Tacenda

Ран находит брата в Мёёнгаке, где тот сидит в компании своих, так называемых, друзей. Он даже улыбается, что заставляет Рана как следует разозлиться. Он ещё не думал, где будет жить с Ё Хи, но определённо не здесь. Ран помнит, что и он, и Ё Хи, и Ён едва не погибли из-за этой парочки. Ему всё ещё интересно, где они были, когда Ён не мог подняться с постели и кричал во сне. Он быстрым шагом направляется к ним и встает, возвышаясь над троицей. — Собирайся, мы уезжаем, — говорит Ран, намереваясь буквально увести брата за руку, злобно сверкая глазами. Хон Чжу поднимается с места, но полулис тычет в неё пальцем. — Даже не смей, — говорит он, не позволяя даже начать говорить. — Ты не имеешь права говорить ни с Ли Ёном, ни со мной. Он говорит медленно, раздражённо и холодно, совершенно не желая слышать оправданий. — Ран, — всё же начинает Хон Чжу, и он срывается на крик тут же. — Я сказал: не смей. Говорить. Со мной! Ты всё знала. Ты знала, что он затевает, из-за тебя едва не умерла Ё Хи, едва не умер я, — он цедит каждое слово сквозь зубы. — Ты ранила моего брата и подвергла его смертельной опасности. Так что ты не смеешь говорить ни со мной, ни с моим братом, — рычит он, точно воплотившись в лиса. Му Ён пытается подняться и остудить пыл Рана, но тот толкает его в грудь, заставляя сидеть на месте. — А ты!.. — он берёт брата за запястье и тянет к себе, тот невольно поддаётся, недоуменно глядя на своих друзей, которые не находят, что ответить Рану. А тот смотрит на Му Ёна пристально: — Если я снова увижу тебя, я тебя убью. Ран тащит брата прочь, не желая оставаться там ни единой минуты. По пути он видит Син Джу и говорит ему собрать его вещи, а тот почему-то слушается: Ран вспоминает, что и Син Джу сейчас другой. Лишь за пределами Мёёнгака Ён упирается и останавливается, потирает запястье, которое Ран так крепко сжимал. Хлопает ресницами и недоуменно глядит на брата. Вопросы роятся в мозгу, но он не может выбрать один. Получается невнятное: «Как? Что? Почему?» А Ран изо всех сил старается побыть взрослым. — Нам нужно где-то жить. А пока остановимся где-нибудь. На время, — его до дрожи пробирают воспоминания. — Только не в отеле, — он тяжело вздыхает. — Пойдём, я познакомлю тебя с Ё Хи. Кумихо плетётся за ним, волоча полы своей одежды по земле, иногда запинается, но на его губах проступает слабая улыбка. Горечь на языке почти проходит, а кровь почти перестаёт кипеть. Ран всё-таки вернулся к нему.

*

Ран находит неплохой дом на четыре комнаты: решает соблюсти приличия. Хотя всё равно собирается спать в комнате Ли Ёна. Его временное улучшение оказалось очень недолгим: ему снова снятся кошмары, и он то и дело тянется за опиумом. Но сейчас он больше не рыщет по дому, лишь бессильно лежит в постели и глядит в стену, царапая свои руки, чтобы отвлечься. В такое время младший брат старается быть рядом, заботливо сидит у кровати и гладит Ли Ёна по плечу. Ускоренная регенерация ничем не помогает психике кумихо. Ему становится стыдно за себя, когда он видит усталость Рана, но тот треплет его по волосам. — Ты отлично справляешься, — говорит он. — Хочешь чего-нибудь? Может, поесть? — спрашивает он, но Ён кривит лицо в отвращении. Не хочет, чтобы его снова тошнило. — Тогда просто лежи. Когда Ран хочет подняться с постели, кумихо хватает его за руку, тут же убирая её. Он не слишком хорошо контролирует импульсы, находясь в агонии уже, кажется, вечность. — Я буду здесь, — успокаивающе произносит лис и сжимает его холодную влажную ладонь. — Теперь я никуда не денусь. Рану действительно приходится сидеть рядом очень долго. Едва ему кажется, что Ён заснул, он пытается подняться: накрыть его одеялом или размять ноги, — как Ён распахивает испуганные глаза и ищет его. Рану приходится снова успокаивать брата, долго, терпеливо и неустанно, пока тот не соглашается закрыть глаза. Ё Хи и Син Джу готовят еду и заботятся о доме, пока Ран заботится о брате. Русалка относится с пониманием: Ли Ран сказал ей, что он хочет, чтобы брат был на их свадьбе, как его единственная семья. Даже без этого Ё Хи бы согласилась: ей нравится видеть, как Ран учится заботиться о живом существе, ей кажется, что он может стать хорошим отцом. Иногда Ран засыпает рядом с Ёном, иногда на полу, но в любом случае знает, что очередной приступ ломки может успокоить только он. Первые несколько дней были хуже всего: Ён натыкался на стены, спотыкался и падал, почти скулил, изнывая от боли. Десятилетие под опиумом — это почти вечность. Полулис не думал, что это закончится быстро, но к исходу первой недели он понял, что сильно недооценил масштаб проблемы. Ён старается улыбаться, постоянно глядит на Рана. Много думает об их прошлом, но пока не заводит разговор, а Ран уже узнал всё, что ему было нужно и, пожалуй, всё сказал. Оставалось самое сложное — заново стать семьёй.

*

На восьмой день Ён смог поспать почти шесть часов подряд. Он вскочил оглядываясь по сторонам, будто бы проверяя действительность на прочность. Ран лежал на полу, закинув руку за голову, а в коридоре можно было услышать сопение Син Джу. Ён осторожно переступал половицы, чтобы не создавать лишнего шума. Осматривался в новом доме: возможно, это даже был его дом. Аккуратная деревянная отделка, светлые тона и большие окна, которые выходили в небольшой сад, где иногда Ё Хи высаживала азалии. Укутавшись в своё чёрное пхо, Ён решил переступить порог дома, откуда ещё ни разу не выходил. Предрассветное солнце ослепило кумихо алым. Он зажмурился, а потом приоткрыл только один глаз. Сад выглядел совершенно невинно, Ён протянул руку к солнцу, позволяя его теплу коснуться кожи. — Хорошо тут, правда? — раздался голос из-за спины и Ён вздрогнул, оборачиваясь. Перед ним стоял Ран, слабо улыбался. — Да, тихо, — соглашается старший и складывает руки на груди. — Зачем ты всё это делаешь? — спрашивает Ён, он ведь знает, как может быть невыносим и капризен. Ран пожимает плечами и усмехается. Тысячелетний лис кажется ему совсем крошечным, когда задаёт такие глупые вопросы. — А зачем ты взял меня к себе? — спросил Ран. Ему и правда было любопытно, но сейчас он хотел провести аналогию. Ён выглядит задумчивым, будто бы никогда раньше не задавал себе такой вопрос. Зачем ему было брать с собой побитого и брошенного ребёнка? Он надувает свои искусанные сухие губы и морщится от ощущения стянутости. — Не мог же я оставить тебя в лесу, — говорит он, а потом снова устремляет взгляд к рассвету. Его тёмные глаза кажутся такими же алыми как и небо. Волосы развевает лёгкий ветер, а Ран замечает вновь образовавшиеся колтуны. Хочется посетовать на наплевательское отношение брата к гигиене, но сейчас его больше волнует другое. — Ты мог, — отвечает Ран. — Что? — переспрашивает кумихо, оглядываясь через плечо. — Ты мог оставить меня в лесу. Мог не спасать. Или мог спасти и уйти. Ён хмурит брови, подробно обдумывая его слова. Иногда, когда смотрит на Рана, он видит в нём ребёнка, которого встретил. Которого искал из любопытства, спас из благородства, а вырастил из любви. Но Ён точно никогда не думал, что мог оставить брошенного ребёнка в лесу на съедение чудовищам. В том мальчике он увидел себя, тоже брошенного всеми. Будто бы мусор, отец оставил Ёна Тарипе, и тот уже не помнил, цеплялся ли за руки отца или уже тогда всё понимал. Впрочем, вряд ли бы он стал цепляться за того, кто превращал его жизнь в ад, кто пытался его убить, а потом смеялся над испуганными глазами ребёнка. Ён помнил, что ему было страшно, когда камень тянул его ко дну, а он барахтался изо всех сил. Ядовито-кислый привкус грибов, которые он доверчиво клал в рот. Помнил горькое осознание, что теперь есть только он, всему миру наплевать, что с ним станет. Что его всегда будет недостаточно. Но Ён совсем не помнил отцовское лицо. Поэтому когда он увидел испуганные глаза Рана, не мог пройти мимо. Как бы ни ненавидел отца, он никогда не видел его в брате. Единственное, что хорошего сделал их отец — дал им возможность найти друг друга. В этом кумихо не сомневался ни тогда, ни сейчас. Было здорово видеть, как испуганный мальчик превращается в счастливого ребёнка. Как он бегает с воздушным змеем, бесконечно волоча его по траве. Ран всегда говорил, что ему нравится голос Ёна, и Ён говорил всякую ерунду, потому что младший брат её слушал с удовольствием. — Не мог, — отвечает ему Ён совершенно серьёзно. — Ты же мой брат. Ран обречённо вздыхает в ответ на эту глупую самоотверженность брата. — Поэтому я всё это и делаю, — говорит он. — Потому что ты не мог уйти. У Ёна теплеет на сердце, он чувствует как покалывает мышцу в его груди, будто бы затёкшую конечность стали усердно разминать. Было больно, но кумихо знал, что это необходимо, если он хочет снова стать собой. Ран уходит в дом и возвращаеся с двумя покрывалами, одно кладёт на землю, а второе держит в руках. — Садись, — говорит он, дожидаясь, пока кумихо подойдёт и сядет на подготовленное место, а потом накидывает покрывало на его плечи. — Не мёрзни. Ён бросает взгляд на брата, замечая, что тот одет немногим теплее. Усмехается, поскольку знает, что в отличие от Рана сам он заболеть не может. И когда младший брат садится рядом, накидывает покрывало и на него, слегка прислонившись к нему плечом. Так осторожно, будто бы ожидая удара. Ран едва слышно цокает и придвигается сам. Ему нравятся эти невинные посиделки. Иногда он переводит взгляд на брата, пытаясь догадаться, о чём тот думает. Но лицо Ёна неизменно красивое и бесстрастное, по нему сложно прочесть его мысли. Наверное, поэтому Ран столько времени злился на брата: он думал, что ему не бывает больно, и это оскорбляло. Ран считал, что всё плохое, что в нём есть, все несчастья, что с ним приключились — от человеческой природы. Но теперь он видел, что за свою долгую жизнь Ён просто научился не показывать, что чувствует, но это никогда не означало отсутствие самих чувств. — Как ты научился заботиться обо мне? — спрашивает Ран, когда солнце поднимается чуть выше и становится ярко-рыжим. Ён вздёргивает плечом, случайно сбрасывая покрывало, Ран оправляет его и вздыхает, решив, что ответа уже не получит, но кумихо продолжает: — Старался не быть как наш отец, — говорит он. — Не хотел, чтобы у кого-то было такое же паршивое детство. Тем более у тебя. — Я бы убил нашего отца, если бы увидел, — замечает Ран. Ён негромко посмеивается. — Хорош сыночек, — кумихо качает головой и слегка пихает брата в бок. — Я бы тебе помог. Братья смеются, будто бы придумали очень смешную шутку, а потом замолкают и уже молча встречают рассвет.