Атомик лимб

      «Мне сказали, вы сами-то не уговоритесь надеть перчатку. Вы, говорят, против того, чтобы ее надевать. Только я прошу: все же наденьте. Это просьба идущего на смерть, последняя моя просьба. Я жизнь отдал, чтобы оружие вам принесть. Мне обещали, вы справитесь, так вот я сказать хочу: справьтесь, пожалуйста, Сергей Алексеич! Родина от вас этого ждет. Так...»       Пришлось повозиться. В исконном смысле этого незамысловатого слова — с натугой, через силу и без какой-либо природной грации, которой доселе любил щеголять майор, будучи еще здоровым, пусть и не вполне целым.       Одержав трудную победу над беднягой Игорем, он садится на одно из последних чистых мест в палате, где нельзя чем-нибудь запачкаться. Зеленая и красная жидкости при смешении дают невыразимый по мразотности цвет, запах от него исходит еще шибче, и все это буйство органики теперь обступает одуревшего от перегрузок Сергея. Дрожащий голос на фоне раздавленного поодаль тела звучит с потусторонней тоской.       «Так. Замок я поставил. Поставил же? Код поставил тоже. Какой? Черт. Не помню. Не помню. Не помню».       Спустя минуту шипения из крохотных золоченых динамиков Нечаев захлопывает щебетарь с особым выражением глаз. Он мучительно стонет через стиснутые зубы, сжимает голову, словно в агонии.       — Мне очень жаль, товарищ майор, — начинает ХРАЗ с большой долей паники, он уже буквально ощущает, как затхлый воздух палаты намагничивается от ярости, и сейчас один из них (ну конечно же он, ХРАЗ) аннигилируется до состояния антиматерии, и уже ничто этого не изменит. И майор, кажется, согласен быть заживо замурованным в больничной палате, лишь бы рядом с трупом врага своего, пусть этот враг теперь и прописан в виртуальном мире снов и грез и может названивать оттуда в любое удобное время.       Однако, злость и фрустрация так сильны, что нокаутируют майора обратно в Лимб. Без прелюдий, без классического сползания по стене. Сергей падает резко, прикладываясь с характерным звуком затылком о лакированный пол, благо хоть из положения «сидя».       — Да ебаные пироги! — верещит ХРАЗ, избивая ложноручками пол вокруг откинутой ладони. Его жгутики беснуются, словно напуганные крючком черви. Но недолго, потому что почти тут же его снова уволакивает на дно реальности вслед за майором.       ***       Что из себя представляет плачущая в коридоре девица, Нечаев понимает не сразу. Он с минуту над ней простоял, прежде чем разглядел за опухшими глазами и длинными каштановыми косами Ларису Филатову.       — Чего смотрите? — грубо замечает она. — Хотите утешить — утешайте, а нет — идите мимо.       — Чего рыдаешь? — просто спрашивает он.       — А вы кто, чтобы я вам рассказывала?       — Майор Нечаев. По личному приказанию профессора Сеченова.       — Ах, по личному! — откликается юная, но уже дерзкая Лариса. — Ну так и предайте вашему Сеченову профессору, что профессор Захаров... — Она задыхается от подкативших слез. — Дурой безрукой меня еще никто не называл! — тихо говорит она, вытирая лицо тыльной стороной ладони. — Я лучшая на курсе...       — А. Понятно, Захаров, — заключает майор. — Да, ты с ним еще наплачешься.       — Вы его хорошо знаете? — она испуганно подается вперед.       — Никто его не знает хорошо. Знаю только, что наплачешься.       Нечаеву вспоминается злополучный лифт, и сердце от этих воспоминаний мучительно обещает лопнуть прямо сейчас, если он чего-нибудь не сделает. Ему безумно хочется обнять Ларису, стиснуть до хруста костей, гладить по косам и что-то долго обещать. Ну или хотя бы поцеловать в лоб. А она смотрит на него во все глаза.       — Если знаешь, как закончится твоя жизнь, — говорит он ей тихо. — Что тогда из прожитого может показаться важным?       — А? Что вы такое говорите?       — К чему все это, — он обводит руками светлый пустой коридор с плавающими в воздухе плакатами его и его скамейками. — К чему, если через десяток лет тебя разорвет на части безумец в лифте?       Он видит, как его слова пугают Ларису, а потому быстро быстро затыкается, ругая себя за разнузданную сентиментальность, в которую его погрузила Лариса Филатова.       — Как мне найти профессора Сеченова? — спрашивает он, словно предыдущих двух реплик не было.       Лариса подпрыгивает со скамьи так, словно последних двух фраз и в самом деле не было. Она обещает показать дорогу, потому что им по пути, потому что у нее дела к начальнику майора Нечаева. Они выходят из коридора в разрушенную залу, за которой летают буравы, а напротив застыли темным арочным массивом двери с большими буквами «МУЗЕМ».       Около двери стоит небольшой секретерчик, за которым копошится молодой человек знакомой наружности. Он что-то озабоченно ищет, тихо поругиваясь под нос певучим голосом, в котором Нечаев безошибочно узнает петровские обертона.       — Нам нужно пройти через музей! — счастливо объявляет Лариса, хватая под руку майора. — Поглядим экспозицию!       — Не поглядите, — мрачно отвечает Петров из-за секретера.       Он встает, отряхивается и стучит пальцем по плакату у входа в музей. На плакате красным по желтому значится: «Только сегодня с 13 июня 1955 года по 3 сентября 2055 года выставка: «1726. Наука в воспоминаниях» Вход только для друзей».       Петров кладет в рот сигарету и начинает хлопать себя по карманам в поисках зажигалки.       — У вас не найдется пары колец? — спрашивает он Сергея и Ларису, как если бы кольца помогли бы ему закурить.       — Я свои недавно выкинул, — говорит Сергей опасливо, протягивая Петрову ладонь с ХРАЗом, от которого временами закуривал и сам. Ладонь в очередной раз оказывается голой.       — Виктор Петров, — говорит Петров, дружески пожимая руку, и тут же вздыхает. — Впрочем, жаль, жаль, жаль. Ни колец, ни музея.       Нечаев глядит на плакат, сожалея задней мыслью, что и тут подлец ХРАЗ выводит его из себя. На этот раз своим молчаливым отсутствием. В то время как, между прочим, мог бы и помочь. С другой стороны — может, без него и легче. Все же никто не сбивает через раз сенсационными заявлениями.       «Майор! Мы должны меня уничтожить!»       «Майор! Я у вас в голове!»       — Слушай, Петров. А как будет «друг» по-советски? — он оборачивается к Виктору, и тот замирает в задумчивости.       — ...товарищ, — неуверенно говорит Петров, как вдруг двери МУЗЕМа распахиваются.       Они опасливо заглядывают внутрь, чтобы убедиться, что там до невозможного темно. Петров просит обождать его минутку и вынимает из-под секретера колбу с головой Штокхаузена. Сергей вздрагивает всем телом, Лариса смотрит с интересом, Виктор же деловито его встряхивает, пока над грустной головой с колышущимися в жидком полимере кудрями не начинает светиться широкое кольцо нимба.       — К экскурсии готовы! — счастливо объявляет юный Виктор, уже забывший о кольцах.       Молодежь, окутанная светом их незамысловатого фонаря, ныряет в густую темень МУЗЕМа. Майор стоит в нерешительности у порога.       — Для светлого будущего темновато, — говорит он. — С другой стороны, свет в конце тоннеля радует только глистов.