Атомик лимб

      А у Штока такой вид потерянный! Особенно из-за портьеры. Нашел дурак, куда прятаться. Нечаев ему рукой жест делает, мол, чего ты, Мишань, выходи, тебя вон толпа народу ждет.       Только... как-то неудобно ему знаки через весь зал подавать. Ей-богу, как дурень какой, кругом люди. Смотрят, кому это там вон тот солдат рукой машет. А Шток в ответ... Да он в себе вообще? Вот же злоебучий немецкий пирог!       В ответ Михаэль сам делает знаки «иди, мол, сюда, ко мне за портьеру». Народ между ними еще жарче переглядываться стал. И как теперь через зал незаметно пройти? Тем более с Катюхой за спиной. Они и так все на нее уже полчаса пялятся, глаз отвести не могут. Ебучее положение.       — Подожди, — говорит, — Катюша, тут. Я быстро.       И — бочком, бочком, мимо кафедры с микрофоном, мимо стола с аперитивчиками, мимо хитрых рафиковых глаз.       — Ты чего, в текстурах застрял? — спрашивает Нечаев, отодвигая бархат. — Весь конференц-зал из-за тебя стоймя стоит, не знают куда себя деть и чего ждать! Твое выступление уже минут десять как объявили!       — Сергей Алексеич, я не выйду, если вы мне не поможете! — отвечает тот из пыльной темноты, а глазища так и сверкают.       — Ну вот уже и шантажи начались, я вижу, — говорит Сергей озадаченно. — Выходи, герр умник, пока я тебя за загривок как котенка не вытянул! Очень невыгодное появление на публике, доложу. Оскандалишься на всю оставшуюся карьеру.       — Вы солдат, майор! Вы должны меня защищать!       — Что? Кончилась речевая вариативность?       Шток с несвойственной ему быстротой хватает Нечаева за руку и втягивает в темноту за портьерой.       — Виктор Петров.       — Что «Виктор Петров»?       — Это сущий дьявол, остановите его! Он охотится за мной!       — Ларису не поделили? — смеется Нечаев, но ему тут же отвечают, что это вовсе не смешно, тем более, что Лариса как раз тоже охотится за несчастным Михаэлем.       — Они не дают мне спать! Видимо, действуют по очереди! Я уверен, что сейчас они здесь — в конференц-зале! Нет, я совершенно, совершеннейше не могу выйти!       Нечаев хочет сказать, что у кого-то на фоне мании величия началась мания преследования, и даже делает шаг вперед, чтобы добавить весу своим словам, вот только попадает ботинками во что-то скользкое. Оно хлюпает и хрустит одновременно, словно какой-нибудь мармелад не в кондиции. Через доли секунды Нечаев видит собственные ботинки уже где-то на фоне потолка. «Обожаю летать ввех тормашками! О все пироги мира, когда же это закончится?»       — Это Петров! Это Петров! — кричит Шток где-то вдалеке. Паническое эхо тонет в черной слизи. Там же тонут крики паникующих гостей из зала.       — Не Петров это, — рычит майор, отбиваясь от побегов черного полимера, который норовит обхватить его за шею. — Не его почерк!       Кто-то сует в дрожащие руки топор и какое-то время проходит в успешном парировании многолапого противника. Нечаев даже успевает немного повеселиться, ощущая в своей крови что-то викингское, даже что-то вальхалльское, пока не вспоминает, что, кажется, забыл взять непрем в Элеоноре.       — Конец мне, — шепчет он во вздымающуюся волной черноту. — Отслужился, Дмитрий Сергеевич. Не обессудьте, есть вещи сильнее нас, смертных.       Тут его поперек талии обхватывает черный трос. Еще пара тросьев обвивают туловище крест-накрест. Последнее, что видит товарищ майор перед Страшным рывком, как гигантские усики со светлячками на концах обрушиваются на черную волну, которую Шток по недомыслию обозвал Виктором Петровым.       По окончанию Чудовищного рывка Нечаев обнаруживает себя мало того, что в неприглядном виде, так еще и в состоянии, не предназначенном для оценки текущей ситуации.       Ибо лежит он калачиком на холодном полу, руками закрывает голову, а ХРАЗ (неожиданно обретенный им вторично сучий потрох), будучи локализованный в как раз-таки той руке, что майор прикрывает голову от воображаемого врага, пользуется своим расположением и приводит в чувства его — майора Нечаева — как может.       А как он может?       Лупит жгутиками по глазам. Благо, хоть закрытым. Нечаев, не распахивая век, почти не приходя в себя, вот так, на ощупь, тут же впивается пастью в волокнища, да так, что какой-то из зубов щелкает в своем основании, да в самый череп.       ХРАЗ орет так, как будто ему не все равно, и почти тут же в майоровой голове, опухшей уже от калейдоскопа впечатлений, вспыхивает Парализующая волна боли, описать которую сложно. Сила ее такова, что Нечаев выпускает и слюнявого ХРАЗА, и все на свете, и укатывается куда-то чуть ли не под кровать, и только молится, чтобы быстрее бы это прошло, быстрее бы кончилось.       — Какого черта, что ты сделал, — орет Сергей, сжимая голову правой рукой, а левую откидывая прочь, от христа да подальше.       — Ткнул в барабанную перепонку, товарищ майор, — шелестит тот из перчатки.       — Ублюдок! Ублюдок! Ублюдок!       — Вы меня чуть не сожрали!       Майор рычит в протез, ерзая по полу.       — Выслушаете меня теперь?       — Ты меня слуха лишил!       — Преувеличиваете! Расчет был верный, повреждений ваш слуховой орган не получил. Впрочем, вас можно понять.       Майор стучит левым кулаком по паркету. Мутант стучит раззявленным ртом по стеклу. Экий драмм-бэнд.       — Выслушаете?       Ну тут, конечно же, Сергей вспоминает, что именно просьба выслушать привела его прямой дороженькой в Лимб. Потому что на первой же фразе ХРАЗА майор Нечаев принялся с неожиданным для себя усердием и рвением выковыривать напарничка прочь из протеза.       Он был изобретателен и орудовал сначала ложкой. Майора херачило током, но и это не помешало найти более затейливые инструменты, в ответ на что ХРАЗ принялся бить прицельно в нервы — он защищался как мог.       Битва была эпичной.       Она происходила на полу в угрюмой тишине под аккомпанемент скрипа, пыхтения и мерных ударов мутанта ртом об уже мутную, всю в биологических жидкостях, дверь. Воля майора оказалась куда сильней его собственного организма, так что очередной удар током выпнул его из больничной палаты в конференц-зал.       Вот, похоже, так дело и было.       Наконец боль в ухе начала стихать и, мыча на выдохе, Сергей сел, наконец, уперевшись лопатками в край кровати. Колени дрожали от пережитого за последние десять минут (часы над выходом ответствовали, что с момента водружения перчатки прошло вот как раз столько). Сил не было.       Нечаев с остервенением смотрел на свою левую ладонь. Правой он сжимал ухо.       — Слушаю тебя очень внимательно, — недружелюбно сказал он своей левой руке. Вот на столько у него не было сил.       Из звездочки робко показался покореженный, кривоватенький, мокрый ХРАЗ. Он выглядел как вязанка проводков, из которой плели чертика, да потом расплели обратно. ХРАЗ собрался в нестройный пучок и замер, внимательно глядя светодиодиками в злющие хмурые глаза носителя своего. На мгновение свет погас и снова загорелся, как будто бы наручное изделие моргнуло.       — Полагаю, будет справедливо убить Игоря. — сказал ХРАЗ без прелюдий.       — Мразота ты конченная! — воскликнул Нечаев, вылетая из оцепенения со скоростью реактивного шмеля. В правой руке материализовалась вилка, которую он сам не помнил, откуда взял. Впрочем, не вопрошая богов о происхождении даров их, майор принялся за старое.       — Ох и любите же вы ходить по граблям! — вопил от ужаса ХРАЗ, орудуя током.       — Я тебя сейчас как спагетти намотаю! А! Ай!       — Технофаг!       — Собака сутулая, убивец! Кукловод-манипулятор! Таким рты зашивают и броса-А!!! в одиночную камеру до конц-А!!! дне... Тебя столько раз не расстрелять, на сколько ты заработа-а-ААААА!!!       — Ценю ваше упорство! За него я вас и выбрал, товарищ майор! Вот только я упорнее! И вы меня выс!...       Нечаев открывает глаза и видит перед собой бессмысленно-счастливый лик Терешковой. Последнюю минуту, кажется, она легонечко хлопала его по щеке, приводя в сознание.       — D3826, — говорит она с ноткой восхищения, — как вам удалось покинуть зону содержания?       — Какую, ебучий случай, «Зону содержания»? — он садится и с досадой отмечает, что роба пациента советской клиники сменилась на его привычную форму. Вот только оранжевой расцветки. — Ой, бля-а...       — Как же вы не знаете, товарищ D3826! Зону содержания объекта с кодовым названием «Черный полимер»!       Нечаева не столько радует то, что он покинул зону содержания «Черного полимера» (кого бы черный полимер там не содержал), сколько огорчает форма, мало того, что рыжего цвета, так еще и при ближайшем рассмотрении оказывается, что она в рыжий горох!       — Опять ебучее лимбо! — констатирует он. — Слушай, Терешкова, скажи: «Проснись!», а?       — Товарищ?       — Хотя нет. Погоди. Лучше не надо, а то я из этой карусели живым не выберусь. Господи... — вздыхает Сергей. — Десять минут с этим врагом всего живого — и псу под хвост пошли две недели стараний лучших врачей Союза! Впрочем... что же там творится?       Он встает и отряхивается. Вокруг их залитой солнцем площадки летают куски исследовательского комплекса «Павлов».       — Ладно. — говорит он примирительно. — Есть тут где-нибудь диван и телек?       — Для вас, товарищ, — с экзальтацией восклицает Терешкова, — везде!!!