Атомик лимб

      Маршал взбегает по разбитой лестнице к распахнутому парадному входу о двух стеклянных дверях. На табличке слева значится скромное «Институт предследствий им. Б. Бо Одара». Институт огромен, и он ветшает, но чувствуется внутри его кипучая жизнь, вот прямо за черными тонированными окнами.       Нечаев нагоняет своего старого знакомца, гадая, будет ли узнан в этот раз и не получит ли очередной пули в голову.       — Экий ты прилипчивый черт! — говорит Маршал со смирением, едва оборачиваясь, прежде чем нырнуть меж стеклянных створок.       — Где ХРАЗ? — спрашивает Сергей.       — Кто?       — Где Тошик?       Маршал останавливается в коротком темном коридоре между улицей и холлом. С холодной улыбкой он заявляет, что прямо сейчас сдаст «прилипчивого черта» охране, а лучше выбьет ему мозги лично. И ничего, роботы все приберут.       — Ладно! — майор размахивает руками. — Стреляй! Но сначала звони Сеченову!       — Кому? — брови Маршала подлетают вверх, он даже делается веселым.       — Сеченову Дмитрию Сергеевичу. Он объяснит, зачем я тут!       — Димасик? Этот выскочка не решает, кого впускать на проект, а кого нет.       Этот Маршал, видимо, с Дмитрием Сергеевичем в «Бэнг!» еще не играл, на корпоративы не ходил. Это тот Маршал, который охраняет участников проекта «Новая Заря».       — Я знаю, что вы собираетесь отослать ученых в прошлое, чтобы искусственно создать научный прогресс в начале двадцатого века! — делает товарищ майор ход конем.       — Все знают! — говорит Маршал, обламывая и эту попытку застать его врасплох.       — Как «все»? Это не гостайна?       — Ну ты уникум. Через пару месяцев человечества не станет. Чуть позже не станет животных, потом — насекомых. Даже тараканов. Тараканов, понимаешь? Какие уж тайны.       — Как так — не станет?       — Ты что, парень? С Луны свалился? Или в коме лежал предыдущие двадцать лет?       Кони бесполезны, поэтому Нечаев достает козыри.       — Вроде того. Я из будущего. И вот что: Маршал, ты давно мертв! Ты — всего-навсего воспоминание полимеризованных людей, которые когда-то знали тебя!       Это откровение, похоже попадает в цель и смущает несмущаемого собеседника на добрых три секунды.       — Ну допустим. Но как это поможет тебе пробраться в здание? — наконец изрекает он.       — Я пытаюсь исправить то, что натворил ваш долбаный Тошик!       — Охрана!!! — теряет терпение Маршал.       Нечаев вздрагивает, слыша гулкие шевеления в холле. Он не знает, каким образом будет выглядеть охрана в лимбовых воспоминаниях, он не знает, вылетит ли после столкновения обратно в реальность палаты или его сердце остановится; а может его навечно запрут в местных темницах под землей. В секунду он оборонительно вытягивает левую руку и замирает, готовый ко всему, но фантазии на тему вариаций будущего разбиваются самым неожиданным образом о стальную фигуру Катерины, заслонившей собой вход в институт.       Маршал, тихо ругаясь, вынимает пистолет и направляет то ли на Нечаева, то ли на замершую у него за спиной стальную балерину. Робот протягивает металлическую руку к растопыренной ладони Сергея, на которой все еще нет перчатки, и переплетает с ним пальцы. Одуревший Нечаев млеет, округляя глаза.       — Опустите пистолет, — говорит Катерина Маршалу, пока П-3 неловко высвобождает скользкую длань свою из захвата жены. — Товарищу майору необходимо пройти на третий этаж.       — Да что ты такое? — интересуется потрясенный Маршал.       — Я — Катя. Дочь Зинаиды Муравьевой.       То, как меняется лицо Маршала, потрясает майора. Он, откровенно говоря, и не подозревал ранее, что тот вообще способен на подобную эмпатию. Только понимает, что своим заявлением Катерина совершенно обезоруживает противника и даже делает его беспомощным, словно дитя.       — Катя? — он и правда опускает пистолет, но теперь беспомощно тянет к ней руку. — А кто отец? Отец кто? Катя!       — Нам надо идти, — она вдруг хватает Нечаева за плечо и вырывает его в холл института. — Прощайте, Маршал.       Им в спины ударяется совершенно несчастный вопль человека, который вдруг понял, что потерял слишком много. Он кричит «Катя, Катенька!», и бьется, словно зверь в клетке между стенами тамбура. Лимбо мешает Сергею понять, что происходит, но человеческая часть, не задетая ни инцидентом в Болгарии, ни расширителем «Восход», ни сбоем на предприятии 3826 — все понимает.       Вопль, могущий стать иллюстраций для горькой участи всего живого, что когда-либо родилось на немилосердной нашей планете, бьет им в спины, но скоро становится далеким и в какой-то миг превращается в свист ветра, блуждающего в щелях здания.       — ХРАЗ на третьем этаже в лектории, — говорит Катерина у лестницы и останавливается с таким видом, словно не собирается идти дальше.       — Отлично. Пошли.       Та смотрит на протянутую ладонь и качает головой:       — Последним прижизненным приказом Дмитрия Сергеевича было устранить Харитона Радеоновича. Если я пойду с вами, то буду выполнять этот приказ, пока не выполню.       — Это не тот Харитон Радеонович, — говорит Нечаев, хотя сам не до конца уверен в том, что такое Тошик. — Это всего лишь ХРАЗ, моя тупенькая перчатка. Бэкап Харитона, понимаешь? Его надо спасти.       — В том и дело, Сережа, — говорит Екатерина, — что ты способен увидеть между ними разницу. Я уничтожу любого из Харитонов. Поэтому Дмитрий Сергеевич просил не приближаться к нему, что бы не случилось. А ты — иди. Спаси то, что нужно спасти.       Товарищ майор стоит на ступеньке, поэтому их глаза почти на одном уровне. Екатерина, кажется, понимает, что его держит.       — Это мир потерь, — говорит она, и эхо отражается от голых стен. — Все, что мы можем, это оттягивать их. Сегодня у тебя есть возможность отсрочить слишком много слишком страшных потерь.       Под этими словами хочется сломаться пополам от невыносимо тяжкой ответственности, которую она так легко на него возложила. Но тут Нечаев вспоминает, что Катя оказалась в нужном месте и провела его в здание, даже указала дорогу, а Дмитрий Сергеевич наверняка ищет способы вытащить его тело из больничной палаты. А еще, что Петров и Лариса были рады встретиться в Лимбо, пусть даже и не помнили друг друга. И почему-то захотелось поверить, что дело-то не безнадежное. Тем более, в голову кралась и еще одна мысль. Красивая, хоть и не оформленная:       — А может случиться так, что Лимбо окажется выходом из этого бесконечного цикла потерь? — наивно спрашивает он Екатерину.       — Станет ли Лимбо концом Земного Инферно? — эхом спрашивает она. — Ну уж точно не при диктате Харитона!       И хотя маска по-прежнему скрывает нутро Катерины, Сергей видит, что она улыбается.

* * *

      В коридорах ни плакатов, ни знамен. Все вычурно-капиталистическое.       Но майор летит окрыленный, не обращая внимание на следы вражеского дизайна. Может из-за дофаминового болота, а может из-за огня сверхидеи, что зажгла в его сердце Катерина. Отнятый путь к светлому будущему снова начал возникать под ногами идущего: мир, где никто никого более не потеряет, где, наверное, совсем не нужно будет умирать.       Вот он — Лимбо. Свихнувшийся Советский Рай. ССР.       А он, покуда сам жив и в своем уме, должен позаботиться о здоровье и памяти тех, кто ушел.       Нечаев врывается в одинокую дверь на третьем этаже и попадает со света во тьму огромного лектория. Там, в глубине, свершается пугающая возня. Нечаев вытягивает левую руку, намереваясь просканировать помещение, но его тут же хлестко бьют влажной ладошкой.       — Тут все свои! — капризно заявляет кто-то юный и женского полу. — Нечего в нас пушкой тыкать! Вась, включи свет, тут охранник без ночного виденья.       — Кто-то на нас настучал! — тоскливо отозвались из тьмы, после чего вспыхнули длинные потолочные лампы, половина из которых трещит, гудит и подмигивает.       Около кафедры растаскивают двоих дерущихся, за партами целуются несколько полуголых парочек раскрашенных, будто заграничные клоуны. Все смущены.       — У него даже пушки нет! — обиженно бубнят любовнички за партами, стыдливо прикрываясь полупрозрачными халатиками. — Можно было его просто выгнать и продолжить.       — Фу, Вася!       — А эти двое, — продолжает Вася, кивая на дравшихся. — Наконец разобрались бы меж собой. Глядишь, кто-нибудь кого-нибудь бы убил уже, наконец. Заколебали оба.       Нечаев, впечатленный масштабами разврата среди юношества, наконец уделяет внимание потасовке у кафедры и совершенно узнает обоих: Тошик, которого держат за плечи двое, прижимает ладонь к лицу. Дима же, Сеченов, сплевывает на пол кровь. Товарищ майор, тронутый разнообразными эмоциями, начинает хохотать.       — Ну все, аллес! — кричит Дима высоким подростковым голосом. — Один из нас останется за бортом!       На него со всех сторон ворчат: «Замолчи, дурак, не тебе это решать!»       — Я не полечу с ним! — хрипло кричит он, показывая пальцем на Харитона, вырывается из некрепкой хватки и проносится мимо Сергея, прочь из лектория.       Нечаев, пользуясь неразберихой, отгоняет посторонних от Тошика, словно мух, приговаривая невнятную ерунду. Выводит за плечо, как минутами ранее его самого выводила Катерина. Он очень и очень рад, можно сказать, его экстаз нарастает, потому что ХРАЗ целый и нетронутый, если не считать разбитого носа. Да и разбитый нос вселяет в сердце майора нечеловеческое счастье! Более, того, Сергей немного расстроен, что у Тошика только один нос.       Парень в ярости, но послушно разрешает провести себя по коридору на солнечный двор, где ютятся диковинные машины будущего. Может, потому и разрешает, что не соображает от нахлынувшего гнева. Интересно все же, что они не поделили...       «Парковка» — довольно думает Нечаев, оглядываясь (никаких полимеров на горизонте не наблюдается), и разворачивает угрюмого Тошика к себе.       Видок у того картинный: уныло-злое лицо, под носом все липко и красно, белый кружок на безразмерной кофте снова заляпан кровью, но на этот раз хотя бы не его, Сергея. Майор снова заливается смехом, от чего его подопечный спасаемый ХРАЗ делается еще угрюмее.       — И что вы сделали с Маршалом, что он больше не отвечает? — спрашивает Тошик.       Что-то в этом вопросе заставляет Нечаева понять, что перед ним хотя и ХРАЗ, но ХРАЗ того свойства, для которого воспоминания о будущем — не воспоминания, а реальность. Реальность, в которой он живет. А сам майор для него странный парень, который время от времени забегает в дом, чтобы поискать некого Игоря и получить свинца в мозг.       — Господи, — деланно-трагично изрекает товарищ майор. — Как с вами, лимбовыми жителями, сложно!       — Да мне, в общем, пофиг, что вы с ним сделали, — продолжает дитя, зло буравя глазами асфальт. — Буду благодарен, если вы то же самое сделаете с Димой.       Майор отвешивает ему легкого леща. Без размаху, так что не больно, но очень обидно.       — Маловато тебя там отпиздили, гляжу! — восклицает Нечаев. — Не всю дурь выбили, а? Между прочим, Дмитрий Сергеич...       — Да к херам он пошел!!!       — Дослушай, скотеныш! — цедит сквозь зубы майор, отлавливая замахнувшуюся руку Тошика и сразу ее заламывая. Пацан начинает вопить, когда его сгибают пополам, сжимая загривок так, чтобы из захвата можно было смотреть только в пол и в обувь. — Слушаешь?!       — Угу-у! — воет Тошик, не рассчитанный сложением психики и организма на подобные стрессы.       — Мы с тобой, балбес, валяемся сейчас в запертой палате! — кричит ему в ухо немилосердный агент П-3. — В палате, понимаешь? Вспоминай давай!       Волшебный пендель не помогает вспомнить, но помогает потерять равновесие, и Нечаев с силой ставит Тошика обратно на ноги. При этом майор про себя сочиняет молитву, чтобы воспоминания других участников института не вышли поглядеть, что за шум на заднем дворе.       — Нам с тобой очень-очень плохо, парень! Мы при смерти! И нам очень нужно выйти, чтобы хоть что-то сожрать, хоть какой-то полимер в тебя засунуть, чтобы хоть как-то восстановиться, а потом отползти в первую попавшуюся нору! Понимаешь, насколько все плохо?!       Тошик, который готовился через пару месяцев похоронить все человечество, молчит. Возможно, не видит в описываемой ситуации ничего критичного. А может просто отупел от ужаса.       — Так вот! Дмитрий Сергеевич постарается вынуть нас оттуда! Помощь прислать! А нам с тобой желательно свалить из Лимбо, потому что за тобой охотится кое-кто посерьезнее, чем Дима Сеченов! Ферштейн?!       Зажмурившись, дитя отчаянно кивает, и тогда Нечаев ослабляет хватку. Чуть выпрямившись, Тошик, тем не менее, не разжмуривает век.       — Ну, ХРАЗ, — майор встряхивает его. — Буди нас, чудо инженерной мысли. Ну.       — Я не понимаю, что вы от меня хотите, — рыдает Тошик. — Что вы сделали с Маршалом? Почему он еще не здесь?       Сергей прикрывает глаза. Раскрывает. Ачивка «довести ХРАЗа до слез» получена. И, черт возьми, Нечаев не способен перебороть человечью свою природу и послушно меняет тактику.       — У Маршала личные проблемы, — говорит он уже спокойнее. — С Екатериной Муравьевой.       Он надеется, что хоть это имя заставит ХРАЗа что-то вспомнить. Но Тошик остается тупорылым дитем середины двадцать первого века.       — Харитон, я тебе не враг. Я, пока ты не вспомнишь, побуду за Маршала. Тут оставаться не безопасно. Давай, что ли, домой тебя отведу? Где ты живешь?       — Там же, где и все, в кампусе, — крошка-Харитон вытирает слезы, кровь и сопли длинным рукавом.       И показывает им же, поблескивающим от биологических жидкостей, куда-то за институт, на широкий и высокий комплекс зданий с черными окнами, которого — майор мог поклясться — секунду назад не было.       На подходе в кампус уже не так безлюдно, и Нечаев кулаком (которым держит Тошика за ворот), чувствует, как ХРАЗ следит за пробегающими по летним дорожкам молодыми людьми. Он явно готов бороться за себя, кинуться в любой момент или начать звать на помощь. И, видит бог, майор порадовался бы за пацана в любой другой ситуации.       Наконец Тошик показывает на одно из общежитий, в которое спешит девица в откровенной полупрозрачной блузке. Лифчик у нее черный, а волосы переливаются. Девица подходит к двери, и Тошик пытается ускориться, чтобы они с Нечаевым нагнали ее.       — Хочешь обратить на себя внимание свидетеля? — говорит Нечаев, останавливаясь и дергая ХРАЗа на себя. Тот послушно замирает.       Тем временем девушка распахивает дверь, и на нее обрушивается черная стена жидкого полимера, которая все это время таилась внутри здания.       Харитон взвизгивает от неожиданности. Майору тоже хочется взвизгнуть, потому что он вдруг понимает, что окна-то, конечно, черные, но не потому, что затемнены, а потому что здания буквально затоплены полимером.       — ХРА-АЗ! — вопит он. — Самое время проснуться!!!       Но ХРАЗ только и делает, что в ужасе хватает своего похитителя за руку.