Tacenda

Вечером Ён приходит, чтобы разделить ужин со всеми. В этот раз Ран сидит рядом с ним, напротив Ё Хи, будто бы каждым действием подчёркивая, что его слова не были пустой болтовнёй. Он действительно может быть рядом, во всех смыслах. Кумихо не обращает внимание на новую посуду, потому что не слишком разглядывал и прежнюю. Но вот пробитую дверь он замечает: правда не с первого раза. О причинах уже не спрашивает, вполне понимая, что дело было только в нём. После ужина Ён умывается и расчёсывает волосы, пока не поздно. Даже закалывает их, чтобы не запутались. Когда возвращается в комнату, видит, что Ран уже спит на полу: он действительно очень устал и сильно переживал. Ён забирается на свою постель, поджимает одну ногу под себя, а другой болтает, пока нащупывает трубку на простыне. Она осталась лежать там, где он её оставил, никто не стал её трогать. Никто не шарился по карманам. Девятихвостый лис несмело думает, что его никто не пытается исправить. Он прикладывает пустую трубку к губам, скорее по привычке. Пытается поймать внутри себя то ощущение жажды, которое сводило его с ума, и находит этот испепеляющий зуд, хотя теперь он не кажется таким уж невыносимым. Ён выкладывает свёрток с опиумом, выгребает пальцами порошок, сколько удаётся, складывая рядом с постелью. Снимает пхо и забирается под покрывало. Мысленно он отправляется на свою гору, почти чувствует запах цветов и прохладу ветра. В руке он ощущает приятную теплоту от тяжести чужой ладони, концентрируется на ней, и наконец-то проваливается в сон.

*

Спит Ён беспокойно, но долго, а те моменты, когда просыпается совсем не помнит. Ран встаёт раньше и уходит на кухню, чтобы успеть что-нибудь приготовить к пробуждению: хотя он и знает, что Син Джу и Ё Хи совсем не против помочь ему по дому, у них есть и своя жизнь. И нет настолько неоплатных долгов перед кумихо. К тому же, Ё Хи продолжает работать, кто-то же должен зарабатывать после того, как Ран оставил свои бандитские дела. Он уже задумывался о том, чем займётся, когда Ён будет в порядке, но единственный план, который у него был — жениться. Когда Ён будет в порядке, Ран наконец-то женится на Ё Хи. Он думал об этом так, будто бы ждал этого тысячу лет, и теперь с трудом представлял, каково было брату. Он справляется с приготовлением риса, поскольку Син Джу его научил. Теперь, когда Ран научился видеть себя со стороны, иногда ему не нравилось, каким он выглядел для других. Избалованным мальчишкой полулису совсем не хотелось быть. Он собирался продвинуться в своих кулинарных навыках, но позднее: сейчас было достаточно и риса. Ён просыпается немногим позже, но пока не собирается вставать. Пытается оценить ощущения в теле, проверяет свою память, как заржавевший механизм: воспроизводит события прошлого дня одно за другим. Он придумал это упражнение несколько лет назад, когда ему казалось, что теряет всякую связь с реальностью. Только тогда Ён вспоминал всё, что ещё помнил об Аым. И если снова чувствовал резь в груди, понимал, что находится в реальности. Сейчас кумихо тоже вскользь подумал о ней, но вместо привычной горечи ощутил скорее тоску. Теперь он знал, что однажды она закончится. Если бы у него была возможность, он бы расспросил сам себя о будущем, но если верить письму — рано или поздно Ён всё-таки потеряет всякий рассудок. Эту мысль лис встретил ухмылкой. Было приятно знать, что будущее всё-таки есть. Он повернул голову налево, обнаруживая нетронутую горку опиума, без дела лежащую трубку. Ран действительно ничего не тронул. Правда даже от вида бурого порошка у Ёна слегка помутился ум, и единственным желанием стало вновь вдохнуть тяжёлый ядовитый дым. Потому лис поднялся, нервно и нескладно, накинул на плечи пхо и бросился к двери, чтобы скорее покинуть комнату. Он услышал доносящиеся с кухни звуки, потому заглянул через отверстие в двери, выглядя в этот момент до смешного глупо. Из-за своего роста, ему пришлось наклониться достаточно глубоко, чтобы длинный халат коснулся пола, угрожая лису досадным падением, если тот будет недостаточно внимательным. Ран не делал ничего особенного, но было так любопытно посмотреть за братом, когда тот не знает, что за ним следят. Полулис стоял спиной к двери, в домашней одежде, с растрёпанными после сна волосами. Это лёгкое любопытство на пару минут даже заставило Ёна забыть об опиуме у кровати. — Что вы делаете, господин Ён? — раздаётся голос из-за спины, и Ён резко выпрямляется, собираясь сделать вид, будто бы не происходит ничего особенного. А Ран через несколько секунд распахивает дверь. Глядит на брата с недоумением и усмешкой, тут же вспоминая, как будущая его версия следила за ним и Ё Хи. Ран думает, что это хороший знак: Ён может стать собой прежним, — или будущим, — сложно сказать. Но в этот раз он не хочет делать поспешных выводов. Уговаривает себя, что если утро будет хорошим — этого будет достаточно. А если нет, ничего страшного. Они попробуют завтра. — Так что ты тут делаешь? — спрашивает Ран, глядя на брата снизу, но по-доброму надменно. — Завтракать шёл, — выпаливает Ён, переступая с ноги на ногу, а потом резко входит на кухню, едва не толкнув Рана плечом. Ему было совсем не обидно, что над ним хихикают, но немного жаль свой таинственный образ. — Тогда ты вовремя, я как раз приготовил. — Ты? — Ён кривит лицо. Он всё ещё помнил, как ужасно готовил полулис: зато он не сомневался, что они точно братья, так сильно испортить еду может далеко не каждый. — Может Син Джу приготовил? — Ты же видел, что я, — Ран фырчит и морщит нос. Вопрос оказывается действительно глупым, но Ён осознаёт, что просто наблюдал, без всякого понимания, чем занимается младший. Трёт затылок и садится, ожидая, что его покормят. Было даже немного приятно, что за ним так пристально следят, особенно теперь, когда в лицах окружающих он не читал бесконечное осуждение. Немного подумав, Ён решил, что даже хорошо, что над ним смеются брат и близкий друг. Он позволяет себе расслабиться и провести спокойное утро в кругу семьи. Вернувшись в комнату, Ён старается вспомнить, чем занимался последние пятьсот лет, чтобы отвлечься от скуки. Ломка оказывается не самым страшным, время — намного хуже, его совершенно некуда девать. Приходится постараться, чтобы вспомнить о своих обязательствах. «Контракт», — проносится в мыслях, кумихо обречённо трёт виски. Ёна даже охватывает лёгкий ужас от мысли о том, чтобы снова увидится с Тарипой. Десять лет назад он пропал бесследно: вышел из бюро и думал, что больше никогда не войдёт в эту дверь. Теперь Ён понимает, каким опрометчивым было это решение, ведь когда он вернётся, — теперь нет никаких сомнений, что это придётся сделать, — опиумная ломка покажется ему блаженством. Наказание неизбежно. При мысли об этом кумихо не удерживается и засыпает наркотик в трубку, — меньше чем обычно, но вполне достаточно, чтобы ненадолго отогнать эти мысли и забыться, — и закуривает. Ран приходит на запах, недовольно поджимает тонкие губы и складывает руки на груди. Сейчас он может себе позволить не скрывать чувства. Раньше полулис и представить не мог, как тяжело постоянно держать лицо: теперь у него было сразу двое, перед кем следовало это делать. И он не знал, для кого старался сильнее: для невесты или брата. Ён читал его слишком хорошо, и провести его было сложнее, но Ё Хи Ран отчаянно хотел нравиться, несмотря на то, что очень старался этого не показывать. Невольно он копировал поведение Ёна, которого здесь больше не было: его непоколебимую уверенность в том, что он делает. Рану было совершенно неясно, откуда брат её брал, потому что его собственный внутренний ресурс меньше чем за несколько недель был истощён. И сейчас, когда он видел, как блаженно спит Ён, его стало сильнее гложить это чувство: будто бы кумихо мог бы постараться получше, раз уж он чёртов горный дух. Ран ударяет кулаком в стену и уходит: сначала из комнаты, потом и из дома.

*

Ён принимает совсем немного, поэтому просыпается через несколько часов, настроение у него хорошее и даже радостное. Он почти готов отправиться в бюро и выслушать всё, что скажет ему Тарипа. Обещает себе, что займётся этим совсем скоро, даёт себе сроком неделю, не зная ещё, что в следующий раз подумает об этом через месяц. Но сейчас он бродит по пустому дому, изучает его. Все события последнего времени путаются в его памяти. К сожалению, ни всплеска адреналина, ни надежды не хватает, чтобы исцелиться прямо сейчас. Навык терпения за десять лет был утрачен безвозвратно, и снова стать прежним собой Ён уже не может. А от осознания всей будущей работы, ему хочется сбежать. Это ощущение отбрасывает его в детские воспоминания, среди которых было мало хороших. При такой долгой жизни очень легко что-нибудь позабыть, Ён не помнил целые куски. Но всегда помнил, как испугался, когда Аым сказала ему, что он ей нравится. Маленькая храбрая лучница, пожалуй, была первой за тысячу лет, кто сказал ему это. Она сделала это так беззлобно и добродушно, что тысячелетний лис отступил и попытался напугать её ударом молнии, а та даже не обратила внимание, только звонко рассмеялась. Губы Ёна тронула улыбка. Вряд ли он полюбил её тогда, но именно тогда решил, что будет заботиться о ней. Каждый день, когда она находила к нему дорогу, он чувствовал себя беззаботным и счастливым. Кумихо скучал по тем временам, потому что тогда он позволял себе верить, что так может быть, если не всегда, то достаточно долго, чтобы ему было достаточно. И завидовал коротким человеческим жизням, которыми люди так бессовестно разбрасывались из-за ерунды. Он давно решил, что если бы у него была лишь одна жизнь, он бы провёл её только с ней. На этот раз он не сбегает от воспоминаний в помутнённый опиумом сон. Пытается вспомнить что-то, ради чего стоит оставаться в сознании достаточно долго. Выходит в сад и находит место, чтобы присесть. Трубка остаётся в спальне, на столе возле кровати, рядом с опиумом. Самообман немного помогает: когда Ён не думает, что его последнее спасение отнимут в любой момент, он не держится за него так яро. И позволяет себе довериться брату. До вечера он бродит по саду, предаваясь воспоминаниям. Не все они хорошие, но некоторые всё же дают на некоторое время примириться с реальностью: раз они есть, она не так уж и плоха. Ён слышит, как громко хлопает входная дверь, подшёрстком чувствуя, что что-то не так. Нервное топтание по полу. Так ходит Ран, он это знает. Тяжело вздыхает, готовясь к выволочке, но когда распахивается дверь в сад, ничего не происходит. Ран находит его взглядом и быстро успокаивается. Лис чует запах алкоголя, едва заметный, но сейчас он крайне чувствителен к любым опьяняющим веществам. Делает вывод, что брат пил, скорее всего из-за него, а потому сразу же пытается скрыть испортившееся настроение за вежливой улыбкой. — Ты уже вернулся, — говорит он, откинув прядь механическим движением. Он бы спросил, где Ран был, но на приятный или честный ответ даже не рассчитывает, потому не предполагает. А полулис будто бы ждёт, что его спросят, чтобы был повод сорваться, но он остаётся в тишине, видя только добродушную притворную улыбку кумихо. — Вернулся, — откликается младший и уходит со двора. Ён замечает, что к вечеру похолодало или же его только сейчас пробирает дрожь — разницы нет, он возвращается в дом и идёт в комнату, чтобы забраться в кровать и укрыться. Возле кровати его спасение в порошке, но он не торопится к нему прибегнуть. Даже не сжимает трубку между пальцев, откладывает её в сторону и постукивает костяшками по колену. Чуть позже жилище наполняется голосами: звонкий принадлежит Ё Хи. Она много рассказывает, кажется, о работе, а может о платье, Ёну не настолько интересно, чтобы прислушиваться. Син Джу практически не слышно, но кумихо точно знает, что он вернулся: слышал его шарканье. Он даже рад, что у лиса появилась какая-то другая жизнь, помимо той, что он делали с Ёном. Пытается вспомнить, как развлекался раньше, куда ходил и чем занимал время: не всё же ему выполнять обязательства по контракту. Вспомнил, что последней книгой, которую он прочёл, была «Ваше молчание» какого-то монаха со странным именем. Было в его поэзии что-то бунтарское и так необходимое Ёну тогда. Ему стало любопытно, здесь ли сейчас эта книга или Син Джу потерял её в последней паре переездов. Может быть их было больше, кумихо не помнил. С кухни раздавалось лязганье посуды, но есть совсем не хотелось. Как и отказывать, если его всё-таки позовут ужинать: Ён не придумал ничего лучше, чем притвориться спящим, укрылся с головой и прикрыл глаза в надежде, что скоро уснёт.

*

Ему не спится до самого утра, но он так не высовывается из-под одеяла, пока все не засыпают. Ран ворочается до глубокой ночи — Ён в это время почти не дышит, не желая быть пойманным за своей невинной и даже глупой ложью. Вторая половина ночи проходит спокойнее, кумихо хотя бы может вдохнуть полной грудью. Он и сам не понял, как всё зашло настолько далеко. До рассвета Ён глядел в потолок, а когда свет просочился в комнату, осторожно выбрался из постели, переступил брата и снова вернулся в сад. Одному ему было спокойнее и даже легче справляться. Он будто бы остался наедине с солнцем, пока никто не видит, и мог немного, — совсем чуть-чуть, пообещал он себе, — погрустить. Времени было ещё достаточно, и Ён решил, что с приготовлением чая справится: помнил, что кто-то точно заваривал ему чай с мятой, а это значило, что он сможет её найти, если постарается. Спустя минут тридцать он снова вернулся в сад, только теперь его холодные пальцы согревала фарфоровая чашка, наполненная ароматным напитком. Запах ему нравился намного больше вкуса, но и этого было достаточно для начала. Ён всегда чувствовал больше, чем показывал. Он провёл всё своё взросление рядом с людьми, с которыми было небезопасно: ещё с отцом пришлось научиться предчувствовать гнев. Отчасти он считал недостойным показывать свои чувства для себя, но страшно завидовал тому, что Ран так может. Может винить других, может срываться, может делать всё, что придёт ему в голову. Кумихо знал, что так нельзя, но неоднократно видел, что другие так могут. Все так могут, кроме него. Возможно, поэтому Ён оказался здесь: больше не мог всё контролировать. И другого способа отпустить контроль просто не было, только опиум заглушал десяток внутренних голосов. Пожалуй, опиум, — наркотик, который способен только убивать, — был к нему добрее, чем все, кто его окружал. Эта мысль тоже была тяжёлой. После всего пережитого ему хотелось верить, что у него всё это было: и семья, и друзья, и любовь. Проще было возложить вину на себя и нести этот груз, чем расстаться с иллюзией, что среди всех, кого он знал, он сам был единственным, у кого не было никого. С тяжёлым вздохом Ён сделал глоток, обжигая язык, нёбо, горло. Так он встретил рассвет.