Ромком длиною в жизнь

Домой я залетела в очень гнусных чувствах. Во-первых, я не знала, куда девать этот проклятый букет. Во-вторых, меня уже порядком напрягал надоедливый Бебуришвили. А в-третьих, и в основных, больше всего раздражало, что Шастун видел эту сцену вручения и наверняка снова истолковал все неправильно. Теперь это точно “пока”. – Ого, да у тебя удался день Влюбленных, – с улыбкой встретила меня мама и затем, взглянув на мое лицо, добавила, – или не особо. Красные розы стали вестниками разлуки? – В точку, мать, – раздраженно скидывая ботинки ответила я. – С Антошкой поругались? А букет от него? – Нет, и нет, – цветы неаккуратно отлетели на комод. Мама в недоумении уставилась на меня, а я в чувствах продолжила: – Ну чего? Этот прилип как банный лист, а Антон – вообще дурак! – С чувством, с толком, с расстановкой расскажешь? Или хочешь побыть одна? Я облокотилась на стену, медленно выдыхая из себя, кажется, все эмоции, которые накопились за эту чертову зиму. Слезы решили, что лучший вариант – политься ручьем именно сейчас, перед матерью. – Ульяныш, ну ты чего? Пойдем отдохнёшь? Хочешь, пока папу отправлю букет выбросить? Сил оставалось только на короткие всхлипывания. Мама приобняла меня за плечи и довела, словно больную, до комнаты. – Давай пока чай заварю? – Н… не… хоч… чу! – через рыдания попыталась ответить я. – Хочешь, хочешь, ромашка еще никому не мешала! Согласись, это даже стильнее, чем красные розы? Одарив меня самой теплой улыбкой, на которую она только была способна, родительница быстро ретировалась из комнаты, прикрыв за собой дверь. Я наконец дала волю эмоциям, стараясь не сильно оглушать квартиру своей нескромной истерикой. – Что случилось? – послышался обеспокоенный голос отца в коридоре. – Дела сердечные, разберёмся. Оставшись с кружкой теплого чая и в самой уютной папиной толстовке в мире, получилось немного подуспокоиться. Мама молча зашла на кухню и поставила передо мной кусок вишневого пирога, который, видимо, остался от их романтического празднования. Потом потрепала меня по волосам, и уже уходила с кухни, когда я решилась: – Мам… – Чего, страдалица моя? – Чет я вообще ничего в любви не соображаю. Она только усмехнулась, наливая себе кипяток в чашку и опускаясь на стульчик рядом со мной. – Ну что случилось? Я поведала ей всю короткую историю своих крайне запутанных отношений, опуская какие-то подробности. Рассказала и про Антона, и про Андрея, и про то, как на это реагировали Катя с Идой. В том, что она поймёт все так, как нужно, сомнений не было. Не зря мы были без иронии образцовой семьей. – Уль, ну на то они и первые чувства, чтобы наделать ошибок, проплакать, прожить все эмоции. Не хочешь попробовать поговорить с ним? – Да я пыталась и после занятий у Павла Алексеевича его перехватить, и написать что-то. Он так реагирует на меня, как будто я родину продала. Я же не мужик, чтобы постоянно первые шаги делать. – Ты права, не мужик. Но ты мудрее и взрослее мозгами, и единственная знаешь, как на самом деле обстоят дела. Если он тебе действительно нравится, какая разница, у кого какая гендерная роль? Как обычно мать, преисполненная познаниями в психологии с роликов на ютубе (поэтому мы и были образцовой семьей), выдавала мне термины, которые никто в моем окружении еще не использовал в своей речи. Иногда мне казалось, что это ей семнадцать, а я – старая ворчливая женщина, невесть как оказавшаяся в теле юной особы. – Не знаю, будет ли в этом смысл. – А если не попробуешь – и не узнаешь никогда. Гордость вообще мало кому помогала, в отличие от честности. Опять честность. Что ж они все так зациклились на ней. Ладно, может быть, она действительно права. – Знаешь, лучше сейчас сделать, чем потом корить себя всю жизнь, если что-то пойдет не так, – с грустной улыбкой добавила маман, повесив какую-то неприятную интригу в нашем диалоге. В сердце кольнуло – мне же не рассказывали, что случилось с моим настоящим отцом. Вдруг этот совет приправлен болью личного опыта? Видимо, чуть позже, все-таки придется подобраться к этой истории. – Папа хочет устроить киновечер с “Красоткой”, присоединишься? – Ну если с красоткой, то, скорее всего, это он просто тебя имел в виду. Она усмехнулась: – Юмористка. Хотя фильм тебе наверное за годы пересмотра по четырнадцатым числам февраля уже поднадоел. – Поднадоел, – не стала спорить я, – пойду попробую заснуть. Завтра в школу. Я скорчила недовольную мину, снова вызвав улыбку у мамы. Заснуть быстро все-таки не получилось. В голове крутились возможные варианты того, как подобраться к разговору с Антоном. Периодически я проверяла его статус в сети, по тысяче раз обновляя страницу. Разумеется, он ничего не писал, хоть и был в онлайне. Решено было идти напролом снова самым простым путем: остановлю его на перемене или перед дополнительным русским и выпалю все, как есть. Что он будет делать дальше с этой информацией – не моя забота. Вопреки ожиданиям, успокоиться не удалось. Слезы опять появились в уголках глаз. Ну и распухнут же они к утру… Каждый звонок после урока отдавался бешеным биением сердца в ушах. Я даже подготовила себе подушку безопасности, быстро перебегая из кабинета в кабинет, чтобы случайно не наткнуться на него. Потому что понимала, что пути назад не будет. Но все равно неистово ссалась. Перед последней на сегодня литературой уже даже Ида, не выдерживающая эмоционального напряжения, царившего за нашей партой, сдалась: – Ну чего ты трясешься? Может расскажешь, наконец, что случилось? – Чуть позже, Ид. Катя обернулась на нас, тоже обеспокоенная, и, обменявшись непонимающими взглядами с Идой, тревожно выдохнула, попав в последнюю на сегодня трель звонка. Блин, а у нее ведь вчера было свидание. А я даже не спросила. Хороший друг. Ладно, если не встречу его после урока, перехвачу девчонок в перерыв перед русским. Скорее всего, так и будет. Волнующее ожидание не покидало меня все сорок пять минут. А потом стало ясно, почему. Как только мы вышли из кабинета, я наткнулась взглядом на него. Он стоял у подоконника напротив кабинета, скрестив руки, и, заметив меня в потоке одиннадцатого “А”, окликнул: – Матвиенко! Можно тебя? Заебись. Начало уже не очень. Сердце ушло в пятки. В глазах Иды и Кати появились проблески понимания, намешанные с тревогой. Коротко кивнув им с улыбкой, без слов обозначая, что все нормально, я подошла к нему. Он дождался, пока основной поток уйдёт, а затем сказал: – Пойдем на лестницу отойдем? Там вроде никого. В тишине спустившись на один пролет, мы остановились у окна между вторым и третьим этажами. – В общем, – начал он насупившись, – я думаю договориться с Павлом Алексеевичем об индивидуальных занятиях, кажется, так лучше будет, не буду тебя отвлекать. Если че, другого репетитора найду. Меня словно окатили холодной водой. Какое замечательное решение, Антон Шастун. Ты прям не представляешь, как всем в момент легче стало. Блять, гений мысли. Отец русской демократии. Я так и стояла молча, а он смотрел в окно, не решаясь повернуться в мою сторону. – Ну, че думаешь? – не дождавшись ответа спросил без году неделя объект моего обожания. – А тебе нужно знать, что я думаю? Ты же вроде там все для себя решил? Наконец, он подарил мне взгляд, правда взгляд этот был полон злых искорок. – А что ты от меня хочешь? Может мне еще благословить тебя на отношения с самым душным челиком из всех, что я знаю? – Ого, ебать, ты умеешь разговаривать? – Ты хочешь посраться? – А давай посремся? Так у меня хотя бы появится возможность понять, что происходит в твоей тупой голове. Мы сцепились взглядами, метая молнии друг в друга. Мне кажется, впервые в жизни я была близка к тому, чтобы настучать по его красивой ебучке. Он сдался первым, снова отвернувшись к окну. – Короче, у нас как в детстве, так и сейчас никакой дружбы не получилось. Злость быстро сменилась нарастающей истерикой. Я чувствовала, как в носу защипало, а это было очень дерьмовым знаком. – Знаешь, я даже не буду делать вид, что чувствую хоть какую-то вину в этом. Чтобы не обременять тебя ответственностью, я сама спрошу у Павла Алексеевича о переносе занятий. А то, боюсь, у тебя жопа схлопнется, если ты хоть какое-то свое решение до ума доведешь. Не дождавшись ответной реплики, я быстро полетела наверх, возвращаясь в кабинет литературы. Вслед услышала только: – Ульяна! Блять… В кабинет я зашла уже порядком на эмоциях. Это тоже не было умным действием, потому что сначала нужно было пережить шторм внутри, и только потом выпаливать все учителю, который уже без слов заметил мое состояние. – Ульяна? У вас же пока передышка до русского. Что-то случилось? – Павел Алексеевич, – на выдохе начала я, – можно отдельно от Шастуна заниматься? – А что вы договориться между собой не можете? Литературные баталии ведете? – попытался улыбнуться классрук, но быстро поменялся в лице, услышав мои неконтролируемые всхлипывания, – о-о-о, ну-ка садись. Я послушно приземлилась за первую парту, закрыв лицо руками. Он, видимо, отошел в лаборантскую, потому что через пару минут передо мной уже стоял стакан воды. – Если хочешь, поделись. – То, что не можем договориться между собой, вы правильно заметили, – успокоившись, продолжила я. – Ситуация не решаемая? – По ощущениям – нет, – всхлипы снова дали о себе знать. – Ох уж эта ваша первая любовь. Прости, Ульяна, – учитель аккуратно похлопал меня по плечу, – знаешь, я тебе одну историю расскажу, не чтобы напугать, но, может научить чему-то. Да и она не педагогическая, конечно… Я подняла на него глаза, полные нездорового слезного блеска и заинтересованности. – Были у меня друзья, мы вместе учились, а потом как-то в одной компании и продолжили общаться после выпуска. Они с детства дружили, как вы с Шастуном. А потом поняли, что чувства у них вовсе не дружеские. Окончили школу, поступили в один институт – он на актера, а она – на режиссера. Натуры творческие. Вспыльчивые. Каждая ссора – конец света. Но как-то потом сходились, даже были счастливы. Мы подозревали, что у них просто судьба такая, поэтому сами помогали, чем могли. Неправильно, наверное, лезть в чужие отношения, но на них порознь смотреть было невозможно – ходили угрюмые, потерянные. Вот мы и лезли и разъясняли им, кто что имел в виду. Потом они узнали, что у них будет ребенок, перебесились вроде. – И жили долго и счастливо? – не удержалась я. Павел Алексеевич с грустной улыбкой посмотрел на меня: – Ты не перебивай. Ну они и правда долго держались, но разговаривать друг с другом так и не научились. И в какой-то момент снова взорвались, да так сильно, что он на эмоциях сел в машину и уехал. Прямо на тот свет. Разбился. Гнетущая тишина опустилась на кабинет. За окном мрачно шел снег. Передо мной сидел Павел Алексеевич с самым болезненно грустным лицом, которое я когда-либо на нем видела. – Ты прости, что-то я по-моему зря все это затеял. Просто вы мне их безумно напоминаете. Конечно, я не веду к тому, что все истории заканчиваются так трагично, но хочется, чтобы вы учились друг с другом разговаривать, пока есть время. – Спасибо, Павел Алексеевич, если это будет уместно, – тихо добавила я. Он усмехнулся: – Что-то у меня видимо совсем наболело, раз я решил выпускницу в свои драмы посвятить. Но ты не переживай, у нее все хорошо. Просто вот такой жестокий урок от жизни случился. Ты мудрая, я знаю, что ты сможешь из этого для себя какие-то ценности вынести, не сильно погружаясь в трагичность истории. Так вот нас жизнь нагнула. Прости, это тоже прозвучало как-то не педагогично. Я улыбнулась, смахивая с лица застывшие слезы. – Так что ты иди, Ульянка, домой, отдохни как следует, а потом вернёшься ко мне с окончательным решением. О русском сегодня забудь. Это учительский приказ. Классрук поднял указательный палец вверх, важно задрав подбородок. – Спасибо, – грустно закончила я, – теперь точно уместно. Я вылетела из кабинета, решив перехватить Иду и Катю в рекреации. История подбила меня по всем фронтам. Ни терять ни минуты на эмоциях хотелось теперь со всеми друзьями в принципе. Как и ожидалось, они были на месте. Заметив меня, заплаканную и возбужденную, девчонки в недоумении переглянулись. – В общем! Кать, я предлагаю сегодня тебе прогулять историю, а мне – иностранный и устроить двухдневный шабаш. Хочу знать о вас все! Как у тебя прошло свидание с Дмитрием Темуровичем, что вы хотите делать после школы и какой видите свою жизнь через пять лет. Какие у вас любимые цвета и кого из актеров вы на дух не переносите. Короче, вечера в стиле анкет для подружек. У нас получится? – Я согласна прогулять, – обеспокоенно ответила Катя. – Ебать ты ураган, Уля, – поддержала удивленная Ида, – но я тоже за… – Тогда встречаемся в семь у меня! На русский я не пойду, все подробности – вечером. Я обняла ошарашенных подруг и отправилась домой, полностью потерявшись в своих эмоциях. Потратила карманные деньги на кучу вредных сладостей, отыскала в книжных анкеты для девочек и с полными пакетами переступила порог квартиры. Организовала свидание не слишком противящимся этому предложению родителям, чтобы бесцеремонно выпроводить их на вечер, а затем ушла в душ, смывая с себя весь этот раздрайный день. Долго-долго наматывала круги перед ноутбуком, решаясь на отправку сообщения. Заварила себе ромашковый чай, стучала по кружке, залипнув в экран, а потом все же решилась клацануть мышкой. Оно стало материальным. вы (17:37): Хоть обпсихуйся, я буду ходить на литературу. И тебе советую. Антон сразу же прочитал. Я громко хлопнула крышкой ноута. Смелости отправить у меня хватило, смелости дождаться ответа – нет. А его так и не последовало. Еще час прошел в ожидании и подготовке к приходу девочек. Они подоспели чуть раньше, столкнувшись у порога с моими родителями. – Ольга Сергеевна, Сергей Борисович! – Здравствуйте, красавицы! Любезно обменялись самые близкие люди приветствиями. – Ладно, мы пойдем, а то нас Ульянка с лестницы скинет. – Ой, да, она сегодня на эмоциональных, – язвительно добавила Ида под смех всех присутствующих. – Давайте, напишете, когда нам домой можно будет возвращаться, – продолжила подтрунивать мама. Я только закатила глаза с улыбкой. Когда дверь за родителями закрылась, а девчонки прошли в квартиру, они застыли на пороге моей комнаты. Та переливалась всеми гирляндами, которые были найдены в доме, а посередине была украшена пледом, предварительно усыпанным пачками всевозможных фастфудных явств, анкетами и тортом по центру композиции. – Ты с каждой минутой поражаешь все больше… – почти шепотом сказала Катя. Ида прислонилась губами к моему лбу. – Слушай, температуры нет, значит, все-таки с ума сошла. – Да я подумала, что мы нормально Катюхин день Рождения двенадцатого февраля не спраздновали. А знаете, репетиторы проходят, ЕГЭ тоже, а восемнадцать лет бывает только раз в жизни! Ида одобрительно улыбнулась, а Катя расцвела, аккуратно забираясь на импровизированный стол с ногами. – Погоди, еще свечки есть! – в суматохе прокричала я почти с кухни, быстро возвращаясь обратно в комнату, – на нормальную еду мозгов не хватило, так что, если хотите, что-нибудь закажем! За вечер башляю я. Именинница не скидывается по долгу чести, а Иде это извинительные за мои вечные драмы, которые приходится выслушивать. – Я по жизни к тебе ледяной глыбе привыкла, ты зачем меня топишь сейчас, – восторженно пролепетала подружка. – Давайте сначала торт задуем, а потом будем в лирику впадать. План на вечер, кстати, тоже есть! – Я в ахуе, а ты? – Тоже, если честно, – рассмеялась Катя, добавив, – Ой! Торт с цифрами 1 и 8 оказался у ее лица. – Загадывай желание! – с воодушевлением зажигая свечи и освещая ее счастливое лицо заговорщически протянула ледяная глыба в моем лице. Растворившись на выходных в подружках, я наконец прочувствовала, каково это – участвовать не только в бедах, но и в радостях близких людей. Состояние сменилось на трагично-счастливое, и, хотя еще не все контакты были налажены, дышать стало сильно легче. Во вторник проснуться к первому уроку было проще, чем за всю зиму нового года. Это сопровождалось надеждой, что микродепрессия миновала с концами. Но окончательные выводы можно было сделать только на литературе. Хотя… – Уля, это ебнуться! – с пропеллером в жопе залетела в класс Катя. Мы с Идой настолько не привыкли слышать мат от интеллигентки Добрачевой, что на пару минут потерялись в пространстве и зависли на ней взглядом, ожидая дальнейших непредсказуемых действий. – Дим, христа ради, выйди из кабинета до урока, с меня – пицца в столовке! Ошарашенный Дима тоже был не в состоянии произнести хоть слово, поэтому, словно марионетка, поднялся со своего места и отправился восвояси. – Короче, – тихо, но не менее волнительно начала Катя, – некий известный нам официант, назовём его для понимания… ну, Бандерасом, и некий известный нам менеджер, скажем, что это, хм… Малахов, чтобы ориентироваться в именах… – Ты гений конспирации… – Ида! Не перебивать! – приказным тоном добавила всегда нежная и милая подружка, чем совсем сбила нас с панталыку, – так вот, Бандерас и Малахов сцепились в воскресенье вечером после смены. Я у мамы выпутала, которая с директором ресторана по телефону на повышенных тонах вчера решала, что одного – лишит премии, а другого – чаевых. В чем там причина, мы не знаем, но произошло сие событие на заднем дворе уже почти перед закрытием. Вроде Андрей, блять, Малахов то есть, сам его раздраконил, поэтому Бандераса не выперли из ресторана. Да и прям до драки там не дошло, но у одного бровь рассечена, а у другого – губа, так что пару ударов они пропустить явно успели, пока их не разняли. Только-только успокоившаяся аритмия снова дала о себе знать. – Я жопу ставлю, что это из-за Ульяны, – уверенно отрезюмировала Ида. – Мало ли из-за чего это? Они друг-друга изначально недолюбливали, насколько я понимаю. – Уль, они полгода вместе проработали, и что-то кулаками не махались по любому поводу. – Короче, нет! Нужны подробности. Катя закатила глаза, Ида скорчила рожицу, а я только спросила: – А что с Антоном? Он в порядке? Добрачева прошлась взглядом по классу, чтобы убедиться, что наш полный вселенских тайн диалог никто не подслушивает, и ответила: – Видела его в гардеробе. Взгляд суровейший, а с губой и правда не все нормально. В остальном – живой. Что ж, осталось только дождаться вечера, чтобы вытащить из него клешнями хотя бы маломальские подробности этой выплеснувшейся агрессии. И когда я стала героиней сериала по второму каналу? Как и ожидалось, шесть часов все-таки наступило. Как и ожидалось, дополнительный начался по расписанию. Но, вопреки надеждам, Антона на нем не было. Павел Алексеевич виновато пожал плечами, сказав, что Шастун предупредил его только о сегодняшнем прогуле. Что он там решил для себя дальше по занятиям – никто не знал. После литературы я осмелилась окончательно задолбить Антона своими сообщениями, руководствуясь тем, что пока он не скажет “отвали” – не все потеряно. вы (19:36): Почему ты не пришел сегодня? Антон Шастун (19:39): довел до ума хотя бы одно свое решение) Ладно. Это уже звучало как точка невозврата. Я сдаюсь. Хватит с меня дешевых драм.