***
Небо сгущалось стремительно, гневно подгоняло духотой и рычащим в спину громом. Не успели стережеи даже въехать в город, как дождь сплошной стеной накрыл их, заставляя скорей отыскать ночлег. Дорогу размывало под копытами, всё почернело и смазалось в серости ливня. Драган спрыгнул с кобылы и повёл её под узду, высматривая среди домов постоялый двор. Сапоги увязали в быстро растущей грязи, кляча запиналась на каждом шагу. Подтянувшись к вожжам, Вересея улеглась, крепче обхватывая коленями мощные кобыльи бока. Ледяными иглами дождь хлестал по спине и затылку. Уже отчаявшись, Драган застыл посреди дороги. Ничего не видать! И вмиг где-то слева поманил тусклый огонёк. Низкий мужичок, плотно укутанный овчинкой, манил к себе, высоко махая пламенником. Драган крикнул: — По чём светёлка с двумя лавками? — Договоримси! — зазывал он, открывая ворота. — Бырей, чего стоити! Стережей, сам не зная зачем, хлопнул по почти пустой калите, нащупав на дне реденькие монеты. — Помоги стережее слезть, с кобылы всё сними и в светёлку сноси. Я скоро ворочусь. Не поняв, что Драган отвязал с лошади и унёс с собой, Вересея едва разобрала его отдаляющиеся чавкающие шаги. Мотнув головой вслед, она тихонько слезла, крепко держась за руку мужика. Зябко засеменив за его размашистыми шагами, стережея вошла в сени. Мелкими струями с кафтана бежала вода. — Ох, что же ты, промокла вся! — встрепенулась женщина и, прошаркав к Вересее, подхватила под локоть. — Сейчас-сейчас, ладушка, у нас тепло, отогреешься. Ей услужливо помогли подняться по лестнице, словно она не молодая девка, а немощная старуха, и провели до самой лавки. В светёлке и вправду окутало тепло. От печи внизу тянуло гречневой кашей, тестом и творогом. Вересея устало вздохнула, осторожно, чтобы не потревожить раны, сняла сырой кафтан и попросила хоть какой-нибудь гребешок. Хозяйка мигом вернулась, вручила гостье гребень и горько зацокала. — Бедненькая, кто ж тебя так, кто посмел? Ой-ой-ой… Завтра баню истоплю, сходишь, вымоешься, — она потёрла вспотевший лоб, вспоминая, что хотела сказать, и тут же перебросила рушник через плечо. — А по что у парня того пояс, как у тебя? Неужель кравенский стережей? — Кравенский, кравенский, — безрадостно закивала Вересея, вынимая из волос траву и обломки веток. Хозяйка присвистнула. Когда она только успела его разглядеть? — Два стережея, так ещё кравенич! Ох, что делается… — слова пестрили счастьем и теплотой. — Не жалко и няню запечь. Да, няню будет самое то откушать! Она быстро ушла, охваченная вереницей мыслей, и Вересея запоздало открыла рот, чтобы крикнуть в спину, но тут же прикусила язык. Она не одна и не могла решать за двоих, а Драган, измученный дорогой, толком не евши и не пивши, верно, не то что няню, а целого поросёнка съесть готов. Представив, как он будет злиться, узнав, почём ему обойдётся няня, Вересея сняла повязку и принялась рьяно вычёсывать грязь из кончика косы, стараясь не думать о зияющей дыре в сердце. Глаза болели, как если бы в них насыпали песка, опухшие веки щипало. Она ревела всю дорогу, пока не осталось слёз.***
Драган тихо вернулся, когда зажжённая хозяйкой лучина начала тухнуть. От него веяло холодом и сыростью. Тряся переливчато звякающей калитой, он бездумным взглядом пробежался по светёлке. Две лавки, скамья да стол, а больше и не надо. Пойдёт. Вересея заплела косу по новой, но не успела повязать поясок. Невольно попятившись и чуть не выронив калиту, когда заметил уродливые, рваные полосы шрамов на бледных веках, Драган зажмурился, молясь в глубине души, чтоб она этого не услышала. А она услышала. Мигом начав искать повязку, Вересея скользила руками по тюфяку, неуклюже бегала пальцами, вжавшись головой в плечи. Драган поджал губы и, если бы мог, ударил самого себя. Он обижал её всю дорогу и продолжает обижать тем, что испугался, тем, что чуть не отпрянул. В тяжёлую, изгрызенную думами и заботами голову не шло ни одного слова, а Вересея так отчаянно и глупо искала поясок, что Драган не выдержал и прижал девичью руку к тюфяку. — Прекрати, не надо… — с трудом проговорил он, крепко держа. Мозолистые, шершавые и огрубевшие от непосильной работы пальцы огладили нежную ладонь. Вересея всё поняла и кивнула, чуть отвернувшись, не желая показывать красных и распухших глаз. — Куда ходил? — сиплый голос саднил горло. Боясь этого вопроса, хоть и зная, что она его задаст, Драган всё же надеялся, что либо забудет, либо не захочет спрашивать. Будто отчаянно выискивая ответ на потолке, он бегло осмотрел светёлку во второй раз. — Искал шорника, — неохотно и сухо бросил в сторону. — И нашёл? — Да. Продал ему седло. Заметив, что стережея удивлённо вскинула брови, но так и не повернулась, Драган и сам не решался смотреть на неё. Пальцы слабо разжались, запоздалое понимание дрогнуло в груди. Он всё ещё держит её ладонь. Неуклюже одёрнув руку, как сопляк, признающийся девке в любви, стережей развернулся: — От седла ныне толка нет, мешало всю дорогу, — и быстро добавил, — да и не по нраву оно было, давеча хотел продать. Темнота колыхнулась. Юркий всполох поманил обернуться и заворожённо застыть. Впервые Вересея увидела Драгана — сначала руку, плечо, грудь, а затем и лицо. Вытянутое, худое и резкое, высеченное из камня тех скал, откуда он родом. Стережей поджал пухлые губы и непонимающе нахмурил брови, мигая взглядом. Влажные волосы налипли на лоб, но у ушей вились крутые кудри. Вспыхнув, как багряные угли в печи, Драган переливался и искрил в кромешной тьме. Осознание, что перед ним не простая девка, а стережея, пришло к Драгану не сразу, и резко захотелось провалиться там же, где стоял. Она увидела его ложь. Избегая неловкости, он поспешил к двери, но Вересея успела схватить потухающую руку. Драган исчез так же быстро, как и появился. Перед глазами снова стояла лишь одна бездонная, вечная темнота. — Я верну тебе деньги, как только смогу, — пролепетала она, удерживая запястье. — И мне ничуть не обидно. Все пужаются. Ты не первый, и ты не последний. Горькая улыбка скосила Драгана. Хотела утешить, а только сильнее в груди от её слов засвербело. — Я… пойду, — он медленно вытянул руку из девичьих пальцев и подошёл к двери. — Надо за светёлку рассчитаться.***
Недолго потупив глаза на тёмное дно калиты, охваченный пустыми, беглыми мыслями, Драган дрогнул, запоздало вспомнив, что хозяин стоит перед ним и ждёт. Выловив пару медных монет, он с грустью вложил их в морщинистую полную ладонь, рвано кивнув в знак благодарности. Мужичок тут же накинул овчинку и вышел во двор. Усталость грузно навалилась на плечи, зовя подняться в светёлку, сбросить сапоги и обессиленно рухнуть на тюфяк, выгнав все думы из головы. Изнеможённо покачиваясь из стороны в сторону, он только поставил ногу на первую ступень, как на скрип половицы из поварни выглянула дородная тётка, вытирая руки заляпанным передником. — Ты что же, господин стережей, и не поешь ничего? — пышное лицо вытянулось, а в глазах сверкнула беспокойная ласка. — Иди, сядь в горнице, я сейчас няню снесу! Обожди маленько! И так же внезапно, как и появилась, хозяйка исчезла в тусклом свете поварни. Драган замер, мигая глазами в раздумьях, что такое «няня», и скрипнул зубами. Вересея. Умеет же эта девка злить, даже когда он успел о ней немного позабыть. Есть совсем не хотелось, но и отказываться негоже. Лишь бы сильно по карману не ударили аловодские яства. Дверь из сеней с грохотом отворилась. Обернувшись, ощущая дрожь стен, Драган прищурился, разглядывая в черноте ночного ливня рослого, коренастого мужика. В богатой ферязи до пола он казался высотой с молодую ель. С густой короткой бороды ручьём бежала вода, а из-под мурмолки выглядывали светлые, почти белые волосы. Лермич. Дитя, нет, детина моря! — Встречай, хозяйка! — всё с тем же грохотом он закрыл дверь и, топчась на пороге, сбивал грязь с сапог. — Мечи на стол чего есть, жрать хочу, сил нет! Тут же выскочив, женщина ошарашенно таращилась на прибывшего путника. Мешкаясь, стыдливо и боязливо, она комкала рушник и понурила голову. — Микул, мы тебя только поутру ждали… Нету ничего, уж всё убрала и печь закрыла. Мужик, шевельнув светлыми пшеничными усами, надул губы, как дитя малое, и с досадой выдохнул. Широченные плечи скорбно опустились, задорный огонёк в глазах потух. Удача, что так ярко улыбнулась Драгану, озарила сонливую голову, призывая не стоять столбом. — Я уступлю, — он мягко склонился к женщине, положив руку на плечо. — Всё равно в дороге солониной наелся, так пущай доброму человеку достанется. Хозяйка с благоговением просияла, поклонившись в пояс и, с не присущей полным тёткам прытью, засеменила обратно. Деловито приосанившись, Микула цепким прищуром осматривал Драгана с ног до головы, задержавшись на зелёном поясе в россыпи белых узоров. Пояс, принадлежавший только служителям Ерсея и Ерсеи, говорил сам за себя, отчего он снова задумчиво шевельнул усами. Сомнений не осталось. Так смотрят только купцы. Драган в предвкушении уставился на гостя в ответ, не проронив ни слова. Он поймал удачу за хвост, осталось только заломить ей крылья и засунуть в тугой мешок. — Микула Чарга, — мужик протянул ладонь, похожую на медвежью лапу, и хитро замигал голубыми глазами. — Драган Вертола, — он пожал руку в ответ.***
Микула молча черпал глубокой ложкой ловко и жадно и, казалось, почти не жевал. Драган сидел напротив, лениво потягивая квас. Косо поглядывая на угощение, в глубине души стережей искренне радовался, что уступил его другому. Невольно проскочила мысль, что останься он в аловодском княжестве навсегда, то предпочёл бы умереть, чем жить среди болот, диких обычаев и странных яств. Душа тосковала по чернеющим вдали горам, по тяжёлому, грозному небу и хмурым елям. По той неприступной, злой земле, не любящей своих детей, а закаляющей в них сталь и холод, что крепче любого меча, что злее любых вьюг. Из внезапно нахлынувшей тоски его вырвал Микула, отодвинув плошку и с наслаждением пригубив шипящего квасу. Тёмная вода заблестела на золотых усах. В горнице, кроме них, не было ни души. Хозяева устало ушли спать, как только усадили Микулу вечерять и сказали, где его светёлка, а другие гости уже видели пятый сон. Не теряя драгоценного времени, Драган начал плести свою паутину: — Так ты князь али барин какой? — палец гулял по краю глиняной кружки. — Ха, и загрубил ты! — гаркнул Микула, опершись локтями о скоблёный стол. — Не валяй дурака, Вертола, чай сразу понял, что купчий. Знамо, как стережеи голодно глядят, стоит только порог переступить. Драган натянуто улыбнулся, пропустив меткий удар. Хитёр морской лис, ой как хитёр. — Многих стережей видал, раз судишь? — А то! И Хран ваш видал. Краса!.. — он заворожённо поднял глаза, словно вековая крепость на вершине горы стояла перед ним наяву. — Не сыскать нынче зодчих, чтоб так камень класть умели. Стережей… как вы их зовёте? Сёстрами юга? Тоже видывал, многим жизнью и богатством обязан. — А Вересею? Встречал такую? — аж вскочив, Драган подался вперёд. Чуть отстранившись от неожиданной прыткости стережея, Микула недолго подумал и мотнул головой, осушая кружку до дна. Поджав губы, Драган досадливо сел обратно. А если бы и знал он её, то что? Сбагрил бы подобру-поздорову злосчастную девчонку и умчался в Черноругу, ослушавшись наказа? Да его Радош на пару с Буеславом сожрёт и потрохов не оставит, когда прознает. — Ежели многих знаешь, так, небось, везде бывал? — продолжил Драган оборвавшийся разговор. — Не везде, но много где, — Микула, довольный, как кот, заправил волосы за уши. — Кравения, Рамония, Лерма, Аловодье — вдоль и поперёк исходил. Ослепну, да доберусь, куда надо. В Вадорге только не бывал, купцы тамошние не по нраву. Скупердяев, как собак не резаных, лишь бы свои глиномески подороже продать, а как мех иль соль купить — носы воротят!.. — А нынче что везёшь? — прерывая льющиеся с уст Микулы рассказы о торговых печалях, пока его не понесло, Драган уселся поудобнее. — Горностая, шесть дюжин шкурок, да белку с десяток — так, на воротники иль шапки. Сходим завтра до ладьи. Глядишь, и тебе чего по сердцу придётся. Драган посмеялся про себя. За дурака держит? Какая к нави ладья? Студень на носу, со дня на день снег повалит! — На торги зовёшь? — Чай тебе заработать надо, а мне тем паче. В зиму все нажиться хотят, накрячат только так. Я в Стослави не думал торговать, стережеи Темноты на Карачун восвояси едут, а раз тебя встретил, то грех не поторговаться. Коли подсобишь — деньгами не обижу. Хитёр морской лис, хитёр. Как знал, что стережею деньги нужны. Да, калита хоть и тяжелела на поясе, успокаивая душу, но вряд ли этих богатств хватит на нелёгкую зимнюю дорогу вплоть до Черноруги, да и Вересея подъест немало. Кто знает, когда ещё подвернётся работа, да и доверятся ли ему аловодцы. Как ни посмотри, он — чужак, и только лермич или кравенич признает в нём стережея, а не проходимца. Он поднялся, протягивая руку, и Микула с задорным размахом хлопнул по ладони, крепко пожимая. Но не отпустил, вновь оценивающе глядя в глаза, заставляя напрячься всем телом. — Вертола, Вертола… Слыхал я про них. Ты, случаем, не их роду племени? Драган помрачнел, с силой вытягивая руку. — Нет, не их. Микула понимающе закивал и, не досаждая расспросами, тяжело поднялся по ступеням. А Драган, ещё чуть подождав, чтоб не столкнуться с купчим, присел. В горле пересохло от накативших воспоминаний, да запить уже было нечем. Как же он радовался, что стережеи хоть и служили богам Правды, да сами могли лгать. Едва шевеля негнущимися ногами, Драган вошёл в светёлку и отшатнулся в испуге. В сумраке ночи стережей разглядел свисающую с лавки косу, а сама Вересея свернулась калачиком у края. Да, нескоро он привыкнет, что вместо двух бородатых мужиков с ним путь делит девка. Усмехнувшись, Драган легонько толкнул её к стене, набив простынёй бугорок под сенником. Ещё ему для полной радости не хватало, чтоб она голову расшибла.***
Поспеть за Микулой, оказалось, ещё нужно постараться. Драган по кравенской выучке ступал мягко и тихо, то и дело съезжая по песку крутой улочки, грязно брюзжа себе под нос. Утро плескало яркими солнечными лучами, закрадываясь в каждую щель, в каждую приоткрытую ставню, и иссушало размытые вчерашним дождём улицы. За могучими плечами купца стережей не видел ничего, но как только они добрались до пригорка у детинца, Драган встал, чтобы передохнуть и взглянуть на город. Отсюда виднелись все красоты: как дугой заворачивала река, огибая высокий берег и задорно переливаясь бликами, как на той стороне дремал величавый лес, мотая верхушками голых деревьев, как на мелких волнах колыхались судёнышки и ладьи, тесно жавшись друг к другу, и как величаво стояли рядком расписные терема, обрамлённые резными наличниками и мудрёными коньками красных крыш. И было во всём этот что-то родное, трогающее сердце, но и в то же время чуждое, неведомое. Холопы натужно таскали короба и мешки, снуя туда-сюда, бояре в добротных шубах и окружённые дружиной о чём-то допытывали купцов, старушки шоркали сапожками, одаривая каждого встречного недоверчивым подслеповатым взглядом, торгаши багровели лицами в жарких спорах, а девки с пёстрыми лентами в тёмных косах толпились у привезённых товаров, украдкой улыбаясь юным краснеющим мастеровым и боярским гордым гридням. И так красив и жив этот град, что не жаль сотню раз его славить. Микула хлопнул по плечу застывшего в изумлении стережея и кивнул в сторону. Драган посмотрел, куда зовёт его купчий, заприметив впереди кузнечную палату. Они двинулись дальше. Стережей всё думал о судёнышках на реке. Не обманул торгаш, и правда на ладье причалил. Светлая, липовая, с резными узорами рун. Драган диву давался, как Микула не окоченел по осени добираться вплавь, ведь на реке всяко холоднее. А купец только и делал, что насмехался над его удивлением. — Я — лермич, Вертола, — ответил Микула, когда они таскали на берег меха. — И я, как и все лермичи, рос у скал Яроморья. Оно неспроста так зовётся. А ещё я купец. Бедный, но всё же купец. Река — торгов подруга. Драган тогда пожал плечами. Хоть и три реки — Вилуга, Прорва и Ойза — брали своё начало в Кравении, да были такими извилистыми и мелкими, что никто на них, кроме лодочников, не сплавлялся. Горностая раскупили вмиг, а вот с продажей белок пришлось повозиться и Драгану. Он, словно всю жизнь вертелся в купеческих делах, лил медовые речи, предлагал пощупать мех и намертво приставал к любому, кто задерживал короткий взгляд на шкурках, напоминая, что он — стережей и несёт правду, а таких белок во всём Аловодье не сыскать. Как же Драган радовался, что стережеи хоть и служили богам Правды, да сами могли лгать. Работа шла ладно: Драган умел водиться с купчими, а Микула — со стережеями. Нажили недурно, но праздновать ещё рано. Нужно было посмотреть, сколько соли и стали можно на эти деньги купить. И, наконец, они стояли у кузнечной палаты. Микула подошёл первым, протискиваясь меж людьми, по своему обычаю цепко оглядел товар. На широком столе поблёскивали наконечники, цепи, кольчуга, мечи, серпы и стальные шероховатые бруски. Взяв один из них, купчий приценился к весу и начал о чём-то спрашивать кузнеца. Драган не смотрел на него, мигая взглядом по мастеровым с литыми плечами и закоптившимися лицами, что натруженными руками таскали короба и сундуки, бегло смахивали испарину и вновь принимались за работу. — Да разве ж это сталь? — всплеснул руками Микула, задев стережея. — Чай чугун суёшь! Шесть редяков за безмен, больше не проси! — Как дам тебе, усач! — сухонький мужичок за прилавком пригрозил кулаком. Драган прыснул, сдерживая смех. — Шесть редяков! Полцены! — Так чугун это, тут и думать неча! Продавай, три пуда возьму! Микула напирал, подгоняя кузнеца, и пытался его закружить. Но на любого проворного лиса найдётся свой охотник. — Губу закати, — плюнул кузнец, заметив среди людей стережея, удивился, но не подал виду. — Сталь чистая, всего в ней в меру. Орудье али меч из неё долго хозяину служить будет. — Да? Тогда давай проверим. Стукни, и коли то не сталь окажется — мне господин стережей скажет. Кузнец облизнулся, щурясь маленькими глазками, и кивнул. Драган деланно уставился на сталь, без любопытства следя за движениями. Ему не нужно было смотреть, чтобы слышать ложь. Мог даже отвернуться, но решил, что так купеческая душа будет спокойна. Бруски столкнулись друг с другом. — Десять редяков или мимо! Купец и стережей встретились взглядами. Лязг металла не колыхнул вечной тишины, что была с Драганом уже больше дюжины вёсен. Была бы не сталь — услышал. Не лгал кузнец, честным именем дорожит. Микула вернулся к спору, не желая отступать: — Да я в Кравении куплю лучше и задарма. Давай за восемь! Кузнец помешкал, осматривая своё богатство и явно подсчитывая. — Девять, и ты отвяжешься уже! — По рукам! Довольно огладив усы, Микула завозился в калите, подбирая монеты, пока стережей устало и лениво осматривался вокруг. Когда ещё ему удастся побывать в аловодских городах? Так хоть будет, что наставникам и ученикам рассказать. Как они там? Уже, верно, в Кравению воротились. Пять деньков, и до Черноруги доберутся, коли на них зверь или навь никакая не выйдет. Нечаянно мысли оборвались. Внизу, на улочке, меж людьми проскочила девка с предательски знакомой повязкой на глазах. Драган спешно потёр глаза, молясь в глубине души, что ему поблазнилось и девка, нажившая себе врагов в другом граде, не разгуливает в одиночку, а сидит в постоялом дворе и ждёт. Мигая цепким взглядом по людям, он сжал кулаки, когда вновь заметил зелёный поясок. Не поблазнилось. — Я отойду, — прорычал Драган купчему, сдерживая злость. Не дождавшись ответа, парень размашистыми шагами резко и стремительно спускался, стараясь не подвернуть ноги. Стоило ему на миг отвернуться, как Вересеи и след простыл. И только он замечал знакомую одёжу и яркий зелёный пояс, только подбирался к ней через кущу людей, как она исчезала, словно играла, забавлялась над ним. И как слепая девка умудрялась так быстро ходить! От негодования распирало грудь, вырываясь наружу сердитым рыком. Огибая прохожих, протискиваясь между спорящими купцами, он заплутал среди похожих друг на друга прилавков, а лоточницы, норовившие всучить всякие безделушки, окончательно задурили голову. Стоя посреди базара, Драган уже и думать забыл о Вересее, принявшись искать путь обратно. И перед носом проскользнула повязка. — Вересея! — взревел Драган, одним прытким шагом догнав и поймав её запястье. От испуга она охнула и запнулась, привалившись на прилавок с тканями. Стережей потянул её на себя, помогая твёрдо встать на ноги. — Чего как тать крадёшься?! — Вересея отшатнулась, толкая его в грудь. — Я чуть со страху не окочурилась! — А ты чего колобродишь? В светёлке не сидится? — Не сидится, и что с того? Они умолкли, замерев под десятками пытливых глаз и стихнувшего гула. Споры на базаре — дело обычное, все уже привыкли к брани купцов и кметов, коробейников и лоточниц, но чтоб ругались два стережея — никогда. Облизнув и прикусив губу, Драган схватил стережею под локоть и поволок за собой. Она упиралась до последнего, как непослушная коза, но сдалась, когда каблуки поехали на сыром песке. Сойдя с оживлённой улочки, Драган ещё раз огляделся, выискивая любопытные носы, но никого, кроме бродячего пса, сладко зевающего под лучами солнца, не было. — Вересея, — резко выдохнул он, пытаясь усмирить пыл. — Пожалуйста, давай уговоримся. Тебя ищет тот треклятый посадник, и, возможно, его люди здесь. Не ходи никуда без моего ведома, если голова дорога. — Давеча печься начал? Не мамка ты мне, чтоб поучать. Вересея ухмыльнулась ему в лицо, и он закатил глаза, бессильно сбросив руки с девичьих плеч. — Ладно! Нападут на тебя ещё разок, може, разум на место встанет! И уже было развернувшись, он заметил то, чего бы хотел не замечать. Сестрица-стережея стояла в самом дорогом, что у него есть, парчовом кафтане. Да он за речной жемчуг и серебряную вышивку отдал всё до последнего гроша! Одёжа была ей почти в пору, но Драган берёг её как зеницу ока для встреч с боярами и князьями, а не чтоб девка в нём по базару разгуливала, как в небелёной косоворотке! Ещё и ферязь из короба достала! Вересея, чувствуя кожей, что её сейчас если не ударят, то обругают крепкими словцами, подалась в сторону, пытаясь обойти стережея: — Ты хоть в светёлку возвращался? А то я уснула, а тебя нет, проснулась — опять нет. Мягко улыбнувшись, ловко кося под дурочку, Вересея обогнула его и качнула бёдрами, уходя вдаль. Драган с поникшим вздохом ослепительно ясно понял, что говорить с ней — всё равно, что со стеной. Поволочившись следом, он уронил взгляд на девичью косу, игриво болтающуюся за спиной. Толщиной с кулак, длиной до самых бёдер, она отливала янтарным блеском. Вчера волосы казались темнее и грязнее. Поутру успела в бане вымыться? А Вересея ускользала всё дальше, мотая головой то влево, то вправо, отшатывалась, обходила все препятствия легко, словно всё видела. Драган поспешил к ней, подхватив под руку, не желая снова потерять её из виду и носиться по базару, как угорелый. Вересея уже не вырывалась, наоборот, прильнула к его плечу. — Я думал, стережеи Храна Темноты ходят с посохом. — Да, ходят, — легко ответила она. — Но только старшие, вольным и ученицам нельзя. — Но как ты умудряешься ходить, ни во что не врезаясь? Хитро улыбнувшись, она остановилась, одёрнула полы кафтана и отбила короткую дробь. И, задрав ногу, показала подошву. Драган непонимающе присмотрелся к грязному каблуку. Среди песка и налипшей листвы блеснула сталь. Не успел он толком понять, что она ему показывает, как Вересея тут же вновь подхватила локоть и потянула дальше. — Нам шьют сапоги с подковкой и с первых лет учат слушать, куда врезается стук. Дерево и камень хорошо отзывается, а песок и земля — нет. Но оно и не надо. Разговоры, скрипы, шаги, дыхание, даже биение сердца. Я слышу всё. Ерсея, забирая зрение, даёт острый слух. Думаю, и Ерсей даёт вам зоркие глаза, — лукаво улыбнувшись, Вересея сильнее прижалась к его плечу. — Иначе бы как ты заметил меня среди людей? А на болотах? Задумавшись над её словами, Драган разглядывал исчерченный ссадинами девичий румянец. Не вспомнить, как он видел раньше, ещё до стережейства, но многие нередко замечали, что зрение у него и вправду соколиное. — В Рамонии легенда ходит, — продолжила она беззаботно. — Что много вёсен назад стережея Милица услышала, как дрожит земля под копытами лермского войска, предостерегла великого князя о враге. Не послушал её князь. Лермичи тогда веси пожгли и народ в плен увели. Вздрогнув от рассказа, Драган отвернулся и заметил ту самую улицу, по которой пошёл за Вересеей. Тут же на плечо легла широкая, тяжёлая ладонь. — Вот ты где! Я уж исплевался весь, пока искал! — Микула посмеялся в усы. Полуденное солнце припекало жарче, и купчий распахнул соболиную шубу, снял шапку. Ветер трепал белёсые волосы, и сам он выглядел ещё бледнее, чем вчера. И так Драгану стало странно видеть лермича после сказа стережеи, что захотелось отпрянуть. Мигом заметив за плечом стережея Вересею, Микула удивлённо вскинул брови: — Драган, да как ты мог от меня такую красавицу прятать! — купчий обошёл его, взял девичью ладонь и прижал ко лбу. И без того румяная Вересея зарделась, улыбаясь пуще прежнего. — Уж не серчай, Вертола, но если б я знал, что здесь стережея Темноты, я бы взял её! Вересея краснела до самых ушей, блаженно утопая в ласковых речах. Драган почувствовал себя лишним и отвернулся, украдкой подумав, что раз так она купчему по нраву, пусть с собой и заберёт. Баба с возу, кобыле легче. Да и деньги целее. — Да ты что, вправду обиделся? Микула потрепал его по плечу и полез в калиту, прилично звеня монетами. Тишина колыхнулась. Глаза полоумно расширились. Драган дёрнулся, не понимая, откуда шёл столь тихий, обрывистый звук. Вертя головой, он отпустил руку Вересеи, мигая и всматриваясь в прохожих, палаты, окошки теремов, сундуки и бочки, жадно желая пробиться сквозь глухоту. Где? Откуда? — Драган? — купец развернул его к себе и хмуро уставился. — Спасибо, говорю, дальше я сам. Море зовёт. И, деловито подбросив монеты, он улыбчиво вложил их в ладонь стережея, поклонился обоим и пошёл к ладье. А Драган стоял в оцепенении, невидяще глядя туда, где только что находился Микула. Дыхание спёрло, в голове вмиг опустело. — Что не так? — Вересея подошла ближе. — Я… — он опустил взгляд на раскрытую ладонь. — Я услышал звон монет.