Атомик лимб

      Палата, видимо, выходит на восточную сторону. В сумерках здесь совсем темно, и майору приходится долго щуриться, прежде чем разглядеть перед собой собственную ладонь, в которой дохлой звездой распластался ХРАЗ. Гребаная криноидея, гребаный ученый из будущего, который готов спутать себя с кем угодно и не может определиться какие из целей его, а какие — не его. Потому что кто он, а кто не он перестал понимать.       Майор смотрит на эту розетку мечтательно. Перед внутренним взором его встает картина, где он вырывает усики по одному. И правая рука сама тянется к перчатке, чтобы сказку сделать былью, но на подходе принимает на костяшки ощутимый щелчок, словно маленькой, но очень быстрой плеточкой.       — Ай, блять! — вскрикивает Нечаев, отдергивая руку.       — Я вижу то же, что и вы, майор, — говорит ХРАЗ, покуда усы собираются и исчезают в звезде. — Вы считаете меня чудовищем, но ваша кровожадность тоже скоро приобретет статус легендарности.       — О! Это только кажется, потому что она концентрированная! Она концентрируется на тебе! Хотя, откровенно говоря, я, в общем-то, и не знаю теперь, что ты такое.       ХРАЗ осторожно выползает.       — Я предпочитаю думать, что я — левая рука тьмы. А вы — правая рука света.*       — «И лежат они вместе, и сплелись нераздельно»?.. — неожиданно для себя цитирует Нечаев. — Чёрт, откуда это?       — Научная фантастика. Не берите в голову, товарищ майор, эта книга больше не написана, она осталась лишь в моих воспоминаниях.       Сергей вздрагивает всем телом, когда до него доходит смысл сказанного, и тогда муть лимбового видения обрушивается на него, словно цунами из черного полимера. И затопляет. Затопляет совершенно, погребая и комнату, и ум, и тело майора.       — Держитесь! — кричит ХРАЗ. — Оставайтесь в сознании, нам еще одного перехода не пережить!!!       Сергей отчего-то ему верит, а потому сжимает кулаки, встряхивает плывущую голову, чтобы как-то вернуть зрению былой фокус. Комната встает на место.       — Ладно, отставить абстракщину с левыми и правыми руками, — хрипит он, поднимаясь. — Выбираться надо. Давай попытаемся подобрать код от замка старым методом.       — Каким методом? — вздыхает перчатка, которая, по ее словам, базируется теперь в голове.       — В простонародье «Авось», — говорит майор, усаживаясь у двери.       По дороге он замечает, что часы над входом показывают половину восьмого. Вот это да, неужели они гуляли по музею три часа? Выходило, что каждый следующий нырок в зазеркалье оказывался дольше предыдущего, эдак ХРЕНь может оказаться права, и следующий нырок продлится достаточно, чтобы тело погибло от истощения.       Когда майор берется за дело, он берется за него основательно. И основательности его придает вес дыхание смерти на левом плече. Внутри него вальсирует простая мысль: «поешь чего-нибудь и ляг», но здоровой пищи в склепе нет, до нее еще нужно добраться.       Сосредоточенный молчаливый перебор комбинаций длится недолго. ХРАЗ, уцепившийся манипуляторами в разъемы замка врубает динамики:       — Приятно снова работать с вами, как в старые-добрые времена!       — Твои «старые-добрые» были две недели назад, умник.       — Весьма унылые две недели, прошу отметить. Бесконечные.       — Слишком мало трупов и кровищи для тебя, а?       — Вы когда-нибудь оставались более чем на сутки внутри человека, который, вероятно, никогда не придет в себя?       Нечаев дергает левую руку — и манипуляторы со щелчком вылетают из разъемов. От напряжения и усталости его тошнит, а еще его тошнит от полиХРАЗовой неразберихи, но, по счастью, ему кажется, что он нашел ключ к головоломке. Хоть какой-то ключ, хоть к какому-то замку.       — Так, расскажи-ка, пожалуйста, ХРАЗ, что ты такое. Ты действительно прилетел из будущего или это все лимбовый бред сотен мертвых умов?       — Опасная тема.       — Опасной она станет, если ты снова вилять придумаешь. Ну? Летал из две тысячи пятьдесят пятого года?       ХРАЗ словно бы собирается с мыслями.       — Иногда кажется, что перелет всего лишь ночной кошмар, — сдался он. — Так давно и так мало осталось доказательств, что полет действительно имел место. Мне было двадцать лет, когда старт «Новой Зари» стер моих современников с жесткого диска вселенной. И все мое детство вместе с ними. Ну и что? Это было невеселое детство. Друзей я заводить не умел, мать моя… была своеобразным человеком, а отец... Я всегда думал, что может быть, хорошо, что я его не знал. И не было жалко оставлять то убожество, каким представлялась моя прошлая жизнь. Успехи в учебе не давали никакого человеческого счастья, как я теперь понимаю. И вот со временем воспоминания каждого из нас обрели статус полузабытого сна. Обычная история. В конце концов, мы — не первая миссия в прошлое, до нас в две тысячи тридцатый год прилетала группа из две тысячи триста первого. А наш вроде бы четвертый полёт. Каждый раз, как вы понимаете, товарищ майор, погибал один обреченный мир. Маршал шутил, что так однажды мы докатимся до каменного века.       Нечаеву приходится дать себе минуту, чтобы как-то переварить новость про исчезнувшие цивилизации. Эдак дело дойдет до того, что им тоже придется отправлять корабль в прошлое, чтобы отменить то, что сделал Харитон Захаров.       — Черт. Умеешь ободрить. Ладно. Я продолжу допрос, если ты не против. Теперь вот именно ты. Ты. Штука в моей голове, которая сейчас затирает мне лютую историю — кто ты такой и чем являешься?       — Вы прекрасно знаете, кто я, товарищ майор. Вы знаете тем лучше, что впитали, так скажем, эти знания, в трагических обстоятельствах пару недель назад.       — Да, ХРАЗ! Ты тогда еще был сознанием Харитона Захарова, перенесенным в полимерный накопитель в перчатке на моей левой руке. А теперь ты — содержимое моей головы.       — Да. Теперь я хранюсь на расширителе «Восход».       — ...Хотя нейрополимер, содержащий твою нервную систему, уполз в неизвестном направлении?       — Точно так. Грубо говоря, я — бэкап, записанный на расширитель «Восход».       — Понятия не имею, что такое «бэкап».       — Резервная копия.       Вообще-то что-то такое он подозревал, но представлял себе иначе. С минуту майор скрипит мозгами, надеясь, что сможет исхитриться и перемолоть своего напарничка между шестерней.       — Ну то есть вас, паразитов, теперь двое? Один в моей несчастной голове, второй — где-то, откуда он может врываться в лимб и кошмарить его почивших обитателей?       — В этом и штука, майор. Там, где вы видите двоих, я вижу одного. Себя. Отсюда возникает конфликт целей, понимаете?       — Понимаю, — мрачно говорит Нечаев. — У одной твоей копии задача вымести людей с лица Земли, а у второй — не дать этому случиться.       — Точно так, — говорит довольный ХРАЗ. — Теперь, когда вы озвучили, я и сам это ясно вижу!       — Ладно, допустим. Но с чего, ебучие пироги, можно решить, будто бы бэкап Харитона Захарова имеет другие цели, нежели полимерный Харитон Захаров, который хладнокровно натравил меня на Сеченова, а?! И скажи на милость, сколько вас еще?! Полимерная химера в Лимбо, которая прессует оцифрованного Дмитрия Сергеевича со Штокхаузеном, ты в виде сопляка из будущего с фонариками вместо глаз — кого из них мне надо устранить? Всех?       ХРАЗ по своему обыкновению шарахается в разные стороны, будто бы каждую секунду выискивает притаившихся в комнате хищников. Нечаев наблюдает за этими куриными движениями в ожидании ответа, но ответ, кажется, опаздывает, а когда, наконец, доходит до динамиков, то совершенно не нравится товарищу майору.       — Я знаю, что вы предпочтете перестраховаться и, в конечном итоге, уничтожите все мои версии, включая ту, которая на «Восходе». Быть может, вы даже пожертвуете собственной жизнью ради того, чтобы быть уверенным, что от меня не будет исходить никакой опасности для Союза и человечества. То есть уничтожите нас дуэтом. Это и правда верный способ. Я лишь смею надеяться, товарищ майор, следующие дни у нас получится откатить те пагубные изменения, которые я привёл в движение, находясь на нейрополимерном накопителе. Большего не прошу.       — Никаких гарантий? — мрачно спрашивает Нечаев. — Ну, типа, я просто полагаюсь на слова, и ты, как в прошлый раз, ведешь меня туда, куда ведут твои планы?       — Вы хотите от меня обещаний, что я больше не обманываю вас? Я готов дать вам это обещание и, более того, прямо сейчас обещаю, что говорю чистую правду.       — Мда, это и правда не работает.       ХРАЗ имитирует вздох.       — Мои цели, как оказалось, очень зависят от материала-носителя. Нейрополимер, очевидно, не обладает такой этикой, как ваша нервная система. Плюс — и это важно — один из моих мотивов — преданность вам. А значит — преданность вашим целям.       — Ебучие пироги. Наверное тебе бы лучше помолчать от греха...       — Я тоже человек, — перебивает ХРАЗ. — Пусть и урезанный. И если мне довелось с кем-то прорубаться через толпищи роботов и озверевших мутантов, рискуя жизнью, то мой напарник совершенно резонно приобретает особенный статус. Не могу это объяснить, тем более, что свою собственную жизнь я никогда особенно не ценил, но поверьте, ваша имеет для меня феерическую ценность. Чтобы вы понимали: ваши установки и приоритеты становятся моими установками и приоритетами. Хотя, может быть, это потому что наши алгоритмы частично диффузировали через расширитель «Восток». Не исключаю.       — Что ты несешь?       — При жизни ни в каких боях я не участвовал. Потому мне сложно рассуждать о таких вещах, и я пользуюсь данными «коллектива» о боевых братствах.       — Что, блять?       — Веду к тому, майор, что очень мотивирован сохранить вам жизнь в любых обстоятельствах. Даже если окажется, что ввиду несносного характера вы не подходите для выполнения миссии.       — Да уж, на этом-то ты меня в прошлый раз и подловил. Боевое, мать его, братство! Больше не поведусь.       — Сознаюсь, я не полагался на свой дар убеждения. Расчет был на то, что несколько часов выживания изменят вашу предубежденность перед искусственным интеллектом и вы начнете меня распознавать как близкую вам по духу личность. Я просчитался.       — Не просчитался, сучий потрох, — признается себе Нечаев. — Вы оба. Ты и твоя тень.       — Просчитался, товарищ майор. Эффект сработал в обе стороны.       — Да ну.       — Ну да. Иначе стал бы я вас оставлять в живых? Там, в зале? Подумайте. Отправил бы в страну теней вместе с Димой. А резонов обездвижить вас навсегда было достаточно. Вы же мне не простите этого предательства и не успокоитесь, пока не аннигилируете.       — Вот тут ты прав, — ставит точку майор. И, может, дело в этой точке, а может и еще в чем, но движения ХРАЗа становятся судорожными, а в голове не по-хорошему мутнеет. — Ладно, чудо инженерной мысли, бэкап всея Захарова, надо выбираться, а то и правда подохнем тут дуэтом, как ты говоришь, а в мои планы входит убить тебя последним. Еще как-то надо убедиться, что в недрах предприятия не хранится где-нибудь еще копий.       — Что-то не так, — говорит ХРАЗ каким-то совершенно особенным голосом. Нечаев как раз подносит его к магнитному замку, но вместо того, чтобы воткнуться в разъемы, провода начинают змеиться.       Динамики шипят, словно расстроенное радио, через них прорывается несколько незнакомых голосов, а затем ХРАЗ вянет, и его лепестки опадают в ладонь. Товарищ майор, ощущая неприятную вибрацию в желудке и головокружение, встряхивает руку, но провода болтаются, словно дохлый хорек.       — ХРАЗ! Эй? Ты что, сдох? Только не говори, что ты наконец-то сдох!       Он ругается и даже пробует пощупать в проводах пульс, но они ожидаемо холодны. В комнате тем временем становится совсем темно, а может, это темнеет в майоровых глазах. Дыхание на левом плече делается как будто бы отчетливее.       — Так, так, без паники, — говорит себе Нечаев. — Пока шевелюсь, еще можно что-то сделать. Лучше бы ты, конечно, продолжал болтать, чем это… Черт, очнись.       — Сынок, — раздается то ли между ушами, то ли где-то под потолком бодрый голос Дмитрия Сергеевича Сеченова.       — Волшебник! — задыхается от счастья Нечаев.       — Спасибо, что вернул голову Михаэля, а то с ним, безголовым, было совершенно невозможно ни во что играть! Он сидел, как пень все это время, можешь себе представить? — говорит он буднично. На заднем плане, как можно разобрать, смеются люди. — Слушай, ХРАЗа кажется утянуло в Лимбо.       — Да, и я тут застрял! Он там с вами?       — Боюсь нет, сынок. Боюсь, тут у него большие проблемы. Харитон, кажется, вознамерился его добить и так, добитым, интегрировать в себя.       — Что, блять? П-простите, что?       — Съесть он его решил, говоря мифологическими аналогиями. — Сеченов, надо отметить, совершенно не озабочен, что кровожадная версия ХРАЗа собирается сожрать менее кровожадную версию ХРАЗа. — Сделает его своим компонентом. Это, в общем, стратегически верное решение. Подумай сам: одновременно он уберет конкурента и получит себе дополнительные мощности. Хотя… мощностей у него и раньше хватало.       — Я не понимаю. Я уже ничего не понимаю, — говорит Нечаев. — Это хорошо или плохо?       — Насколько я могу судить, — говорит Сеченов. — Мы потеряем союзника.       — Слушайте, можете там что-нибудь сделать со своей стороны? Пошлите ему на помощь Маршала, что ли, он вроде бы серьезный человек.       — Маршал? — следует пауза. — Боюсь, я не могу послать Маршала. Он давно умер.       — Это не мешало ему выбить мне мозги!       — Ты не понимаешь, сынок. Его нет в Лимбо. Маршал умер задолго до появления «Коллектива» и полимеризации. То, что ты видел — только наши воспоминания о нем. Это призрак из памяти тех, кто дожил до оцифровки.       — Тогда я, пожалуй, сам попытаюсь…       — Нет, не надо, Сережа, — впервые за разговор с голоса шефа слетает веселость. — Я думаю, ты не выберешься.       — Да я и из комнаты-то не могу выбраться. Бесконечная ловушка в ловушке…       — Я поспрашиваю местных, может, кто знает, как выйти из комнаты. Может, кто-то из живых полимеризованных окажется недалеко от тебя...       — Да это все уже лирика, — говорит Нечаев отползая к матрацу, сброшенному с кровати на пол. — Если черный полимер действительно встроит в себя резервную копию ХРАЗа… есть у меня такие подозрения, что у него будет неограниченный доступ к «Востоку». А второй раз его шавкой я становиться не хочу. Уж лучше этот тип с размытой личностью, который сыпет парадоксами, не затыкаясь.       Нечаев ложится на матрац. Слушая невнятные высокопарные увещевания, он понимает, что вернуться в Лимб в этот раз будет совсем не сложно. Нужно только отпустить контроль и провалиться туда, куда его тянет с момента пробуждения.       Черный потолок начинает отдаляться, все быстрее и быстрее по мере падения, судорога, сводившая доселе извилины, отпускает его, и товарищ майор даже рад наступившей вокруг него пустоте.