***
Спустились поздно. В гриднице уже во всю лился хохот и стучали ложки. Но стоило половице под ногой Драгана скрипнуть, как десятки глаз впились в стережей стрелами. Вересея, заслышав неожиданное молчание, торопливо коснулась виска — повязка на месте. Переживать не о чем. Холопка повела их вдоль столов, попутно собирая пустые плошки, усадила в любезно уготованное место — по левую руку Желана, после Мирогоста и тройки других бояр. Сидевшую напротив женщину Драган приметил сразу — причудливая красная кичка, на какие он успел насмотреться по пути в Гоствицу, пестрела среди русых и чернавых мужских голов. Великая княгиня. Она, усыпанная серебром и золотом от головы до пят, слегка склонила голову набок, словно едва сносила тяжесть одёжи. Тонкие ткани, что обрамляли лицо до самых бровей, придавали ей кротости и благородства. Но, вопреки ожиданиям, княгиня не поприветствовала гостей и даже не удостоила взглядом. Лишь поглядывала, чтоб две девочки, вестимо, княжны, ели и не баловались за столом. И по светлым тонким косичкам девочек, болтающимися вслед за маленькими головами, Драган без труда разумел, что княгиня — лермянка. Верно, отсюда и столь приметная молчаливость, ведь застать громко смеющуюся или рьяно спорящую дочь моря — то же самое, что застать её нагой. Лермянки славились тихой речью, точно глубокие воды, мягкой поступью, будто мелкие волны, и спокойным нравом, словно затишье в Яроморье. Он редко встречал лермянок, но из тех, кого посчастливилось увидеть, — княгиня была не краше всех. И Драган бы позабыл про неё, если бы не заметил одно. Муж и жена не то что не разговаривали, а даже на смотрели друг на друга. Желан, не замечая княгини, неохотно кивал неугомонным боярам, а она не поднимала глаз от плошек. Только дочери вносили в тот тихий уголок живости. Они изредка дёргали всех подряд, упрашивая передать по сладкому пирогу, и не без любопытства поглядывали на стережея, шепчась между собой. Но стоило им встретиться взглядами, как княжны пугливо отворачивались, пряча лица за родичами. Хоть и не сразу, но приметил Драган и то, что бояре и гридни, делившие с ним стол, искоса глазели, а на лицах читалось всего одно слово. «Чужак». Оно, как и «опала», шло за стережеем по пятам, куда бы ни подался. Но нигде прежде он не ощущал это так остро. Радость предстоящей вечере с дребезгом разбилась об угрюмые лица. — Чего ты, ни жив ни мёртв? — шепнула Вересея, толкнув локтём. — Я чую себя чужим с того дня, как мы покинули Стославь. — Так ты и есть чужой, — Вересея непонимающе пожала плечами, прикусив моченого яблока. — Тебе же Богучар сказывал. Стославь, да и весь север Аловодья под кравеничами были. Много воды утекло с тех пор, да память рода не обманешь. Кровь на родного стережея отзывается, потому и рады тебе. А здесь, мыслю, ни разу ваших и не видывали. И, проглотив, шепнула строже: — Не о том думаешь. За Желаном гляди. Драган вздохнул, легко прочитав с девичьего лица то, что она по-прежнему не в духе. А Вересея негодовала безбожно. Шкрябанье, чавканье, чихи, шмыганье носом, смех, стук кружек и ложек, да ещё вперемешку с запахом еды и вонью немытых мужиков лишали рассудка. Голова гудела, и разбирать не то что слова, а разговоры, коим нет конца, просто не хватало сил. Да и кто высунет язык, сидя рядом с великим князем? Вряд ли сыщется столь недалёкий, что решится кусать руку кормящего. Но на краю, у самого выхода, где даже она ничего разобрать бы не смогла… Решено! Вскочив, Вересея мигом приковала к себе взгляды и оборвала неуёмную болтовню. А Драган, что и без того растерял всякое желание есть, уставился на неё, как на блаженную. — Не серчай, великий князь, да дурно мне от духоты. Позволь к выходу пересесть, к сквозняку. Желан недоверчиво кивнул. — Тебе дозволено сесть, где душа пожелает, — добавил сухо, снова прислушиваясь к рассказу боярина. И она, ни на миг не задумываясь, развернулась, бросив Драгана в одиночестве среди толпы. Ей быстро нашлось местечко под боком гридней, у конца княжьего стола. Совсем другое дело! И чуйка вновь её не подвела — на время стихнувшие бояре не выдержали долгого молчания и тихо-тихо, как мыши, прокравшиеся к миске кота, перемывали косточки скрипучими голосами: — У Желана дочки какие славные растут, ты погляди-ка. Загляденье! Того смотри, вёсен через шесть сватов зашлю. — Неча девке, тем паче великой княжне, подле рода своего жить, — заворчал второй боярин, обсасывая окорочок. — Ежели и выдавать, то за князей вадоржских. Давеча с ними мира не находили, а так хоть залог буде. — То-то ты своих к лешему на куличики упёк… — Не можно княжьих дочек разбазаривать, — вклинился третий. — Их отпрыски на наш престол право возымеют. И без того кравенской отребья, как собак нерезаных. — Княжны — дело хорошее, да пора бы и княжича заиметь. Желану третий десяток пошёл, а всё дочки да дочки. Милош каков удалец был: четвёрых наплодил, и всех сыновей! — Жёнка сказывает, княгиня четвёртую весну не тяжелеет. Моя ж с ней носится, как курица с яйцом, всех повитух да бережей объездили. Ежели так и далече, то по праву Деян княжить в Гоствице станет, иль Войко. Не бабе же на престоле сидеть… — А може и Путимир. Кто знает, кто знает. — Путимир отрёкся от престола. Коли посягнёт — казнят без суда. Да и на кой ему великое княжение? Всё в девках ходит, на граде своём женатый… Вересея хитро улыбнулась, довольно жуя яблоко. Ей много не нужно, чтоб сложить всё в одно. Нет у Желана наследника, значит… Не там они ищут, ой не там. Но как же Мирогост? Отчего воду мутит? В заговоре с князьями супротив Желана? Всё может быть. Только сначала надо здесь до конца проверить, на всякий случай.***
Поутру Драган поспешил в конюшню. Ему не терпелось проверить верную подругу, что делила с ним пусть ещё и короткий, но тернистый путь. Вересея увязалась с ним, посетовав на духоту в княжьих хоромах, мол, на холодке дышится легче. Пожимая плечами, стережей прикрыл нос рукавом. На конюшне, да и на самом княжьем дворе несло навозом, словно там паслось стадо коров. — Что с тобой? — Вересея гладила влажную кобылью морду. — У нас не держат скота, — загнусавил Драган, стараясь дышать ртом. — Как же? — она удивлённо вскинула брови, не в силах представить двор, где нет хоть одной, пусть и самой захудалой коровы. — Даже коз не держите? Лошадь забрыкалась, недовольно подчиняясь дёрганью стережея, проверяющего подковы. — Негде пасти. Полей и лугов нет, лето короткое, да и зверь али Навь какая пожрёт запросто. — И как же вы без мяса? — Почему сразу без мяса-то? — он возмутился, хмуро глянув на стережею, — Дичь-то есть. В вересень гулянье начинается, в честь Первой Охоты. Первых изловленных оленя иль лося забивают в жертву Велесу, чтоб уважить. Коли при первом ударе кровь хлынет, то охота до весны будет доброй, коли нет — не видать удачи. Велес тропы звериные скроет, охотников в ущелья иль чащи, из коих не выбраться, загонит, — и наскоро добавил: — А у родовитых бывает, на дворе и куры-гуси водятся. Вересею аж передёрнуло, а Драган, закончив, стряхнул солому с коленей, сильнее зарылся носом в меховую оторочку. Помнилось, в Лерме и Вадорге держали скотину, но он там бывал всего два раза. Оттого здесь, в Аловодье, дурел от вони. — Как зовут хоть красавицу, что и короба, и двух людей на себе дюжит? — Вересея приникла к горячей кобыльей шее, вырисовывая круги на шерсти. — Бурка, — Драган улыбнулся, глядя на обеих. В холодном свете утра стережея казалась призрачной. — В Хране не держат ездовых, только для гонцов. Своих мы сами загодя покупаем, чтоб выучиться в седле держаться. Вздохнув, Вересея прижалась щекой к Бурке, что тихо фыркала, отдыхая после седмицы в кишащими кем только можно хлябями. — А я Опашку ещё жеребёнком выкармливала, — и без того бледное лицо теряло остатки красок. — У нас, как получаешь своего коня, сама о нём заботу держишь. Стойло чистишь, сено носишь, воду… Лошадь для стережеи Храна Темноты — не просто скот или ездовая. Она — ломоть стережеи, её жизнь и работа. Ком встал в горле. Почти все ссадины и ушибы с той ночи зажили, Драган денно и нощно накладывал мази и менял повязки. Но именно болью изодранных рук и ног вспыхивал немой ужас погони. И то, как Опашка навсегда остался позади. Едва заметив, как сморщился девичий нос и заходил подбородок, стережей, сам того от себя не ожидая, притянул за руку и обнял. Слабо, совсем невесомо, дабы могла вырваться, коли не по сердцу объятья, но и так, чтоб чуяла тепло. Но она только сильнее вжалась в его грудь, пустившись в слёзы. — Будет тебе, — Драган по-ребячески потрепал её по макушке. — Опашка славно тебе сослужил. Пришла пора прощаться. Такова наша доля стережейская. Всегда приходится что-то терять. И она закивала, зная, давно зная, что придётся проститься и отпустить. — А тебе, — она отпрянула, позволяя Драгану заглянуть в лицо, — приходилось с чем-то прощаться? Вмиг стережей помрачнел и чуть отвернулся, словно Вересея могла увидеть, каким он сделался. Тут же вспомнилось всё, о чём не помнил, но отчётливо знал. И лицо, что было так похоже на его. Запоздало понял, что пытался скрыть лицо не от стережеи, а от самого себя. Сердце защемило от притупленной тоски. — Приходилось, — слова сплелись со вздохом. — Пойдём. Дела ждут. Кивнув, Вересея утёрла нос и щёки и, найдя рукав Драгана, поплелась рядом. — А я вас везде ищу! — окрикнул Мирогост, стоя на парадной лестнице. — Идём, великий князь зовёт.***
В думной палате никого, кроме Желана, не было. Каждый шаг отдавался гулким эхом. Мирогост молча кивнул великому князю и сел на скамью, указав стережеям на соседнюю. Драган присел и рвано глянул назад — Вересея садиться не собиралась. Чуяла, что разговор будет недолгим. Князь мелко стучал жезлом по полу и затевать речь не торопился. Молчание сгущалось, давя на плечи. Сглотнув, Драган глянул на боярина, что, верно, привык к нраву Желана и особо не переживал. Лишь без любопытства разглядывал мелкие трещинки на изразцовой печи и похлопывал ладонью по колену. Стук жезла остановился. Желан, тяжело засопев, привалился набок: — Всё думал я, как с поганью быть. Коли люд прознает — жди беды. Её нам для пущей радости не хватало. — Я тоже думал, великий князь, — подхватил Мирогост, подняв голову. — И надумал кой-чего. Надобно стережей созвать. Пущай помогут порченные редки отыскивать и изымать, а заместо них настоящие давать. Люду скажем, что непутёвую чеканку заменяем. — Поздно, — Вересея скрестила руки на груди. — Теперича в Аловодье и полдюжины стережей не сыскать. — Тогда просто изъять редяки, — боярин, отчего-то гневавшийся, давил каждым словом. — Не можно, — вмешался Драган и качнул головой, потупив взгляд в сапоги. — Редяк — ходовая монета. Мятеж неминуем. Да и опасно, ведь ежели заговорщик нездешний, то заручился подельниками. Ему доложат среди первых, ежели что-то начнётся. Мы по-прежнему не ведаем, кто заговорщик и по что чеканит погань. И не ведаем, как поступит, коли разведает. — И каковы твои думы? — Мирогост поднялся, мгновенно превратившись в нависающую над Драганом гору. — Ничего не делать до тех пор, пока не узнаем имя заговорщика. Желан снова молчаливо встретился взглядом с боярином. Тот, хмуро пораскинув, оглянулся на стережей и наконец кивнул, отступив к князю по правую руку. А сам Желан поднялся, крепко опираясь на жезл. — Я, Желан, Милошев сын, великий князь аловодский, — доселе тихий, шипящий голос загрохотал, — взываю к помощи богов Правды. Отыщите тех, кто плетёт заговор супротив престола. Поднявшись на негнущиеся ноги, Драган не верил тому, что прочитал с губ. Такой удачи ему ещё не выпадало! Чтоб его, чужака, просил о помощи сам великий князь! Мысли путались, роясь в голове ульем, пока не оглянулся на Вересею. А ведь верно. Желан просил их двоих, а не только его. И от её ответа зависело всё. И если Драган был готов согласиться без раздумий, то стережея насупилась, дёргая уголками губ и явно не торопясь с выбором. Никогда прежде стережею не казалось, что люди могут так долго размышлять. И только он хотел тихо окликнуть, как она набрала в грудь воздуха, словно собирая силы для отказа. Но вместо этого девичья голова плавно опустилась. Согласилась. Поспешив вслед за ней, Драган поклонился, едва сдерживая улыбку. — Мы, стережеи, посланники богов Правды, принимаем твою просьбу, великий князь, — отчеканила Вересея так, как её учили. — Тогда ступайте, — Желан подошёл ближе. — Допросите всех, кто на мой двор ход имеет. А далече поглядим.***
Юный писчий, приставленный к Вересее, едва поспевал, зажимая варежкой нос и скребя пером по бересте, пока как сама стережея, кутаясь в шубы, уже сбилась со счёта, сколько раз задавала одни и те же вопросы. Казалось, прошла седмица, а на деле — всего два дня. Стережеи быстро решили, что нужно разделиться, дабы дело пошло куда быстрее. Так и было. Сперва. Заняв холодный нетопленый прируб, где летом жили холопы, Вересея сияла от счастья. На холодке не то что дышалось, а думалось легче! Пока вся радость не сменилась озябшими ногами и хриплым голосом. К тому же, вопреки ожиданиям, она так ничего толкового и не разузнала. Кроме того, что один боярин яшкался с рамонским княжичем. Тайно. И ведь она даже рот открыть не успела! Так мужик перепугался, что сам всё выпалил как на духу, моля стережею о пощаде. Разбираться с ним взялся Мирогост. — Может, помощь надобна? — спросила Вересея, слыша, как несчастный заходится воем. — Я по-своему правды дознаюсь, — отмахнулся боярин, волоча мужика за ворот. Драган, словно подгадав случай, замер в дверях и поёжился, пропуская Мирогоста и силясь не смотреть на изуродованное надрывным ужасом лицо боярина. Не сложно догадаться, что его ждёт там, где княжий ближник всему хозяин. Когда оба бесследно увязли во тьме коридоров, Драган, управившись со своими делами, присел к Вересее, судорожно теребя завязки на кафтане. — Ежели ты думал, что аловодцы добрее кравеничей, то шибко прогадал, — она тряхнула плечами и сильнее зарылась в шубу. — Имя княжества само за себя говорит. — А что с ним не так? — недоверчиво спросил Драган, предчувствуя неладное. — Вправду не ведаешь? — удивилась, не веря. — Так сказание ходит одно. Аловодье строилось на крови. Давеча жили здесь племена, ещё не звавшиеся аловодцами. Яро они у рамоничей и кравеничей земли отбивали. И когда пришёл час битвы за Люборадзь, молили они Перуна так застрашить вражью рать, чтоб никогда боле на землю их не посягали. Помог Перун, свершилась битва. И столько мертвецов было в Ойзе, что реки и моря алыми стали. Испужался ворог и отступил, а земли поныне зовутся Аловодьем, а море — Аломорьем. Драгана перетряхнуло. Он неплохо знавал, как складывалось княжество кравенское, но и не упомнить хоть на грош похожего сказания. Вересея, не заметив, как Драган скривился от отвращения, прильнула к нему, зашептав: — Дознавал Мирогоста? Признаться, рассказывать не хотелось вовсе. Как припоминал, с каким негодованием его пронзал насквозь единственный глаз боярина, так взвыть хотелось. Но стережея, что, казалось, лопнет от любопытства, вынуждала говорить: — Дознавал, — он покосился на писчего и придвинулся ближе, уткнувшись носом в девичье ухо. — Не ведал он про монеты. И с другими князьями не знается, и заговора супротив Желана не затевает. Самому себе не верил, да пришлось. — На правду иной правды не сыскать, — вздохнула Вересея. — Не при деле, так не при деле. Юнец, всё время сидевший тише воды, ниже травы, зашёлся кашлем. Стережея и забыла, что они с Драганом не одни. — Ступай, хватит на сегодня. Не хватало ещё, чтоб по её вине мальчишка, окоченев, упал замертво. А он вытянулся, удивлённо захлопав глазами, неуклюже вскочил и резко и рвано поклонился, попутно спеша к дверям. Вересея потянулась, выпуская из-под шубы едва накопившееся тепло. — Неча нам здесь делать. И так почти всех опросили, а толку? Только день потеряем. — И то правда, — знакомый, до дрожи пробирающий голос, послышался у входа. Вересея аж замерла, силясь слиться с шубой. Мирогост, тихо вошедший, вытирал испачканные кровью руки. В просторном прирубе запахло железом и мясным духом. Дознался, видать. — Надобно князю доложить, — поднявшись торопливо, стережея надеялась поскорее сбежать от вони. Но Мирогост, по-прежнему стоя в дверях, на мгновение застыл. Уж кому-кому, а Драгану и этого отрывистого, мимолётного мига хватило, чтоб разуметь. И Вересее тоже. — Занят ныне великий князь. Позже доложите. Тишина и Темнота колыхнулись. Они ведали, что скажет Мирогост, но не подали виду. — Слухай, Вертола, — тут же продолжил боярин, — може, силой на мечах померяемся? Уж больно хочется поглядеть, как кравеничи себя в бою ведут. Драган нахмурился, обдумывая. И по что ему, воеводе, глядеть, как бьются дети гор? Чтоб знать, как опосля в сече кравеничей рубить? — Иль стережеи тому не обучены? — едко, как бы невзначай спросил Мирогост. И задел за живое. Не успев толком поразмыслить, Вересея уже было кинулась остановить Драгана, как он поднялся, бросив презрительный взгляд: — Обучены. — Так славно! Пойдём, у парадной лестницы и сразимся. Пущай холопы да гридни поглядят.***
Стережей примерялся к мечу, что ему дал гридень, ссылаясь на то, что аловодская сталь толще и крепче и клинок Драгана расколется при первом же ударе. Спорить не стал, хотя в своём мече был уверен. Несколько раз полоснув воздух, приметил, как ладно лежит в руке, да немного тяжеловат. В настоящем бою с таким бы Драган не сдюжил; по кравенской выучке он брал быстротой, нежели силой. А чем тяжелее меч, тем медленнее замах. С юга шли тучи, сгущаясь сумраком над детинцем. Завывший ветер колотил ставнями окон, валил наземь всё, что плохо лежало. И не сразу стережей разумел, что в лицо иглами впиваются снежинки. Поначалу мелкий, едва заметный снег шустро сменился пушистыми клоками, тут же таявшими на грязи. Мирогост сбросил шубу, наотмашь кинув её холопу и оставшись, как и Драган, в одном кафтане. Слегка потянулся, разминая плечи и разгоняя кровь. Нежданно-негаданно, словно в один миг, подтянулись зеваки; гридни, стоя поодаль, сложили руки на груди, с пытливой хищностью следя за боярином, пока холопы, деланно таскавшие мешки, чинившие бочки и перебиравшие тряпьё, со страхом озирались на Драгана. И среди всех затерялась Вересея, что, хоть и обругала Драгана на чём свет стоит, но не ушла, напряжённо вслушиваясь. И в очередной раз проклинала его никудышные сапоги. — До первой крови, — отчеканил Мирогост и выписал круг мечом, степенно приближаясь. Кивнув, Драган мягкой поступью двинулся навстречу. Оба кружили вороньём, сужая круг и цепко выглядывая слабые места. Нельзя обманываться, нельзя просчитаться. Особенно, когда на острие ворога сверкает твоя смерть. Чувствуя остроту тишины на коже, стережей до побелевших пальцев сжал рукоять. Мирогост без раздумий сорвался вперёд, целясь в грудь. Криво выставив меч, Драган отразил, заскользив на грязи. Дрожь удара выбила клинок. Отскочив, лихо перехватил меч, порезав пальцы. И, не успев оглянуться, кувырком увернулся от лезвия, что неслось рубануть по ногам. По выучке Буслаева вскинул клинок к голове. Меч тут же завилял под напором — всего миг, и Драган остался бы без лица. Он ощерился, сдерживая натиск и мигая глазами по сторонам. Долго так не простоять, но куда не отскочи — всё равно зацепит. Раскалённым свинцом сводило руки. Натужно, мыча сквозь зубы, стережей рывком оттолкнул боярина и отпрянул назад. Выпад. Ещё один. Ещё. Дыхание срывалось на рык, пропитанный по́том кафтан лип к телу. А боярин, вкусив запал жара и крови, заходился безумным воем, раз за разом занося меч. Выворачиваясь змеем и закручивая боярина в беснующуюся пляску, Драган никак не мог разуметь, это ли «меряться силой»? Мирогост брал нахрапом, не позволяя ему не то что нападать, а даже толком отбивать удары. Сердце ухнуло в пятки, когда сталь пронеслась над ухом. Рухнув наземь, стережей завертелся, торопливо пятясь на локтях. Встать. Надо встать! Над головой поднялась тень, взметнула сталь к небу. Руки и ноги предательски разъезжались на слякоти. Не успеет, не успеет подняться. Задыхаясь, Драган зарычал, пнув Мирогоста по ногам. Тот рухнул на колени и, едва снося боль, рьяно размахивал мечом, отгоняя стережея от себя. А он уже поднялся, примериваясь к удару. Но Мирогост, по-звериному чуя опасность шкурой, рвано схлестнул клинки, высекая искры, и резко поднялся, отступив на пару шагов. Боярин, быстро и глубоко дыша, пригибаясь к земле и перекатывая отблески на клинке, походил на разъярённого медведя — жадного, озлобленного, грозного. И теперь, когда он выжидающе следил за Драганом, любой неудачный шаг мог закончиться поражением. Дыхание давно сбилось, разодрало глотку. Уверенные шаги сменились шаткой поступью. Одеревеневшая рука едва держала меч. Кипятком окатило озарение, прилило кровью к щекам. Первый закон охоты. Изнури зверя прежде, чем его поймать. И боярин хоть и сам едва стоял на ногах, но ждал, когда Драган выдохнется. Неужели так задел допрос чужака? А всё равно. Стережей прикрыл глаза, вдыхая полной грудью. С самого начала это был бой не до первой крови. Это бой до первой смерти. Либо он, либо Мирогост. И сорвался с места, разрезая воздух. Бой накалялся. Вересея, намертво приросшая к парадной лестнице, натужно вслушивалась. Шаги, шелест одежды, скрежет мечей, рычание. Люди вокруг застыли, казалось, даже дышать перестали, следя за поединком. Сомнений не осталось — дело кончится дурно. Но что делать? Вылететь на поле боя, моля боярина оставить стережея в живых? Да Драган скорее в реке утопится, чем будет жить с тем, что его защитила девка. Срамно. Позади послышались шаги. А Драган, замаранный землёй и соломой, в разодранном зипуне, рубил, отскакивал и снова нападал, не видя перед собой ничего, кроме боярина и его клинка. Но что мог волчонок против медведя? И когда Мирогосту наскучило забавляться, одним махом выбил у стережея меч, попутно ударив под дых. Дыхание спёрло, перед глазами потемнело. Ноги запутались, запнулись друг о друга и повалили наземь. Немая сталь застыла над худой грудью. Так, значит. Не такой судьбы ждал Драган от Макоши-пряхи, не ждал, что встретит смерть на княжьем дворе, пожираемый ненавистным взглядом воеводы. Но противиться воле богов — всё равно, что пытаться обернуть течение реки. И привалился затылком к земле, прикрыв глаза и подставив лицо метавшимся снежинкам. Жалко только, что Вересею в Мырынь отвезти не успел. Вдруг лезвие взметнулось к тому, кто стоял у Мирогоста за спиной. — Сколько мне повторять? Не крадись со спины! Всё замерло. Драган нахмурился. Ему ещё не вспороли грудь, не выломали рёбра. И он ещё не бился в последнем издыхании, захлёбываясь пузырящейся кровью. Неужели смертный час так долог? Тяжело повернув голову, заметил, как побледнели зеваки, незаметно пятясь и пряча лица. Приподнявшись на локтях, Драган глянул за плечо боярина и окаменел. Мирогост навёл меч на Желана.