Tacenda

Проведя около часа на крыльце, братья возвращаются в дом. Ён идёт к постели, где лежит трубка, Ран преграждает ему путь. — Сначала расчешись, — говорит он, а потом слышит звуки с кухни, где готовит Син Джу. — И поешь. Ён смотрит то на трубку, то на брата. Боится, что ему придётся искать ещё и её, поэтому поджимает губы. Тем не менее, он кивает и пытается найти расчёску, без помощи Син Джу не обходится и в этом вопросе. Ёну не терпится скорее выполнить всё, что он пообещал, поэтому, заполучив расчёску, начинает быстро проводить ей по волосам. Первые пару раз она застревает, но ему удаётся её вырвать вместе с клоком волос, а потом она и вовсе запутывается в волосах намертво. Ран хочет заплакать от бессилия. Он с минуту смотрит, как Ён пытается достать расчёску, а потом садится к нему на кровать и отвешивает лёгкий подзатыльник. — Кто тебя так учил расчёсываться, — бубнит он себе под нос. — Никто, — негромко отзывается Ён, притихнув, когда Ран прикасается к его волосам. Осторожно, но всё же вырвав несколько волосков, он умудряется высвободить расчёску. Странно, что Ёна никто не учил, ведь когда-то он точно так же расчёсывал волосы Рана, выпутывая из них траву и промывая песок. Задумавшись об этом, он начинает расчёсывать волосы с концов, придерживая на затылке, хотя Ён всё равно хныкает. — Ты как маленький, — говорит полулис беззлобно. — Сколько ты не расчёсывался? Можем просто отрезать. — Нет! — восклицает кумихо и пытается вырваться, будто бы волосы ему отрежут прямо сейчас. — Я ещё не готов. Ран даже негромко хихикает, вспоминая другого Ёна. — Будешь готов, — говорит он, чувствуя, что обладает каким-то исключительным знанием. Прядь за прядью он расчёсывает брата, избавляясь от колтунов. В конце концов он вычёсывает из него несколько клочьев волос и скатывает их. Син Джу заканчивает готовить. Ёну слегка кружит голову от того, как пахнет еда. Обычно все запахи утопали в тяжёлом дыме, сейчас же можно было распознать хоть что-то. Кажется, он учуял чай с мятой. Ужинают они в тишине, в этот раз кумихо опустошает свою порцию и требует ещё, Ран закатывает глаза: больше нет, ему приходится делиться. Но он даже почти не сожалеет, поскольку ему кажется, что как и при болезни: аппетит — хороший знак. Перед сном Ён всё же успевает выкурить очередную порцию опиума и провалиться в сон прежде, чем его смогут в этом обвинить. Ему почти не снятся сны.

*

Следующий день встречает Рана рутиной. Прошлым вечером ему показалось, что Ёну становится лучше, но утром он просыпается от запаха опиума, который теперь уже никогда не забудет. Ён сидит на кровати, свесив ноги, лениво пиная полы пхо, смотрит на Рана сверху вниз задумчиво и безразлично, будто бы его вообще здесь нет. — Ты идиот? — спрашивает Ран, поднимаясь и потирая глаза. Ён выпускает струю дыма ему в лицо, заставляя закашляться. — Ты давно проснулся? Сколько выкурил? Он осматривается, чтобы понять, который свёрток нашёл Ён. Он нашёл меньший, там оставалось не так много, это слегка успокаивало. Однако, дело времени, когда Ён догадается, что свёрток, который достал Син Джу, лежит прямо под его кроватью. Ран с досадой посмотрел в окно. Свет неохотно просачивался сквозь дым. — Сколько можно курить? — риторически спрашивет Ран и качает головой. — Сколько есть, — отвечает ему брат, оповещая тем самым, что он всё-таки в сознании. Ран идёт в сторону кухни, чтобы проверить, чем они будут завтракать, и обнаруживает, что ничем. А Син Джу нет дома, чёрт бы его побрал. Единственным вариантом Ран видит попытку приготовить что-нибудь самостоятельно. Ён тоже пытался что-то готовить, но обычно получалось ужасно. Всегда можно было понять, сам ли готовил кумихо: если еду можно было есть, то не сам. Не с первого раза, но у Рана получается сварить рис. Он решает, что это тоже еда, поэтому несёт порцию брату, который так и не сдвинулся ни на миллиметр, уставившись на то место, где Рана не было несколько часов. — Ты можешь хотя бы по комнате иногда ходить? Сидишь как статуя. Жутко, — говорит Ран и ставит еду перед братом. Тот переводит взгляд с пола на миску. — Что смотришь? Ешь. Ён откладывает ещё дымящуюся трубку, и Рану приходится отложить её дальше, чтобы ничего не поджечь. Ён, конечно, пытается, вырвать её из рук, но прямо сейчас он слишком нетрез, потому едва успевает поднять руку. — Ешь, а то выброшу её к чертям, — шипит Ран, и кумихо начинает медленно есть. — Нормально же вчера всё было, ты зачем опять… — начинает возмущаться полулис, но Ён только посмеивается над ним. — Нормально, — повторяет он. — Тебе, может быть, и нормально. — А тебе? — спрашивает Ран много тише, готовый выслушать. — Будто бы тебе есть дело, — отзывается Ён и отправляет в рот ещё немного риса, распробовав вкус и скривившись. — Какая гадость… — жалуется он. Ран знает, какая это гадость. Голод он немного утолил, пока готовил, но сам есть это не смог. Но он и не находился под действием наркотиков, поэтому рассудил так: принести еду, сколько съест — столько и достаточно. — Будто бы ты лучше это делал, — отвечает он. Ён приподнимает брови и кривит усмешку. — Справедливое замечание, — соглашается он и отправляет в рот ещё немного. Молча жуёт, каждое его движение медленное и невыносимо долгое. А взгляд отсутствующий и печальный. Только сейчас Ран задумывается о том, что заставляет Ёна первым делом с утра рыскать по дому в поисках опиума, лишь бы сбежать от реальности. — Что тебе снилось? — спрашивает Ран, хотя уже не ожидает получить ответ. — Ты, — медленно отвечает кумихо, а потом жуёт рис наверное несколько минут. — Как я тебя убиваю. У Рана расширяются глаза, он пытается понять, что это значит. — Ты меня просто ранил, — говорит он, стараясь утешить и успокоить. Он никогда не видел Ёна настолько отчаявшимся. И тем более не догадывался, что ему так тяжело дался тот удар. — А мог и убить, — говорит он тихо. — Но не убил же, — отвечает полулис и собирается отобрать тарелку. Он ведь понимает, какую дрянь приготовил. Ён не отдаёт и продолжает есть. — Я жив, — продолжает Ран. — Благодаря тебе. Ён поднимает на него чёрные печальные глаза, Рану кажется, что он сейчас заплачет, настолько расфокусированным становится его взгляд. Кумихо не помнит, когда его благодарили в последний раз, он опускает глаза к тарелке и собирается доесть, но Ран вырывает её из рук. — Син Джу вернётся, нормально поедим, — говорит полулис. — Поспи. Или чем ты ещё занимаешься, — бросает он, уходя на кухню. Странным сейчас кажется даже то, что Ран и подумать не мог, что Ён по-прежнему сожалеет. И наконец-то понимает, что тяжело оставлять кого-то, кто нуждается в тебе: у него есть незаконченные дела в Мёёнгаке. Ещё несколько дней и ему придётся вернуться. Иронично, но он собирается скрыть это от Ли Ёна, как тот скрыл, — скроет, — это от него. Наконец-то он понимает, почему ему не сказали правду.

*

К обеду Син Джу готовит нормальную еду, успевая отчитать Рана за испорченную посуду и потраченный впустую рис. Ён скуривает к этому времени последний опиум из старого свёртка и лежит, блаженно уставившись в потолок. Мыслей в голове не остаётся, только звук замедляющегося сердца и поверхностного дыхания. Обычно он представлял, как умирает перед тем, как провалиться в темноту сна. Ран приносит ему кимчи, ставит рядом и осторожно тормошит за плечо. Всё время кусает губы, чтобы не сболтнуть лишнего. Ему нужно в Мёёнгак, его там ждут, он там нужен. Не знает, как скоро он сможет вернуться и будет ли в порядке Ён. Син Джу, конечно, рядом, но если кумихо захочет исчезнуть, он легко это сделает, если захочет скрыться от беспокойного и заботливого слуги, так и будет. Ён не замечает эту перемену. В мыслях ему сложно зацепиться хоть за что-то, помещение для него сливается в неясное бордовое пятно, а фигуры людей не более чем тень на нём. Ран сам позволил ему быть не в себе, возможно потому, что то немногое, что говорит Ён, причиняет ему боль и заставляет слишком много думать о принятых решениях. Он вспоминает всё то время, которое они провели вместе, Ён никогда не жаловался, никогда ни о чём не просил, и если совсем честно — никогда ни о чём не горевал. Вернее, Ран никогда не видел всего этого, поскольку слишком был занят собой. То, что пережил он сам, не позволяло ему взглянуть на Ёна и подумать, какой путь прошёл он. И почему смерть смертной женщины так сильно изменила тысячелетнего лиса. Когда он почти решает рассказать правду: о том, почему пришёл и куда ему нужно уйти, Ён снова проваливается в сон. Ран его не тревожит.

*

Эта ночь выдаётся особенно тяжёлой: того, что Ён нашёл в свёртке недостаточно, а до нового он так и не добрался. Он вертится на кровати, распахнув все окна, но всё ещё чувствует жар. У него нет сил, чтобы искать, чтобы дышать. Даже думать ему тяжело и больно. Его голова и грудь будто бы объяты огнём, а руки и ноги холодные до ужаса. Ран смачивает полотенца в холодной воде и прикладывает к его лбу, их приходится часто менять. Пытается ладонями согреть его ледяные руки. Ён видит кошмары наяву, иногда он открывает испуганные глаза и будто бы ищет кого-то, но не видит даже Рана в полуметре от себя. Полулис думает, сколько таких ночей Ён провёл в одиночестве и как он смог их пережить. Ему кажется, что это длится целую вечность. Для кумихо проходит больше. К утру они оба спят на кровати, окна распахнуты, вокруг валяются мокрые полотенца, а Ран сжимает в ладонях холодные пальцы брата. Син Джу решает их не будить, он пережил сотни таких ночей. К счастью Ёну удаётся поспать несколько блаженных часов, прежде чем он открывает глаза и обнаруживает Рана, лежащим на себе. Он смотрит на младшего брата несколько мгновений, а потом пытается выбраться из-под него и высвободить руки. Ён не может отрицать, что те дни, что они провели вместе, были лучше других. Их почти не хотелось стирать из памяти. Ран так сильно вымотан, что не замечает, как опустевает постель. Ён, укутанный в чёрное пхо, проскальзывает на кухню. Утро такое раннее, что спит даже Син Джу, хотя кумихо последние несколько лет казалось, что тот не спит совершенно. Он бродит по пустому дому, пока даже не пытаясь найти опиум, хотя обнаруживает, что трубку он держит при себе, то и дело прикладывая к потрескавшимся сухим губам. Вспоминает, что давно не видел солнечный свет, потому выбирается во двор, едва не ослепнув. Всё кажется чужим, но в то же время таким же, как и в Корее. Раздумывает о том, согласится ли Ран вернуться с ним, если он попросит. Пытается припомнить, когда и кого в последний раз о чём-то просил. Он вспоминает только Аым и то, как отчаянно хотел встретить её ещё раз, как попросил её о перерождении и искал ещё последнюю половину тысячелетия. Никто не может ждать так много. Наедине с собой и болезненной трезвостью, Ён может себе позволить быть жалким. Совершенно разбитым и несчастным. Закрывает глаза и пытается припомнить её лицо, вспоминает только крохотное изображение, очередную иллюзию или наркотический сон. Ничего другого не осталось, Ён натыкается на горькое осознание, к которому пришёл очень давно, от которого и пытался укрыться: он никогда её не найдёт. Глядит на бледные дрожащие пальцы, ощущая первые симптомы ломки. Скорее, вторые. Первые: раздражительность и нервозность он ещё мог подавлять. «Если никто не видит, что ты чувствуешь, значит этого нет», — думает Ли Ён с горькой усмешкой. Слышит, как в доме раздаются быстрые шаги. Кажется, Син Джу и Ран проснулись и пытаются его найти. У него есть минут десять, прежде чем им в голову придёт, что следует выглянуть наружу. Снова прикладывает трубку к губам и глядит в непримечательный двор. Даже чуть позже двое испуганных лисов выбегают на крыльцо, обнаружив ссутулившуюся неподвижную спину. Разве что лёгкий ветер слегка касается вновь спутавшихся за ночь волос. Они замирают, рассматривая кумихо, а он и не шевелится, поглощённый своими раздумьями, только опускает плечи сильнее от навалившегося на них чувства вины. Печальный секрет Ёна заключается в том, что он всё помнит. — Я думал, что ты куда-то ушёл! — восклицает Ран, столкнувшись и со своим страхом. Больше всего он не хотел потерять Ёна сейчас, едва начав его находить. Он уговаривал себя, что просто уедет ненадолго, может быть, на неделю, а потом точно вернётся, ещё не подозревая, что возвращаться ещё более тяжело, чем уходить. Возвращаешься всегда к тому, кто помнит, что ты ушёл. Но Ран ещё не сталкивался с подобной дилеммой, с ней сталкивался только Ён. Ответа Ран не получает, кумихо даже не вздрагивает, и только сейчас полулис замечает, что трубка Ёна совсем не дымится, значит он не нашёл опиум. Хуже: он его даже не искал. И после ночи, которую тот провёл рядом с братом, Ран отчётливо осознал, что сейчас тот испытывает страшную боль, а значит — наказывает себя за что-то. Его обиды кажутся совершенно мелочными сейчас, хотя он ещё не в силах полностью от них отказаться. Пока Ран останавливается на том, что будет говорить правильные слова, пока не поверит в них. Ему нравится думать, что Ён никогда не хотел его убивать, ведь это значит, что Ён никогда его не бросал. Ран треплет брата по затылку, слабо улыбнувшись. — Ты нас страшно перепугал. Пойдём в дом, замёрзнешь тут, — говорит он как можно более добродушно. — Син Джу приготовит завтрак. — Может сами приготовите, господин Ран? — прыскает лис и качает головой. Ён вздрагивает, будто бы проснулся от кошмара. — Лучше сразу дайте мне опиум, если будет готовить Ран, — говорит он, поднимая голову. Ран обиженно надувает губы, но всё равно посмеивается. — Идём в дом. Может быть позднее прогуляемся, — говорит он и подаёт Ёну открытую для помощи ладонь. И то, как крепко кумихо хватается за неё, заставляет его снова почувствовать весь вес своей будущей перед ним вины.

*

Завтрак проходит совершенно нормально, только Ран замечает, как трясутся руки старшего брата, когда тот пытается отправить очередную порцию еды в рот. Ему сложно представить усилия, которые Ён прилагает, он лишь видит последствия и догадывается, что Ён скрывает большую их часть. Трясущиеся руки — только симптом, который кумихо не контролирует. После завтрака Ран ожидает, что Ён бросится перерывать полки и шкафы, попробует приподнять половицы и заберётся на стол. Но тот идёт в кровать и ложится. На постели осталось несколько влажных пятен от использованных вчера полотенец и пролитой воды, но ему всё равно, он растягивается на ней и прикрывает глаза, обняв себя руками. Ран ожидает подвоха, но пока он убирает беспорядок, Ён просто лежит, пытаясь унять дрожь, которая постепенно захватывает всё его тело. Он скрючивается в постели в позе эмбриона, потому что ко всему прочему на него накатывает и тошнота. Младший брат садится на кровать и накидывает на плечи Ёна покрывало, невесомо погладив его по плечу. В его ладонь вцепляется кумихо, прижимая её к себе крепче. Он старается сосредоточиться хоть на каком-то ощущении, которое не разрывает его на части. — Я не буду искать, — тихо и болезненно произносит он. — Я не искал опиум. Только не уходи. У Рана разрывается сердце, но слова застревают в горле, он так и не находит сил произнести их. Он даже не может соврать, поэтому Ён и так всё прекрасно понимает, он крепко жмурится, чтобы не дать волю чувствам. Он и так слишком слаб.

*

Несколько дней Ён находится в своём персональном аду. Он испытывает все симптомы ломки под пытливым и виноватым взглядом младшего брата, который собирается уходить. Ран по-прежнему кормит его, заставляет переодеваться и спит в его комнате, только кумихо не находит в себе сил прогнать его. Ему хочется побыть не в одиночестве ещё немного, и если для этого нужно пройти все круги ада — он это сделает. Тешит себя мыслью о следующей блаженной дозе, которая облегчит мучения, позволит провалиться в небытие. Рану так тяжело это видеть, что он порывается просто отдать брату опиум. Ему плевать на все вопросы, которые он хотел задать, ему плевать на последствия, он просто хочет, чтобы всё прекратилось, чтобы Ён перестал страдать. Он видит, как стискивает Ён челюсти, как пульсирует жилка на его шее, как выступает испарина на бледном лице. Видит, как отчаянно Ён старается не показать всего этого: крик, который не раздаётся, оглушает Рана, ведь он знает, что брат его слышит внутри своей головы. Каким бессильным он ощущает себя, сидя у его постели, прикладывая припарку. Он кладёт руку на свой распоротый живот и пытается припомнить боль, которую испытал сам, и он почти уверен, что она не была такой невыносимой. Невыносимой были обида и злость, которые сейчас казались столь несущественными. Он бы сделал всё, чтобы его Ён был таким, как тот, что ждал его в Мёёнгаке, только это не могло произойти по волшебству. Сидя у постели брата, терпеливо пытаясь успокоить его жар, Ран подумал и о том, что в прошлый раз — когда его здесь не было, — Ён действительно выбрался сам. Может быть, немного подсобил Син Джу, хотя и не был его семьёй.

*

В день отъезда Ран старался собраться как можно тише. Он хотел достать опиум и уйти незаметно, будто бы его и вовсе здесь не было. Но Ён так и не поднимался с постели, а Син Джу недоуменно глядел на него. — У него под матрасом тот опиум, что ты привёз, — сказал Ран, уже покинув комнату брата. — Вы так просто оставите его? — изумился Син Джу, глядя на полулиса широко распахнутыми глазами. Он был уверен, что Ли Ран изменился, что теперь, когда Ён стал прикладывать усилия, чтобы прийти в себя, всё станет лучше. Но этот спешный отъезд, когда кумихо едва ли не выл от боли, которую не должен чувствовать, убеждал лиса в том, что Ран не способен измениться. «Просто», — раздражённо думает Ран, у него разрывается сердце. Но он должен уехать. Он не знает, как это объяснить тому, кто не переживал подобное. Ран хотел бы пообещать, что вернётся, но у него не выходит, потому что он не знает. И не может знать. — Позаботься о нём, — говорит ему полулис и спешно покидает дом.