, она заинтересована найти и избавиться от вас. - Боюсь, это и вправду так. - Помимо этого вы, сударыня, перешли дорогу его преосвященству. - Но чем? Он ведь тоже пытался… - Да, он хотел добиться того же, что и вы, - кивнул д’Орбье. – Но, видите ли, политика такая штука, в которой имеет значение не только то, на чьей стороне вы находитесь и кому служите. Заметив ее растерянность, граф пояснил: - Для Ришелье, как и многих других придворных, важно не только добиться победы, но и то, чтобы это было замечено королем. - Не думала, что он так мелочен, - проворчала Лиза. Граф пожал плечами. - Кардинал несколько лет как вернулся из ссылки. И он отлично знает, как непредсказуем в своих решениях Людовик. - А вы, уж конечно, бескорыстны в помощи его величеству? – не удержалась от иронии девушка. - Отнюдь, - спокойно ответил граф. – Но я не нуждаюсь в подтверждении своей преданности королю. Наконец, есть еще одна причина. Поправьте меня, мадемуазель, если я не прав. Вы, конечно, еще плохо ориентируетесь в нашем… хм… времени, назовем это так, однако вы не глупы. Некоторое время назад у вас появилась возможность сделать неплохую карьеру при дворе. Или составить хорошую партию. Но, несмотря на это, вы ничего из этого не пытаетесь сделать. Зато продолжаете хвататься за эту историю для подростков, которую ныне пересказали мне. - Наверное, это глупо, - согласилась Лиза. – Но я просто не знаю, что мне делать. - Нет, - довольно строго произнес граф. – Вы не желаете знать, что вам делать. Это совсем иное, сударыня. - Я не понимаю вас… - В каком возрасте в ваше время становятся… взрослыми? - Ну… совершеннолетие у нас наступает с восемнадцати. Для некоторых случаев считается с шестнадцати. Или даже с четырнадцати. - Понятно, - кивнул д’Орбье. – Что-то такое я и подозревал. Ваш возраст я, уж простите, по вашему диплому высчитал. - И что это вам дало? - То, что ныне вы еще недалеко ушли от ребенка. И этим же объясняется ваше стремление ухватиться за эту известную вам историю. Быть внутри нее, хотя никакой нужды в этом и нет, казалось бы. Лиза задумалась. Пожалуй, нельзя было отрицать, что граф прав. Конечно, сначала она крепко цеплялась за мушкетеров, потому что никого больше в этом мире просто не знала. Но после, получив фактически покровительство самого короля, она могла попросту забыть о них. Ради чего же она хватается? Девушка покраснела, когда перед мысленным взором встал Атос. Почему-то уставший, сидящий за столом, опустив голову на руки, как в ту ночь, первую в этом мире. Опьяневший, но не пьяный, опускающийся, но не падший. Она восхищалась его образом в книге. А тут, когда он так рядом… Хотя, что может быть глупее? Она ему совершенно не нужна. И, если наконец начать смотреть на проблему взглядом взрослого человека, д’Орбье прав. Ей следовало просто избегать встреч с человеком, которому нет до нее дела. И потому бежать как можно дальше от всей этой истории, известной с детства. - И вот, как ребенку, - продолжал граф, - я предлагаю вам: следуйте за этой сказкой, которую так любите. В этот момент желание обидеться на этого человека, который видит в ней несмышленыша, насмешничает, разгадывает любую ее загадку, во всем оказывается прав, знает наперед каждый ее шаг, - это желание было столь велико, что Лиза с трудом смогла подавить его, напомнив, что именно такое поведение и будет подтверждать ее ребячество и девическую глупость. - Ну хорошо, оставим это. Я согласна отправиться в дорогу. Вот только… - Что вас смущает? - Я поеду одна? Мне кажется, здесь не принято девушке путешествовать без какого-то защитника. - Господин д’Артаньян испросил для себя небольшой отпуск у капитана де Тревиля. Полагаю, нет нужды пояснять, для каких целей это было сделано. - О! Но… - Не беспокойтесь. Ему уже сообщили, что он головой отвечает за вашу безопасность. И потому он не заинтересован сводить с вами счеты. И потом, он дал слово чести. Или у вас есть основания полагать, что свое слово он не держит? - Н-нет, думаю, ему можно доверять, - кивнула Лиза. – Просто… Наверное, я все же чувствую себя несколько виноватой перед ним. - Что ж, сударыня, значит, у вас будет немало времени об этом побеседовать. А теперь я вас оставлю, поскольку вам необходимо время, чтобы собраться. Могу я еще быть чем-то вам полезен? - Пожалуй, только если подскажете, где мне будет надежнее… укрыть драгоценности? Кому-то, может быть, доверить на время. - Вашему духовнику. Поверьте, сударыня, человека честнее вы найти не сможете. Что-нибудь еще? Лиза смущенно молчала. - Не стесняйтесь, - улыбнулся д’Орбье. - Я была бы вам признательна, если бы вы подыскали для меня учителя танцев. Мне необходимы несколько уроков… - Полагаю, немало, если вы хотите участвовать в балах и чувствовать себя свободно. Хорошо, к вашему возвращению я найду вам учителя. - Благодарю вас! - Тогда, удачной вам дороги! А я спешу откланяться. *** Сборы заняли весь остаток дня. Хотя Лиза толком и не имела ничего в этом мире, но на деле оказалось, что всевозможного «ничего», необходимого в дорогу, у нее и Мишель набирается немало. Незадолго до сумерек, видимо, по просьбе графа, ее навестил отец де Поль, которому Лиза вручила на хранение два подвеска – подарок то ли короля, то ли кардинала. На кровать девушка рухнула, вновь чувствуя себя совершенно разбитой. Но отчего-то ощущая себя и счастливой. Кажется, Господь или кто еще, направивший ее сюда, наконец решил о ней немного позаботиться. И послал ей ангела-хранителя. Правда, очень ироничного, самоуверенного, умеющего добиваться своего… Но вполне милого. Решившего все ее проблемы за один день. Ей же самой теперь оставалось просто «следовать за белым кроликом», переложив все заботы на чужие плечи. Выспаться ей не дали. Еще до рассвета ее разбудила Мишель, сообщив, что пора одеваться, потому что выезжать они хотели с рассветом. А, появившись на пороге своего дома, рядом с которым уже ожидал экипаж, Лиза и вовсе пала духом. Гасконец был тут, его мрачный вид не сулил ничего хорошего. - Ее похитили, - глухо произнес д’Артаньян.