Атомик лимб

      В лимбе, как понимал Сергей, просто не бывает. А прямые и толковые речи — не в чести, поэтому все иносказательно, как во сне.       — Добро пожаловать, пионеры! — восклицает из полумрака Терешкова.       Юные спутники уже обступили её, и, судя по оживленным лицам, предвкушают значимые впечатления. Нечаев же предвкушает неодолимый кошмар, которым каждый раз заканчивается путевка в Лимб, но предпочитает блуждать в поисках этого кошмара в сложившейся милой компании; хотя, по чести, милая компания состоит из предателя Виктора Петрова и Ларисы Филатовой, которая мало того, что накрутила его против шефа, так — чего уж тут — убила Михаэля Штокхаузена, весь грех которого был в том, что он слишком злоупотреблял занудством…       ...и слишком верил командованию, как и сам Нечаев.       Правда, в Лимбе все эти недопустимости уже не кажутся такими недопустимыми. Так только, чувствуется некая грусть, что дело неловко вышло, и многие жизни лишились. И вообще, сейчас рядом с ним стоят два юных существа еще до всех этих «неправильных выборов», открытые новой экспозиции МУЗЕМа.       — Пройдемте в хразовый зал! — объявляет Терешкова и разворачивается на каблуках.       Она ведет щебечущих Виктора с Ларисой и мрачного Сергея в огромное темное помещение, где единственный экспонат — гигантский землистый барельеф на стене. Терешкова дает им полминуты, чтобы постоять в потрясении. Впрочем, Нечаев даже не очень-то понимает, что видит перед собой. Какой-то впаянный в горную породу гигантский костлявый цветочек, эдакий каменный гербарий размером с двухэтажный дом. Вместо листьев у цветка костлявые же щупальца.       — Перед вами последняя работа известного гиперреалиста Ханса Рудиевича Гигерова — «Чужой Храз»! Это фантазия на тему, как выглядела бы перчатка с искусственным интеллектом в мире ксеноморфов.       Нечаев просит Петрова подсветить ему скромную табличку в углу барельефа. Там написано что-то вообще несовместимое с тем, что им только что рассказала Терешкова:       «Морские лилии (Криноидеи)       ACTINOCRINITES KHRASI.       Карбон 359-299 млн.лет.       Нижнепавловск, СССР       Тунгусский ярус».       — Какой большой ХРАЗ, — замечает майор. — Он и маленький-то — та еще заноза, а этот, должно быть, настоящее бедствие!       — По счастью, этот ХРАЗ вымер задолго до… до многого, — замечает Терешкова.       Пока Нечаев пытается сообразить, кто такие ксеноморфы и как возможно, чтобы ХРАЗ вымер, неугомонный робот тянет их дальше, в интерактивный зал Жизни. По дороге Сергей прикидывает, что, скорее всего, местные заседатели Лимба не способны отличить не только Катерину от Балерины, но и ХРАЗа от морской лилии. Ими, видимо, за схожестью форм вообще не чувствуется разительно несхожего содержания. Можно сказать, все эти милые добрые люди слепы к сути вещей.       Группа, наконец, входит в круглый зал с освещенной ареной в центре. Какое-то время все четверо молчат — ничего не происходит.       — А что… — начинает нетерпеливый Виктор, но Терешкова шипит на него, прикладывая палец к улыбающемуся рту.       В этот момент на сцену выбегает Лариса Филатова. Но не та, которая стоит сейчас рядом, а современная, каковая была за секунду до кошмарной своей смерти. С короткой замысловатой прической и хитрым видом. Ей на встречу с другой стороны выбегает взрослый Виктор, лицо у него Одухотворенное. Они замирают, глядя друг на друга в счастливом изумлении.       — Виктор! — кричит Лариса.       — Лариса! — кричит Виктор.       — Ты жив!       — Да, я жив! — торжественно говорит он, и тут же добавляет: — И я хочу тебя!       Пока лицо майора Нечаева вытягивается, взрослая Лариса, видимо, обрадованная последней петровской фразой, легкой походкой на своих чудо-каблуках подлетает к своему возлюбленному. И под божественной мелодичности музыку они начинают вальсировать и петь, что окончательно выбивает майора из седла. Потому что ему совершенно не налезает на голову, как на такую возвышенную мелодию можно сочинить столь банальную пошлость про то, как они любят друг друга, и о том, что теперь всегда будут вместе.       — Услышал бы Сеченов — уволил бы к херам, — говорит он, краснея от стыда, что ему приходится это слышать и видеть.       — Да, красивая пара, — соглашается Терешкова. — Но нам пора двигаться дальше! Товарищи, пройдемте в зал «парадоксов».       Зрители Лариса и Виктор не очень-то хотят идти по той понятной причине, что завороженно настроены досмотреть танец. Кажется, они очень сопереживают своим взрослым версиям, хотя и не догадываются, что глядят на себя же. Майор осторожно, словно больных, берет их под руки, ведомый мыслью, что поторапливаться и правда стоит. Мало ли что будет, если они все вспомнят. В худшем случае оба откажутся сопровождать его в этом мире абсурда и мутных намеков.       — Но представление… — шепчет Лариса.       — Оно ничем не кончается, — говорит Сергей.       В зале парадоксов стоит совершенно скудная экспозиция. Одна крупная групповая фотография на стене и стеклянная витрина с Катей внутри. Майор задыхается в стекло.       — Прошу вас выставочные витрины не трогать руками! — жизнерадостно отзывается Терешкова.       — А не руками можно? — острит Петров.       Юная Лариса заливается смехом и краснеет.       — Рассказывай давай, железка, что мы тут видим, — недобро отзывается Сергей.       — На фотографии представлена группа У-24 перед запуском корабля, — говорит Терешкова и начинает перечислять совершенно незнакомые фамилии, которые, впрочем, молодежь с интересом слушает.       Сергей кидает на фотографию быстрый взгляд и осекается, потому что видит на фото сразу четыре смутно знакомых лица.       Дима Сеченов.       Тошик Захаров.       Зина Муравьева.       Маршал. Просто Маршал.       Все, кроме Маршала, безумно молодые, младше Сергея, но, может быть, чуть старше Ларисы с Виктором, с которыми он пялится на эту фотографию. И эта девушка с розово-пепельными волосами, Зина, так похожая на кого-то очень родного и близкого… Дима — Дмитрий Сергеевич — с острой, не сеченовской, самодовольной улыбкой. Харитон с глазами, спрятанными за очки, без призрачного ультрамаринового сияния, которым он так удивил майора пару лимбов назад.       — А ну, скотина, вылезай с фотографии и живо объясни, что за бред тут делается! — ругает Нечаев фотографию.       — Товарищ, с вами все хорошо? — Виктор участливо заглядывает в глаза майору, а чтобы сподручнее было глядеть, сует в самое лицо колбу с головой Штока.       Сергей немного отвлекается на посмертную маску, плавающую в полимере.       — Лучше, чем у некоторых, — ворчит тот, намекая то ли на самого Петрова, то ли на его несчастного узника с нимбом.       — Почему они такие грустные? — спрашивает Лариса Терешкову, кивая на фотографию.       — О, они не грустные! Они просто угашенные, — с радостью поясняет та.       — Простите?       — Они прошли противотревожную обработку, конечно же! Ведь это был не простой полет!       И дальше она говорит с торжественными паузами:       Третьего сентября 2055 года       одна тысяча семьсот двадцать шесть человек       стартовали на корабле «Новая Заря»       в жаркое лето 1920 года,       чтобы навсегда изменить историю цивилизации на планете Земля       и дать человечеству второй шанс!       — Они все лгали, — шепчет Катя из своего бокса, а потом вдруг резко добавляет: — Да и ты бы врал на их месте.       — Катя? — спрашивает Нечаев в наступившей тишине, во все глаза глядя на застывшую фигуру за стеклом.       — Погляди вниз, Сережа, — говорит Катя, в то время, как из щелей ее металлоконструкции сочится черный полимер.       Сережа смотрит под ноги и отмечает, поминая про себя все виды пирогов, что, видимо, Терешкова им наврала, а может и не знала, что ни черта Актинокринитес Хрази не вымер, а вполне себе живее всех прочих, и теперь обволакивает ботинки экскурсионной группы черным своим желе.