В нос Харрину ударил резкий тошнотворный запах алкоголя и немытых тел. Мир вокруг покачнулся. Пришлось зажмуриться.
— Эй, всё нормально? — продрался сквозь пелену голос Фуара.
«Нет,» — подумал Харрин, но признавать собственную слабость перед новым знакомым совсем не хотелось. Этот музыкант безотчётно привлекал, его дружелюбие казалось подарком (или подачкой?) судьбы.
— Да-да, отвык в пути от шума, — сказал Харрин, заставив себя открыть глаза и принять нахальный вид.
Отчасти он не солгал: в маленьком душном домике стоял гул, как в пчелином улье. Повсюду были слышны крики, бренчание лютней, тихое пение, смех и даже рыдания.
— Меня можешь не обманывать, — насмешливо проговорил Фуар. — Самого вырвало за порог, когда сюда впервые приполз. Давай к стойке, там не так воняет.
Проходы между столами были настолько узкими, а людей вокруг — настолько много, что даже отощавший за последние месяцы Харрин еле-еле протискивался следом за своим новоприбретённым знакомым. Впрочем, рослый и жилистый Фуар двигался так, будто ничто не затрудняло его путь. «Как кошка,» — подумалось Харрину. Мозолистые пальцы музыканта крепко сжимали его запястья, не давая затеряться в этом скопище хмельных и не очень тел.
— Хей, Койль, налей-ка нам две кружки эля, — крикнул стоявшему за стойкой суровому бородатому мужчине Фуар.
— Сидра, если он дешевле, — крикнул вслед рабочему Харрин.
Фуар вместе со стариком, как по команде, обернулись на юношу. Их пристальные взгляды заставили Харрина поёжиться.
— Пожалуйста?..
В ответ раздался хриплый смех.
— Тут, парень, сидра твоего и в глаза не видывали. Эль я сам варю, ещё по дедову рецепту. Тоже мне, городская цаца! — посмеиваясь проговорил Койль и отправился в погреб.
Фуар взглядом указал Харрину на стул.
— Неужто это старина Фуар пожаловал! — крикнул кто-то со стороны одного из столов. Молча кивнув Харрину, мол, сиди, скоро вернусь, музыкант двинулся на голос. Через мгновение оттуда раздался весёлый хохот и звон кружек.
Харрин огляделся. В небольшом зале было всего четыре длинных дубовых стола, рядом с которыми стояло по две шатких лавки. Люди, казалось, сидели повсюду: на лавках, на столах, на полу; менее удачливые стояли вокруг. Со всех сторон были слышны голоса. Кто-то играл в карты, кто-то бренчал на лютне и тихонько пел, кто-то уснул в тарелке с похлёбкой, захмелев. На углу самого дальнего стола сидело двое юношей — ровесников Харрина. Один рыдал, выкрикивая что-то о неземной любви и коварстве, а второй в попытке успокоить товарища кивал, приговаривая что-то похожее на «да, предательница, да, коварная, все девки одинаковые». Глядя на них, Харрин улыбнулся.
Около дальней стены на какой-то ветоши расположилось несколько мужчин и женщин. Судя по всему, запах немытых тел исходил от них. На руках одной из них был младенец, и она, не стесняясь никого и ничего, кормила его грудью. Рядом спала пара мужчин, заросших настолько, что среди сальных прядей с трудом различались глаза. Они громогласно храпели. Рядом сидела девчушка лет пяти и перебирала пряди одного из спящих, видимо, в попытке заплести косу.
— Зали, — Харрин вздрогнул от внезапно раздавшегося прямо над его ухом скрипучего голоса.
— Что?
— Зали её зовут. Розалия. Красивое имя, правда? — Койль говорил с ласковой насмешкой. Его внимательный взгляд ни на секунду не отрывался от лица Харрина. — У меня тоже за неё сердце болит. Добытчики, что уж тут. Мать глыбой каменной раздавило, отец с горя запил, так пыль рудная ему дышать мешает, вон как заливается. А на воспитание никому не отдаёт: боится, что Зали его возненавидит. Эх!
— Это ты на кого рукой машешь? Опять про девчушку эту? — сказал Фуар, присаживаясь на прежнее место.
— Жалко её, — посетовал старик. — Много добытчиков видел, кучу смертей, а по ней душа плачет.
— По своим бы так страдал, — беззлобно отозвался Фуар. — Сиринга, небось, всё мешки с солодом таскает да пьяные приставания терпит?
Койль лишь насупился, не сказав ничего.
— То-то же. Таких детей, как Зали, полстраны наберётся. Что же теперь, по всем чужим слёзы лить? Не поможем мы ей: Артур нас, скорее, убьёт, чем к Зали подпустит. Решит, что мы его сокровище у него отнять хотим.
— Дядя Койль, дайте водички, пожалуйста, папа просит, — послышалось из-за стойки.
— Конечно, Зали, — засуетился Койль. Налив воды, он огляделся и воровато достал из кармана кусок жжёного сахара. — Держи, вода — Артуру, сахар — тебе.
Глаза девочки загорелись восторгом и неверием.
— Спасибо, дядя Койль! — Зали схватила добычу, засунула сахар за щёку и побежала к отцу, который уселся, опершись спиной на стену.
Харрин провожал её взглядом, но отвернулся, наткнувшись на враждебные глаза Артура.
— А чего они на тряпках? Неужели тут все так спят? — стараясь сохранять спокойствие, спросил Харрин.
— Слушай, парень, ты в столице в первый раз, что ли? Или пошутить над стариком вздумал? Так я тебя научу, от пинка на шутовьи пробы в Башню прилетишь! — разошёлся Койль.
— Но-но, он всерьёз, — осадил его Фуар.
— Это ж как так? — вся злость старика сошла на нет, оставив место лишь недоумению. — Плащ странника, а в столице впервые?
— Я из Серых Озёр… — начал Харрин.
— Святые Духи! — воскликнул Койль. — Так там и странники рождаются, ты погляди Фуар!
— Койль! Дай Харрину сказать, — уже порядком раздражённо сказал Фуар, а после обратился к Харрину. — Ты прости его. Они с Ниви сами когда-то в столицу с Медвежьих нагорий пришли, вот и пытаются всех страждущих приютить. Те, на рухляди — бесприютные бедняки. Пока сами выживать не смогут, их Койль с Ниви греют.
— У каждого должен быть дом. Сам таким же мальчишкой к нам прибился когда-то, Фуар, — просто сказал Койль. С каждым мгновением этот склочный мужчина всё больше нравился Харрину.
— И то верно, старик.
Их тёплые улыбки, гомон голосов позади, духота и вкус эля разбудили в Харрине давно забытое чувство уюта. Он сам не заметил, как ослабил шнуровку на рубашке и стал с вниманием ребёнка слушать истории Койля и Фуара.
Оказалось, Ниви — жена старика. Она была из семьи тогда ещё просто императорского военного — потому и росла в достатке. Ей предстояло выйти замуж за сына отцовского сослуживца, стать матерью чудесного мальчика, приумножить состояние родителей.
Но Ниви до безумия влюбилась в беспризорника Койля.
Родители были в ужасе. Их правильная девочка не смела дерзить их воле. Даже убить Койля пытались, счастливый случай спас. Все ухищрения были бестолку.
Потому одной тёмной ночью Ниви выпрыгнула из окна прямо на руки Койлю, да так и сбежала с ним в столицу — в поисках счастливой и спокойной жизни. Оставила родителям лишь записку: «Люблю. Не ищите». Когда они добрались до столицы, на окраинах уже началась война, а под сердцем Ниви теплилась жизнь Сиринги — их старшей дочери.
В первые годы им было совсем несладко. Ни приюта, ни денег, столица, разорённая войной — приятного мало. Койль с Ниви ютились по заброшенным подвалам в нижней части города, питались остатками и очистками. К зиме нашли какую-то ветошь по компостным кучам. Так и жили. Холодными ночами Койль прижимал Ниви так крепко, будто боялся, что наутро она исчезнет. Вся ветошь шла на то, чтобы укутать девушку, о себе Койль думал мало.
Весной стало лучше. Кончилась война, в столице появилась работа. Всё чаще и жарче пригревало солнце. Цветы превращались в ранние плоды — наконец-то было, чем кормиться. Ниви, подобно растениям вокруг, расцвела. Позднюю весну того года Койль вспоминал с нежностью.
А летом родилась Сиринга. Койль к тому моменту уже подрабатывал в какой-то таверне. Наконец они обзавелись своим домом.
Сиринга росла не по годам сильной и своенравной. Всё детство она была грозой соседских мальчишек. Сиринга пугала их либо заумными вопросами, либо тяжёлой рукой.
Синель — младшая, родившаяся на семь лет позже, по рассказам Койля, была совсем другой: хрупкой, нежной, ранимой, какой-то не от мира сего. Часто мальчишкам доставалось от Сиринги: никто не смел обижать её младшую сестрёнку.
Так жизнь понемногу шла и шла. Вскоре Койль с Ниви открыли ночлежку. У них могли найти приют все, вне зависимости от номера Цитадели, дела жизни, внешности и канцелярской цели визита. Выдавая ключи, они интересовались лишь именем и платой, каждый раз вспоминая первые месяцы жизни в столице.
— Отвали, Бент, ты пьян! — хохоча, крикнула темноволосая девушка. Через пару мгновений она стояла рядом с Харрином. — Бать, Бент опять надрался и руки просит. Соглашаемся?
— Ни в коем случае! — театрально округлил глаза Койль.
— Можно подумать, он не получил по загривку, — ехидно заметил Фуар. Девушка обернулась на звук его голоса.
— Боги, явился! Три дня пропадал, я уж волноваться начала.
— Ты? Обманывай залётных странников, Сиринга. Небось, уже запланировала, кому сбагришь мои пожитки?
— Всего лишь половину! — сказала девушка, толкнув в плечо Фуара.
Оба рассмеялись.
— Прекращайте дурака валять! — прикрикнул Койль. — Лучше бы с новым постояльцем познакомилась. Харрин — Сиринга, Сиринга — Харрин.
— Добро пожаловать в нашу обитель, — насмешливо сказала Сиринга. — Уже оценили убранство?
— Паясничает, смотри-ка — съязвил Фуар, обратившись к Харрину.
Сиринга показала ему кулак.
— Понял, понял, сдаюсь, — замахал руками менестрель. — Лучше расскажи, чего нового у вас в последние дни? Где Нель с Ниви?
— Они в какой-то стражничий дом ушли: мама хозяйке платье шьёт, а Нель ей ткани да иголки таскает.
— А сама как?
— Я-то? Вон Бент опять прицепился, зараза, всё замуж зовёт. С Зали вчера цветы собирали, пока Артур спал. Ничего необычного, да и славно.
— Почему это? — удивился Харрин.
— Что «почему»?
— Почему славно? Так же скучно жить.
— А, точно. Ты же из странников. И сколько недель гуляешь? Две? — язвительно уточнила Сиринга.
— Не считал, — процедил Харрин.
— Да ладно тебе, все когда-то начинают. Я покоя хочу. Дом, тепло, родители-старики за стенкой носочки вяжут, Синель с детьми возится — эта мечта по мне. Необычное я в книжках найти могу.
— Ты умеешь читать? — изумился Харрин
— Фуар научил, — с гордостью проговорила Сиринга, посмотрев на Фуара. — Помню, эта мелочь меня буквам учила. Смеху было — ужас!
— Я тоже тебя люблю, Ри. — ответил Фуар.
— Ещё бы не любил! Это твоя плата за проживание, — засмеялся Койль.
— Так ты тут вырос? — спросил Харрин.
— Почти.
────────• ✤ • ────────
Солнце светит ярко, но лениво. Тепла не несёт, лишь заставляет жмуриться. Неудобно. Фуар целится.
Вдох.
Мгновение.
Выстрел.
Тело голубки падает на землю с глухим стуком.
Фуару бы пойти за стрелой и добычей, но его взгляд цепляется за летящее на землю пёрышко.
Кажется, пух. Фуар таких за свои недолгие восемь видел тысячи тысяч, но это цепляет, к земле гвоздит так, что не сдвинуться. Перо белоснежное, ветер чуть сносит его в сторону. Оно летит к земле, к телу, к своим корням. Белое становится алым.
Фуара подташнивает. Непрошенная тревога растёт в нём с каждой секундой.
Он тащит птицу в кишлак: матери нужно кормиться, старушка Эстер совсем исхудала и почти перестала есть, оттого молока с неё, что морской воды в их краях — три капли от встречных странников. Фуар ласково гладит кобылий сивый хребет по утрам перед охотой, каждый раз боясь, что прощается с ней в последний раз.
Сегодня с пригорка почему-то не слышно привычных пастушьих песен. Тонких аульих струек дыма не видать. Фуар ускоряет шаг.
— Поди прочь!
Старик Вард бросается на плечи какому-то странному мужчине, зачем-то надевшему доспехи. Тот отталкивает кочевника, избавляется от него, как от назойливой мухи. Вард хватается за бок и замирает всего на мгновение. Бросается снова.
Мгновение.
Вдох.
Тело падает на землю с глухим стуком.
Крик Гленны — жены старика, — взрывает ватную тишину в голове Фуара. Он бросает птицу и бежит к своим. «Лишь бы успеть,» — бьётся в его голове единственная мысль.
Он останавливается, увидев мать на коленях перед двоими в доспехах.
— Красивая, жаль блудит, — говорит один из них, указывая мечом на её округлившийся за время беременности живот. — Но ничего, мы быстро тебя отучим, золотце, — и следом — мерзкий хохот.
Фуар расталкивает обоих, встаёт, прикрыв спиной мать, и целится.
— А это ещё кто? Твоё отродье?
— Не смей с ней так разговаривать! — кричит Фуар.
Опять холод. Опять мерзкий смех.
— Тоже мне рыцарь! Посмотри на него, Берни. Кочевник — а всё туда же, — одним движением он отбрасывает лук Фуара, хватает того за подбородок — Запомни, вошь — все люди друг другу волки, но пока я тебя пожалею. Быстро встали и пошли в повозку.
Всю дорогу мама, не переставая, плакала. Она пыталась успокоить Фуара, нашёптывая сказки. Сон пришёл внезапно. Мама прикрыла его холстиной, которую кто-то из стражников бросил им для защиты от ветра.
Он проснулся, почувствовав, что повозка остановилась. Никого рядом не было.
— Мама! — закричал он, вывернувшись из складок тряпки.
Повозка стояла на какой-то площади. Вокруг сновали люди. Светило солнце.
— Берн, смотри-ка! — послышался голос стражника. — Рыцарёнка забыли.
— Где моя мама? — закричал Фуар, перед тем как наброситься на мерзкого военного.
Второй схватил мальчишку за пояс. «Тише, тише,» — услышал Фуар.
— Была, да испарилась. Бросай его, Берн.
— Он же совсем ребёнок! — подал голос Берн.
— Боги! Нашёл, по кому убиваться. Таких, как он, полстраны наберётся. По Осберту бы так страдал, — или родного брата уже не так жалко?
Берн молчал.
— То-то же. Нечего по всем чужим слёзы лить. Буду ждать тебя в казарме через 15 минут.
Безымянный стражник зашагал прочь.
Берн опустился на колени.
— Прости меня, если сможешь, дитя. Слушай внимательно. Пойдёшь по прямой, свернёшь направо и до упора — будет лестница. Спустишься по ней и пойдёшь на шум. За дверью ночлежка. Скажешь мужику за стойкой, что от Берна. Прощай.
Стражник зашагал прочь.
Фуар остался абсолютно один.
────────• ✤ • ────────
Слушая рассказ Фуара и потягивая эль, Харрин всё больше чувствовал, что хочет остаться здесь, с этими людьми.
— В детстве он был той ещё занозой в заднице!
— Сиринга, я не так тебя воспитывал! — воскликнул Койль.
— А что, я не вру, — усмехнулась девушка. — Как волчонок по углам прятался, только на лютню и выползал.
— Вот и бартер: я тебе — книги, ты мне — лютню.
— Я тоже тебя люблю, Фуар, — фыркнула Сиринга.
На душе Харрина было тепло.
Со стороны двери раздался истошный вопль, а следом — рыдания. Шум в таверне резко обратился звенящей тишиной. К стойке подбежала девушка, смутно похожая на Сирингу. «Синель,» — пронеслось в голове у Харрина.
— Папа, там… Мама… Она так кричала… Они не смели…
Койль замер. Его лицо напоминало посмертную маску.
— Синель, что ты говоришь? — схватила за плечи сестру Сиринга. — Успокойся. Что произошло?
— Ри…
— Заткнись, Фуар! Не смей пророчить мне ужасы! Нель, что с мамой?
— Она… Её…
— Её больше нет, — бесцветным голосом закончил Койль.
Синель разрыдалась.
— Нет! Этого не может быть! — закричала Сиринга. — Вы все сошли с ума! А ну разойдитесь, я приведу её, и мы вместе будем смеяться над этой дурацкой выдумкой. Всем ясно?!
Девушка побежала к дверям.
— Ри! — Фуар вскочил, но Койль схватил его за руку.
— Оставь её. Ей нужно время. Где тело, Синель?
— Там… На площади…
— Похороны послезавтра. Синель и Сиринга ищут розы. Фуар, таверна на тебе.
По щекам Койля не прекращаясь текли слёзы, голос был бесцветным. Мёртвым.
— Харрин, помоги Койлю, — проговорил Фуар.
Харрин пошёл за Койлем.
