Корни и лезвия

— Мат. Изящная черная фигура ферзя, выструганная из можжевельника, скользнула по доске вперед, и сбила с ног приземистую ладью — последнюю защиту белого короля. Потом сухие морщинистые пальцы, сжимавшие королеву, выпустили фигуру, взмыли вверх в виноватом жесте и нашли покой на позолоченном кубке с горячим дымящимся брусничным медом. Мавро откинулась в мягком кресле, запрокинула голову и уставилась наверх, туда, где по витражной стеклянной крыше императорской оранжереи барабанили крупные холодные капли дождя. Вот уже третьи сутки над столицей бушевала непогода, горожане прятались в домах и трактирах, а придворные без цели слонялись по окрестностям дворца, не зная, чем себя занять — все, кроме императорских лекарей: они были единственными, от которых ее Императорскому Величеству был толк, поскольку больше никто не мог помочь ей с разыгравшимся от грозы недомоганием. — Что-то ты не в форме, моя дорогая, — мягко произнес Кастанеис, старый придворный звездочет. Он был мудр, но немощен и слеп, и служил Терновой Башне еще со времен старого императора. Императрица держала Кастанеиса на службе не столько из надобности, сколько из уважения к почившему отцу: звезды ее мало интересовали, и она прибегала к знаниям старика исключительно в моменты скуки, надеясь, что рассказ о небе будет способен ее развлечь. Большую же часть времени звездочет проводил в своих покоях или же в саду или оранжерее, иногда коротая время за шахматной партией с кем-нибудь из придворных, если у тех, конечно, выдавалась свободная минутка. Мавро была его любимой противницей — ее молодой пытливый ум разжигал в старике азарт, впрочем, сегодня она проигрывала ему уже третью партию подряд, что было на нее совершенно не похоже. — Не всегда же мне будет везти, — монотонно пробубнила Мавро, не меняя позы. Альва, негласно вверенный в ее пользование, подошел, шаркая туфлями по мраморному полу, и аккуратно подложил под голову советницы еще одну подушку. Находясь вне поля зрения других приближенных Императрицы, лишенная необходимости соблюдать форму одежды, советница сидела в кресле без головного убора, в мягких домашних туфлях и бесформенном сюрко, накинутом поверх тускло-бордового мипарти, распустив обычно сплетенные в две косы длинные тонкие светлые волосы. — Это не везение, — Кастанеис покачал головой. Он, в отличие от своей оппонентки, сидел в кресле при полном параде — в нарядном расшитом золотом табарде, таких же позолоченных пуленах, завернувшись в бархатный темно-синий плащ. Приставленные к звездочету слуги обязаны были следить, чтобы тот всегда выглядел хорошо на случай, если Императрице вдруг захочется показать его гостям — собственным вассалам, имеющим резиденции на разных концах Континента, и не столь часто посещающим столицу. — И никогда не было таковым. Что тебя беспокоит, моя дорогая? — Что может меня беспокоить, — выдохнула она, выпрямляясь. Нетронутый мёд в её бокале неумолимо остывал, а Альва топтался на месте с кувшином, не решаясь подлить горячего. Мавро тем временем согнулась над столом, принявшись заново расставлять на доске поверженные фигуры. Вспышка молнии, на секунду осветившая оранжерею, вытянула их тени, превратив их в длинные изогнутые трещины, расползшиеся по столу. — Императрица убеждена в своих правоте и могуществе, но не имеет практически никакого представления ни о жизни в столице, ни на Континенте в целом. Её вельмож такое положение дел весьма устраивает, а те, кто на согласен, предпочитают молчать из-за уверенности в своём меньшинстве. А мой брат, — она осеклась. — Капитан дворцовой стражи бунтует против меня, и я не знаю этому причины. Белые начинают. Кастанеис протянул руку и, нащупав пешку, выдвинул её на клетку вперёд, царапнув гладкую поверхность фигуры массивным перстнем, украшающим его безымянный палец. — Императрица такая, какая она есть, — задумчиво протянул Кастанеис и дважды постучал кубком по столу. Альва исполнительно наполнил сосуд напитком. — И пока её кто-то не сменит, рассчитывать на существенные перемены просто бессмысленно. Мавро приподняла коня и поставила его перед рядом пешек, нарочито громко стукнув фигуркой о доску, чтобы Кастанеис услышал. — Конь с восьмого на шестой ряд. — Слева? — Справа. Кастанеис оперся щекой на руку и задумался. Потом повторил ход Мавро, будто бы в зеркальном отражении. — Большинство вельмож привязаны не к Императрице, а к своему месту в Башне, это ясно и незрячему, — он сдержанно улыбнулся. — Что до Эдера… Улыбка на его губах медленно погасла. Он схватил пешку, стоявшую перед ферзем и выдвинул её вперёд сразу на две клетки. — …Возможно, стоит напомнить ему, что ты его сестра, и что ты… он знает? — Об обществе анемонов? — Мавро невесело фыркнула. — Догадывается, полагаю, оттого и ведёт себя подобным образом. И, в любом случае, не воспринимает всерьёз. Он, кажется, убеждён в могуществе Императрицы сильнее, чем она сама. Пешка под её пальцем сдвинулась, освобождая место для мрачно вытянувшегося шута. — А может, я переоцениваю его, и он по-прежнему просто ребёнок, для которого политика Башни — не более, чем возня в песке под городскими стенами. Кастанеис поджал губы и припал к своему кубку, не ответив. Мавро поднялась с кресла, потянулась, так что в позвоночнике что-то сладко хрустнуло, потом опустилась обратно и поджала ноги. Гроза над городом и не думала стихать. Этот день обещал быть долгим и тоскливым. Равно как и предыдущий. И следующий. И, возможно, еще не один день после. Мавро взяла в пальцы левой руки шута и без лишних раздумий столкнула вражеского коня с шахматной доски.

────────• ✤ • ────────

Она рухнула на холодное покрывало своей большой кровати под полупрозрачным сизым балдахином, раскинула руки и уставилась в расписанный изображениями диких птиц и луговых растений потолок, смыкающийся над головой. В приоткрытое окно, будто чьи-то когтистые пальцы, вползали сухие ветви терна, опутывающего наружные стены Башни. За долгие годы растение заполонило все пустующие помещения дворца, оплело стены и крыши близлежащих домов и даже заблокировало некоторые ворота города — так, что пришлось проделывать новые ходы. Порой Мавро казалось, что рано или поздно несносный кустарник похоронит под своими сплетениями всю столицу, а после примется и за весь остальной Континент — сначала поглотит близлежащие деревни, потом выточит леса и иссушит пашни, и даже моря и реки застынут, одревенев. По веткам стекала дождевая вода — ее капли гулко падали на мраморный пол, и уже успели образовать под подоконником основательную лужицу, которая обещала задержаться в покоях советницы на несколько дней: в этой комнате всегда было холодно и сыро, окна выходили на теневую сторону, а камин и вовсе отсутствовал. В других палатах, расположенных этажом ниже, в которых жили Эдер и другие придворные, были печи или жаровни, и не было необходимости заворачиваться в одеяла и шкуры животных, чтобы не замерзнуть во сне, но Мавро вполне устраивали условия, в которых она жила. В конце концов, это она сама много лет назад попросила Императрицу поселить ее именно здесь — в небольшой комнате практически в мезонинах, где, по слухам, какое-то время назад жил любимый карлик Его Императорского Величества. Эдер поначалу осмеял решение сестры, но оспаривать не стал — ему-то самому достались роскошные покои с увешанными зеркалами стенами и большой двуспальной кроватью, в которую он давно не брезговал затаскивать придворных дам — в иные разы старше, чем он, на несколько лет. Кап-кап-кап Мысли были похожи на копошащихся в гнилом мясе личинок — скользкие, мельтешащие, схожие с единой массой, из которой нельзя было выудить ни одну конкретную деталь. Мавро напряглась, попытавшись сосредоточиться на чем-то одном, но получилось паршиво. Возможно, она просто устала. Постоянная необходимость держать в голове слишком много всего выматывала, и Мавро все чаще и чаще ловила себя на зависти к брату. Он, сколько бы она ни пыталась убедить его в неверности такого образа жизни, пользуясь расположением Императрицы, знай себе, маршировал со своими стражниками по плацу во внутреннем дворе дворца по три раза на дню, иногда выходил в город — исключительно, чтобы насладиться благоговением подданных и купить парочку дешевых женщин, которые, проведя ночь в его покоях, оказывались раздетыми за воротами дворца, пил вино и вел пустые разговоры с другими придворными. Чем глубже Эдер увязал в таком праздном времяпрепровождении, тем сильнее беспокоилась Мавро. Ее брат был для нее главной фигурой на этом поле, тем, кого люди будут готовы принять, как нового властителя. А она? Ее задача, как пешки, заключалась лишь в том, чтобы расчистить ему и более сильным фигурам путь на другой конец доски. В конце концов, пешки не имеют права сделать ход назад. — Как считаешь, я смогу на него повлиять? В смысле, мы давно не говорили, и я, быть может, сама в этом виновата… Она повернула голову на Альву, неловко жавшегося к стене в углу. Паж по старой памяти открыл рот, обнажив влажный обрубок языка за неровным рядом маленьких острых зубов, потом, будто устыдившись, сомкнул челюсти и пожал плечами. Мавро отвела взгляд и тяжело сглотнула подкативший к горлу ком. — Набери мне ванну, — бросила она вместо того, чтобы закончить мысль. Потом встала, соскользнула с шелковых простыней и подошла к письменному столу и достала из ящика бумагу и перо. — Иди, — она помахала на Альву рукой. Взглядом проводив пажа до двери, она макнула перо в загустевшие от холода чернила. «Милый брат…» — так начиналось письмо.

────────• ✤ • ────────

Савьяна, кудрявая темноволосая женщина, в лице которой угадывались черты выходцев с Крайних Земель, перебросила за плечо растрепанную косу, приподнялась над покрывалом на локтях и уставилась на возвышающийся над ней силуэт игриво и вызывающе. Отблески полыхающего в камине огня плясали на ее смуглой, лоснящейся от дорогих масел кожи, согнутые в коленях, слегка разведенные в стороны ноги с рыхлыми бедрами оттеняли струящийся от плечей к животу шелк. Выпирающие кости таза были похожи на горные хребты. Савьяну нельзя было назвать первой красавицей: ее изъеденное оспой лицо и грубые плечистые руки выдавали в ней простолюдинку; на месте верхнего левого клыка зияла влажная дыра, особенно хорошо заметная, когда Савьяна улыбалась, а усталое лицо, несмотря на достаточно молодой возраст, уже успели расчертить морщины, и все эти недостатки нельзя было скрыть ни шелковым одеянием, ни ароматом фруктовых масел, ни приятным полумраком комнаты. Впрочем здесь, в покоях капитана дворцовой стражи, внешность не играла большой роли. Эдер выбирал проституток не по лицу, а по опыту. Юные нежные девицы с хрупкими руками и по-детски острыми коленками давно наскучили ему, и его больше не привлекали ни их большие наивные глаза, ни осторожные робкие прикосновения, не способные разжечь в нем желание. Более опытные женщины, давно разменявшие третий, а то и четвертый десяток, манили его куда больше. В их умелых руках он позволял себе по-настоящему расслабиться, их зрелость заставляла его упиваться собственной молодостью. Эдер, одетый лишь в нижнюю рубаху, стоял над расположившейся на простынях женщиной, как побеждающий стоит над побежденным, как палач — над приговорённым к смерти, готовый в любой момент заполнить собой разделяющую их пустоту, однако он не спешил сокращать между ними расстояние. Возвышаясь над чужим обнаженным телом, имея возможность выжидать столько, сколько ему заблагорассудится, он преднамеренно тянул время: наслаждался осознанием собственной вседозволенности. Савьяна не была редким гостем капитанских покоев, а потому с покорной готовностью принимала правила игры — к тому же, плата за томительное ожидание была не менее достойной, чем за прочие ее услуги. И оттого она готова была ждать еще, и еще, и еще, бесконечно долго, пока… В дверь робко постучали. Густеющая в спальне атмосфера предвкушения мгновенно развеялась, и Савьяне стоило больших усилий не допустить появления разочарования на своем лице. Эдер, заметно озлобленный тем, что его игру прервали, раздраженно повернулся к двери, попутно хватая с прикроватной тумбы ополовиненную чашу с вином. — Кто?! — озлобленно рявкнул он. Рубашка на его жилистых плечах колыхнулась, стоило ему сделать шаг к двери. Затем он бросил секундный взгляд на каминную полку, туда, где покоился его меч, но потом передумал, и вновь обратил свой взгляд на массивную дубовую дверь. Стук повторился. — Вы, быть может, послали какого-то слугу на кухню и забыли, милорд? — подала голос Савьяна. Она так и лежала там, не меняя позы, рискнувшая нарушить молчание, которое ей полагалось хранить — Никого я не посылал, — раздраженно бросил Эдер. — Могу с легкостью послать тебя вон из моих покоев, если сейчас же не замолчишь и не перестанешь действовать мне на нервы. Проститутка прикусила губу, ничуть не оскорбленная таким обращением, и затихла, расслабленно откинувшись на простыни. Ей платили за время, и некто, стоящий за дверью — что ж, спасибо ему — весьма удачно его тянул. Эдер преодолел расстояние, отделяющее его от двери, в два больших шага, гулко прошлепав босыми ногами по полу, и рванул на себя резную дверную ручку, выпуская свет горящего в спальне камина в тонущий во мраке коридор. Двое стражников, стоящих по обе стороны двери, остались неподвижны, и лишь маленькая приземленная фигура между ними вздрогнула от внезапного движения. — Паж, — раздраженно констатировал Эдер, глядя на пришельца сверху вниз. Он отличил слугу лишь по форменной повязке на шее — запоминать имена снующих под ногами мальчишек, принятых во дворец на службу, он никогда не утруждался. — Что надо? Мальчишка испуганно вытянулся в струнку и протянул Эдеру тонкий желтоватый конверт, припечатанный белым свечным воском. На неровной печати витиеватые лозы терновника сплетались в изящную букву «М». Капитан дворцовой стражи повертел в руках конверт. — Интересно, — пробормотал он. — Иди. Паж кивнул, развернулся на цыпочках и засеменил прочь по коридору. Эдер не стал дожидаться, пока чужие шаркающие шаги затихнут вдалеке, с грохотом захлопнул дверь и вернулся к кровати, растерянно опустившись на ее угол. Савьяна, ожидающая, что на нее сейчас вновь обратят внимание, приподнялась на локтях и призывно мотнула головой. Эдер некоторое время вглядывался в шершавую поверхность конверта, после чего разломал печать и достал из конверта сложенный пополам лист. — Что ты думаешь о моей сестре? — спросил он, не поворачивая головы. Лист так и лежал сложенным между его указательным и большим пальцами. Савьяна задумчиво нахмурилась и села на кровати, ненавязчиво прислонившись коленями к бедру Эдера. — О леди Мавро? — уточнила она. — Можешь не звать ее леди, — фыркнул Эдер. — Просто скажи, что ты о ней думаешь. Женщина пожевала внутреннюю сторону щеки, прикидывая, какой ответ будет наиболее безопасным. Ее дело редко когда предполагало разговоры с клиентами на отвлеченные темы, поэтому стоило прилагать большие усилия для того, чтобы не перейти в праздной беседе грань дозволенного. — У нас не было шанса пообщаться, — наконец проговорила она. — Мы с ле… мы с Мавро виделись лишь мельком, когда я покидала дворец. В тот раз я нашла ее весьма… печальной. Почему вы спрашиваете, милорд? — Моя сестра не печальная, — сосредоточенно проговорил Эдер. — А скучная. Ее просто огорчает то, насколько бесполезна ее должность во дворце, в отличие от моей, — он повернулся к Савьяне, и она не без огорчения отметила, как недавнее возбуждение в его глазах сменилось задумчивостью. — Впрочем, не бери в голову. Он встал, подошел к камину и без раздумий бросил конверт в огонь. Тонкая бумага мгновенно вспыхнула и рассыпалась на тлеющие искры. Затем он посмотрел на письмо в своих пальцах, и почти отправил его вслед за конвертом, но в последний момент остановился, и небрежно бросил лист на каминную полку. — Вы уверены, что не хотите поговорить? — встревоженно прощебетала Савьяна, когда он вернулся в постель, нежно погладив юношу по плечу. — Я могла бы… — Я позвал тебя сюда не для обсуждения моей сестры, — отрезал Эдер, стягивая рубашку. Затем он толкнул проститутку на спину и навис над ней, сжав ее запястья над головой. — Ее в последнее время и так слишком много. Просто делай свою работу. Савьяна дернула уголком губ и привычным движением выгнулась навстречу. Хоть что-то в этом городе должно было идти в порядке вещей.