ᛣᛉ
На следующее утро школьники, которые выбрали вернуться домой, а не оставаться на новогодних каникулах в Ведограде, выходили через исполинские Навьи ворота наружу, к тому самому лесу на горе Манарага, в котором первокурсники в этом году искали путь к школе. Всюду чувствовалось воодушевление и ощущение приближающегося волшебства любимого многими праздника. Друзья прощались друг с другом, рассаживались по большим расписным саням, запряженным в лихие тройки бравых лошадей, возбужденно фыркающих клубами морозного воздуха. Крича друг другу обещания написать открытки с поздравлениями, одногруппники махали друг другу руками в теплых рукавицах, а сани уносили их вдаль, вскоре скрываясь в густом лесу, где снежные елки и сосны тянулись своими макушками к небу. К слову, многих учеников увозили их личные извозчики, присланные из дома. Так Яромир сел в большие сани, застеленные густым мехом, а тянули их несколько вороных коней; с ним за компанию уехал и Никита. А за Софией приехали белые лошади чубарой масти, похожей на расцветку далматин. Они были стройными, длинноногими и выглядели так, будто сошли со страниц сказки. Мирослава проводила их взглядом и уселась в школьные сани вместе с Астрой, Иванной, Ксюшей Вуколовой и еще двумя одногруппницами, всего в санях их ехало шестеро. Несмотря на то, что у Кузнецовых была своя конюшня с лошадьми, в которой дед Астры и пробудил ее способности, девочка ехала вместе со всеми. Мысли кружились в голове Мирославы, пока они ехали по дороге посреди заснеженного леса. Откуда в Ведограде столько лошадей? И где они содержатся? Как долго они будут ехать, ведь до Ярославской области по прямой больше тысячи километров, а по трассе итого около полутора тысяч. Да и остальные девочки жили кто где: Астра, например, вообще с ведогорода Южноморье, а Иванна, кажется, родом с Дальнего Востока, из города Благовещенска… Когда спустя полчаса поездки и громких разговоров Мирослава почувствовала, что ноги ее начали замерзать, но ни теплые вязаные носки, ни валеши не спасали от двадцати пяти градусного мороза. Пришло время согреваться самим. Девочки достали термос и разлили всем горячего сладкого чаю, который и сморил всех в сон. Так как разговоры утихли, когда все обсуждения вчерашней новогодней елки иссякли, то школьницы быстро уснули. В следующий раз Мирослава открыла глаза уже тогда, когда кони во всю свою прыть везли ее по знакомой улице. Однако вопреки ее ожиданиям, что приедет она в любимые Славенки, ехали они по одной из центральных улиц Санкт-Петербурга. К удивлению Мирославы, даже в дождливом и сыром Петербурге в этом году лежал тонкий слой снега, припорошивший замерзшие за ночь лужи. Тут и там слышались визги людей, вытворяющих пируэты, чтобы не шмякнуться спиной на ледяную панель, то есть на тротуар. Сани катились по улице Рубинштейна, до боли родной и такой знакомой улочке к родительскому дому, где девочка прожила всю жизнь. Ресторанчики, бары и магазины были нарядно украшены гирляндами, окна снежинками, а из каждого заведения слышалась праздничная музыка. Высокое статное здание с двухъярусной угловой башней, к которому и ехали сани, гордо стояло посреди перекрестка. Дом этот в простонародье называли «домом у пяти углов». Треугольная форма дома делала его похожим на какой-то большой ледокол, а также из-за того, что стоит он на пересечении трех улиц и одного проспекта, ему и приписали такое имя. Первые два этажа дома, так сложилось исторически, не были предназначены для жилья: здесь располагались различные магазинчики, а следующие три вмещали в себя всего по две квартиры на каждом этаже. Венецианские окна на третьем этаже были полукруглыми и большими, а стоящие по сторонам оконных проемов кариатиды поддерживали ложные балконы окон следующего этажа. Этажи и мансарда обильно украшены колоннами, пилястрами, треугольными фронтонами с крупной скульптурой: там женские обнаженные фигуры дев опирались на вазы. Если приглядеться, то можно было увидеть изображения экзотических птиц и увитые змеями кадуцеи древнегреческого бога Гермеса — богом торговли, счастливого случая, воровства, юношества и красноречия. На самой верхушке дома — двухуровневой башне, арендовал помещение один известный художник, сделав из заброшенного исторического места вполне себе уютную мастерскую. Как помнила Мирослава, до этого в башне постоянно околачивались бездомные, что к расстройству ее родителей совершенно не пугало маленькую девочку. Еще в семилетнем возрасте она частенько пробиралась наверх и, если заставала там кого-то из «городских сумасшедших», как говорил о них папа, заводила с ними светскую беседу. Еще тогда, в далеком детстве Мирослава поняла, что иногда под вонючими драными куртками, рваными перчатками и желтой от дешевых сигарет бородой может скрываться начитанный и образованный человек, которому просто не повезло в жизни. Но с родителями она своими мыслями, конечно же, не делилась во избежание нотаций и допросов: зачем опять их маленькая и неугомонная дочь, несмотря на строгий запрет, лазила в башню?! Тем временем лошадиная тройка легко проехала через арку внутрь скорее овального, чем круглого двора дома, похожего на колодец, каким-то чудом не задевая припаркованные в тесном дворике машины жильцов. Прохожие и местные жители бросали удивленные взгляды в сторону непривычного транспорта, но не более того. Вряд ли пресыщенных историзмом петербуржцев можно еще чем-то удивить. Кони остановились, громко фыркая, а Мирослава достала свой чемодан из-под сидушки, на которой сидела, спрыгнула на землю и помахала лихой тройке, уже уносившейся прочь со двора. Девочка задрала вверх голову, чуть прищурившись. Полуовальный двор, если смотреть на небо, казался зеркальным омутом или, может, даже ловцом облаков, которые сейчас, к сожалению, из-за пасмурной погоды сменились плотными тучами. Яриловка расстегнула свой школьный тулуп. В отличие от приполярной уральской горы, где мороз опускался ниже двадцати градусов, здесь, в Петербурге, едва ли было и минус три. Пройдя в широкую парадную, она не замечала тех странностей, которые мигом бросились бы в глаза любому захожему внутрь человеку. Богатый, некогда белоснежный декор, лепнина и плафоны на потолке, колонны и пилястры композитного ордера были зашарканы до такой степени, что кое-где не только клубами висела паутина, а грязь не перекрывала даже нанесенная поверх нее белая побелка. Но все Мирославе было привычно и ро’дно, и уж точно она бы никогда не хотела променять их с родителями квартиру, на любую другу в новом районе с современными лифтами и парадными с мраморным кафелем. Изогнутая лестница с бордовыми перилами извивалась, провожая школьницу мимо высоких окон с бордовыми рамами с видом на внутренний двор-колодец, прямо к ее квартире на пятом этаже. Еще надо упомянуть, что жилых квартир в таком огромном доме было всего шесть, однако остальные жильцы и не подозревали, что имелась и седьмая, которую и занимала семья Мирославы. Квартира досталась маме семейства Морозовых довольно интересно. Ольга Кузьминична росла в детском доме Центрального района Ленинграда с самых малых лет. Ольга, будучи маленькой девочкой, очень полюбилась своей воспитательнице, но та, не имея ни мужа, ни детей, не могла удочерить воспитанницу, уж слишком много было мороки со сбором документов, да и то не было никаких гарантий в одобрении. Однажды взрослая женщина не явилась на работу, а чуть позже директор детского дома вызвал маленькую Олю, которая только-только пошла в первый класс, к себе в кабинет. Помимо него в кабинете сидели еще двое: мужчина и женщина, разодетые в старомодные тулупы и валенки. Так вот тот пришедший мужчина, по возрасту приближающийся к отметке «дед» в лично выдуманной Олей системе координат возрастов, на тот момент еще Гончаровой, рассказал, что воспитательница погибла в автокатастрофе, а в наследство оставила девочке жилье в центре Ленинграда. Так в жизни у маленькой Оли случилась еще одна большая потеря: сначала родители, а сейчас и любимая воспитательница, заменившая мать. Квартиру сразу переписали на девочку безо всяких бюрократических заморочек, что даже юной школьнице показалось странным, но впоследствии проблем не было. Если не считать косых взглядов директора детдома, а также многочисленных попыток ее удочерить чужими людьми, дабы переписать квартиру на себя. Но всегда удочерение срывалось по той или иной причине, а через несколько лет попытки и вовсе прекратились. Попала Ольга в квартиру только после знакомства с Михаилом. Ему показалось странным, что девушка не могла найти по адресу собственное жилье, ее будто отводило от нее. И однажды он сопроводил подругу на улицу Рубинштейна к дому «у пяти углов». Когда они поднялись на пятый этаж, парень понял, в чем тут дело, и сразу сообразил, что Ольга точно простачка, а квартира когда-то однозначно принадлежала ведьмагам. Кто они были и почему передали квартиру его девушке — они не знали. Ольга была ошарашена и не могла понять, как это она раньше не замечала дверь, которая стояла ровно посередине площадки, а через несколько недель узнала от своего будущего мужа всю правду о нем. Михаил оказался ведьмагом. К облегчению молодого аспиранта-археолога, девушка приняла новость с энтузиазмом, не устраивала истерик и не падала в обморок от шока. Она переехала из съемной комнаты в коммуналке, которую целых два года снимала неподалеку, в собственную пятикомнатную квартиру. А через несколько месяце, когда их отношения стали серьезными, Ольга пригласила переехать к ней и своего Мишутку. Квартира была скрыта от глаз посторонних зевак, однако представители империи ведьмагов довели до органов местного управления простаков сведения о таком жилье, что на самом деле не было редкостью в таком старинном историческом городе, к тому же, столице магического славянского мира. Что уж там говорить, сама Мирослава узнала, обо всем этом совсем недавно. От чего ей показалось безумно весело наблюдать, как редкие встречавшиеся соседи привычно здороваются с девочкой и вообще не задумываются, в какую именно квартиру поднимается школьница. Заговоренная квартира не притягивала чужих глаз и не вызывала подозрений. Нажав на кнопку дверного звонка, юная ведьма услышала знакомую птичью трель, оповещающую хозяев о прибытии гостей. Послышались быстрые шаги, и дверь мигом распахнулась. На пороге стоял широко улыбающийся папа. Он, как показалось девочке, немного поправился на африканской пище за эти полгода, и его пузико, как выражалась мама, стало чуть больше в обхвате. Также, судя по всему, мужчина абсолютно точно захотел максимально приблизиться к аборигенам, поэтому и не брился. Тронутая сединой русая борода густо обрамляла круглое лицо. Рост у мужчины был не исполинский, но близкий к этому. Потолки в квартире были высокие, около четырех метров, так вот Михаил Иванович доставал ровно до середины высоты стены. — Дочурка моя приехала! — обрадовался мужчина и прям в домашних тапочках выбежал на лестничную площадку. Он одним рывком поднял желтый чемодан дочери, уже изрядно потасканный. Будет уместно вспомнить, что чемоданчик побывал почти всех странах Африки, а затем колесил по грязи среди кустарников с новой хозяйкой по горе Манараге. Другой рукой папа по привычке, будто забыв, сколько дочке лет, поднял и ее саму. Но сделав пару шагов за порог квартиры, он ойкнул и встал, как вкопанный, а затем, краснея как помидор, просипел: — Слезай, душа моя… Мирослава не смогла сдержать улыбки и лишь покачала головой: папа не менялся с возрастом! Тут из кухни показалась мама, вытиравшая руки о передник. Она точно так же покачала головой, будто с укором, но сама ярко улыбалась. Ее светлые густые волосы были завязаны в небрежный пучок на макушке, а спортивный современный красный костюм совершенно выбивался из общего классического интерьера квартиры. А также было совсем непонятно, как одетая по последней моде, мама может терпеть папин фирменный стиль «надел то, что первым выпало из шкафа». Они были будто из разных миров, но были идеальной парой! — Мира-а-а, — небрежно бросив передник куда-то вглубь кухни, закричала Ольга и бросилась по длинному коридору к дочери. — Что это на тебе? — скривила она накрашенные красной помадой губки, осматривая школьный тулуп после того, как чуть не задушила собственную дочь в объятиях. — Очень практичная вещь, — хрипел мужчина, стоя в полусогнутом положении и хватаясь руками за поясницу, на которой задралась рубашка в коричневую клетку. — Вижу, совсем ты уже не бравый гусар, — театрально вздохнула Ольга Кузьминична и исподтишка толкнула мужа в бок, слушая от того причитания. На удивленный взгляд Мирославы она игриво пожала плечами, мол: «А так ему и надо!». — А у тебя что с щекой? Почему опять разодрана? Девочка, уже забывшая о том, что еще вчера София припечатала на ее щеку свою ладонь с перстнем, дотронулась до царапины. — Да это так, мам, травмы на производстве! А мы разве не с бабушкой Новый год будем праздновать? — перевела тему Мирослава, кидая верхнюю одежду на вешалку и проходя по длинному коридору квартиры. — Куда же вы без меня, — раздался голос Серафимы Николаевны, выходящей из комнаты, которая целиком и полностью была передана во владения женщины, когда она приезжала в Петербург. Девочка взвизгнула и кинулась бабушке на шею, стараясь не свалить ту с ног. — Ты так выросла, Мирочка! — со слезами на глазах говорила женщина, гладя ладонями щеки внучки. — Да ладно тебе, — улыбнулась Мирослава и шепнула бабушке на ухо: — У папы снова спину свело, надо бы помочь. Серафима Николаевна цокнула языком и посмотрела в сторону сына. Она покрепче схватила свой костыль, который на самом деле являлся посохом, и заковыляла в свою комнату. Раздался шелест пакетов, тихие бормотания, и уже через полминуты старушка показалась вновь. Она подошла к мужчине, что-то ему выговаривая, и наколдовала воду в стакане, взявшегося прямо из воздуха. Кинула туда какой-то натертый травяной порошок и протянула его сыну. Михаил залпом выпил содержимое, стараясь не разгибать окоченевшей спины и стоя на полусогнутых ногах. Но практически тут же ему полегчало. Он оперся о стоявшую рядом обувную тумбу, громко выдыхая. — Матушка, ты волшебница, — сказал тот и, громко чмокнув мать в морщинистую щеку, вприпрыжку заскакал по коридору. В этом был весь папа: неунывающий и оптимистичный! Весь вечер Мирослава рассказывала родственникам о своей учебе в школе ведовства, о преподавателях и друзьях, о масштабах праздников, о волшебных коврах и своей первой командной победе. Упустила лишь только подробности, из-за чего конкретно она получила столько отработок и о нападениях на учеников. К слову, мама, выслушав все молча, что было ей не свойственно, легко встала и, пройдя к белому высокому стеллажу, забитому разной макулатурой, кинула на стол несколько газет под названием «Славянский вестник». — Нам приходит подписка. Мы только вчера прилетели и нашли стопку газет у себя под дверью, — сказала женщина и встала около мужа. Тот сложил локти на столе, застеленным белой кружевной скатертью. — Но я не вижу содержимого, — пояснила Ольга, мотая головой и задумчиво глядя на желтоватую корреспонденцию. — Допустим, вот тут, — Михаил взял выпуск за сентябрь, — статья о празднике Новолетия в Ведограде, пара фотографий. А тут о… — мужчина запнулся, и, казалось, чуть не подавился воздухом. Его глаза близоруко бегали по строчкам. Он стал искать свои очки, снова где-то брошенные. — О шабашном матче, — проворчала Серафима Николаевна, выдирая листы из рук сына. Мирослава глянула на бабушку с подозрением, ведь та колонка была совсем не о «шабаше», а о нападении на Ваню Третьякова. Интересненько. — Давайте лучше общаться, чем в статейки глаза перить. Кажется, родители ничего не заметили и только стали пуще прежнего суетиться вокруг дочери. Михаил вытащил с антресоли большую искусственную елку, спрятанную в холщовый белый мешок, а мама принесла старую коробку с игрушками. Бабушка подпевала под новогоднюю музыку, включенную на патефоне, волшебным образом подключенным по блютузу к смартфону Ольги Кузьминичны, и распутывала гирлянду и «дождик» с мишурой. Мирослава успевала везде и всюду. И елку нарядить, и поорать песню «Дискотеки аварии», жуя свежеиспеченные пирожки. Она была дома!ᛣᛉ
Утром психологическое здоровье Ольги Кузьминичны снова проверялось на прочность. Вся семья проснулась не под звуки будильника, а под визг хозяйки квартиры. Мирослава, которая спросонья сразу не могла понять, где она находится, резко подскочила с кровати и пару секунд пыталась прийти в себя. Затем, опознав в громком крике мамин голос, она вылетела из комнаты и побежала на шум. Из родительской спальни вышел заспанный отец, насаживающий на переносицу очки. Хм, видимо, он совсем посадил свое зрение, проводя ночи за рукописями и разглядыванием в лупу каких-либо особенностей на найденных им же артефактах. Заспанный Михал застегивал рубашку через одну пуговицу, надев правый тапок на левую ноги, из-за чего его немного заносило. Серафима Николаевна, как всегда элегантная даже в байковом халате, шла вслед за всеми. — Дамочка, что же вы так орете! — послышался чей-то мужской голос, и Мирослава побежала еще быстрее, на ходу распахивая дверь в большую гостиную. Ольга, схватив тапочек с меховым помпончиком, стояла на диване, а на электрическом черном самоваре с расписными цветами по пухлым бокам, сидел Персей. Когда все разбуженное криками семейство встало в дверном проеме, мама, наладив дыхание, ткнула тапком в сторону ворона. — Какого лешего он разговаривает?! — Персей! — обрадовалась Мирослава и побежала к обеденному столу. Она подставила руку, и ворон в пару прыжков по девичьей руке добрался до ее плеча. Он, как показалось девочке, чересчур нежно курлыкнул и даже пару раз поворошил клювом в ее запутанных после сна волосах. — Как долетел? Он тут же недовольно каркнул и насупился. — Нормально. Только вот громогласная истерика в честь моей скромной персоны была лишней. Лучше б теплой воды налили с морозу, с самого севера Урала летел! — Мама, это Персей, мой фамильяр! — представила птицу маме яриловка. — Персей, это моя мама, Ольга Кузьминична! — Кузьминична? — ворон каркнул так, будто хохотнул, а его черные глазки игриво заблестели. — Пошутишь про то, не отец ли моей маме бабушкин домовой, я тебя голодом заморю, — прошептала, будто прочитав мысли ворона Мирослава, и тот отвернулся, нахохлившись. Ишь, какие мы обидчивые! Целый день папа вел с вороном философские беседы, мама обходила того стороной, почему-то опасаясь его, а бабушка прикармливала домового, который и в этой квартире имелся. Звали его Тихон, но на людях показываться не любил. Сама же Мирослава просто наслаждалась предновогодним настроением и долгожданными каникулами. Пока папа показывал всезнающему Персею свою коллекцию артефактов, бабушка и мама резали салаты, запекали куру и делали бутерброды с красной икрой, расспрашивая обо всем Мирославу, у которой к вечеру уже болел язык от разговоров. Бабушку и отца интересовало, как сейчас выглядит Ведоград, кто сейчас преподает. Только вот Серафима Николаевна как-то странно отреагировала, когда внучка рассказала о Ягишне Виевне. А маму больше волновали межличностные отношения дочки с одноклассниками. На кухне по верху кухонного гарнитура и стенам были развешаны десятки метров гирлянд, создающих еще более праздничную атмосферу. Ее огоньки отражались в бокалах, намытых до скрипа блюдцах и на длинном «дождике», украшавшем дверной проем. Красиво и уютно! — Ваня пригласил тебя станцевать вальс? Он тебе нравится? А кто его родители? А он один в семье или есть братья, или сестры? А он хорошо учится? Спустя десяток минут расспросов до Мирославы начало доходить, что мама не просто так достает ее вопросами, а точно прощупывает почву. — Мы просто однокурсники, мам, мы не встречаемся! — девочка активно запротестовала, краснея от смущения. Ольга приняла позу «руки в боки» и покачала головой. Она повернулась к окну и как-то подозрительно хлюпнула носом. — Дети так быстро вырастают, — глотая слезы, прошептала она, и Мирославе пришлось успокаивать сентиментальную родительницу. Бабушка же только хмыкала на все эти вопросы, а когда Ольга вышла из кухни и понесла блюдо с канапе в гостиную на стол, быстро спросила: — А как там Яромир? Все у него хорошо? Этот вопрос, казалось, состоял не из букв, а из маленьких острых лезвий, вонзившихся куда-то в район груди, вызывая колющую боль. — Ага, — сухо ответила Мирослава, аккуратно складывая бутерброды с копченой рыбой на широкую тарелку и отводя глаза от бабушки. Через минуту вернулась мама, сразу заполняя своей безудержной энергией все пространство, и Серафима Николаевна не стала допытываться и подтверждать свои догадки. Фамилию яриловца она не знала, так как внучка никогда ее и не упоминала, поэтому лишних волнений на его счет не испытывала. Лишь по-доброму завидовала внучке, перед которой сейчас открыты были все дороги. Поздним вечером наряженное семейство собралось в гостиной. Мама в красном платье (у нее была большая любовь к этому цвету) вместе с папой, одетым очень просто в клетчатую голубую рубашку и бежевые брюки, танцевали около елки под песни «Голубого огонька». Серафима Николаевна рассматривала старые фотоальбомы, терпя на своем худом плече Персея. Что было удивительно, так это то, что ворон был совсем не против предложенного ему Михаилом Ивановичем шампанского. Наклюкавшись из хрустального бокала шипучей жидкости, он во все горло орал, какая красивая в этом доме хозяйка, а та даже позволила себе пару раз его погладить. А потом вообще сорвала красный новогодний колпак на веревочке с новогодней игрушки, стоявшей под елкой, и прицепила его на ворона. Тот, глянув на свое отражение в серебряной ложке, громко закаркал: вид ему понравился. Папа достал свой старый фотоаппарат, и вспышка периодически озаряла гостиную, подсвеченную только светом работающего телевизора и гирлянд на елке. Мама делала кадры на свой смартфон, делая при этом такой важный вид, будто все ее нутро отрицало старый папин «Зенит» и говорило: «Иди в ногу с технологиями!». — Завтра выложу в соцсети. Пускай все видят, какая красивая у меня выросла дочь! — приговаривала Ольга, листая снимки в телефоне после того, как папа сфотографировал ее с Мирославой у новогодней трех метровой елки. Михаил только нежно поцеловал жену в щеку, и та покраснела еще больше, смущаясь так, будто им было не по сорок лет, а где-то в районе пятнадцати. Мирослава, глядя на своих родителей, вспомнила о таком далеком разговоре с Яромиром. Они, сидя на больничной койке, обсуждали, что не хотят связывать себя узами браками с кем-либо и не верят в любовь. Но в одну единственную любовь девочка все же верила: сейчас перед ее глазами двое влюбленных друг в друга уже второй десяток лет людей танцевали посреди их гостиной. — Новый год на пороге! — сказала бабушка, когда до полуночи оставалось десять минут. — Так, сударь, вам уже хватит, — мужчина отобрал у Персея бокал, пока тот пытался поймать равновесие. Он перелетел на елку, уцепившись за ее верхушку. — Россия-я-я свяще-енная-я наша-а-а держава-а! — неистовым голосом каркал гимн России ворон, раскачивая новогоднее дерево. — Кыш, патриот, сейчас елку опрокинешь! — подпрыгивала с тем же тапочком Ольга, но со своим ростом она никак не доставала до верхушки дерева, на котором висел Персей. Папа наливал шампанское и протянул бокал Мирославе. Девочка изогнула бровь, но даже мама не была против. — Ничего от глотка не будет! — махнула она рукой с тапочком и, поняв, что все еще держит его, через плечо запустила его куда-то за спину. Тот приземлился на паркет, предварительно шлепнувшись о стену. Михаил переключил главный канал страны на неизвестный ранее Мирославе. Назывался он «Звезда Руси», а на экране показывали какого-то незнакомого мужчину в черном строгом мундире с большим красным коловратом на погонах длинного феряза. Он стоял в большой парадной анфиладе на главной лестнице Зимнего дворца. Однажды побывав на экскурсии в Эрмитаже, Мирослава помнила, что лестница называлась Посольской, а еще Иорданской, так как по ней во время праздника Крещения Господня спускался крестный ход к Неве, где во льду вырубалась для освещения воды прорубь — иордань. Сдвоенные колонны серого сердобольского гранита, мраморная балюстрада, пространство, знаменующее свое величие белоснежным цветом, статуи на стенах, фрески на потолке и красная дорожка на белой мраморной лестнице — все это завораживало и притягивало взгляд. Статный черноволосый мужчина с бородой продолжал говорить свою речь на экране телевизора. Его голос был низким, будто бы рычащим, но умиротворяющим и вызывающим полное доверие. — Этот год мы прошли с вами вместе с достоинством и честью, как и подобает славянскому магическому народу, почитающему своих предков и дарованные нам колдовские традиции. От имени Магической народной империи я хочу пожелать, чтобы все трудности и боль уходящего года навсегда канули в Лету! Мирослава слушала политика и не понимала, что чувствует. Первый раз она слушает не президента своей страны, а главу магического сообщества, в которое недавно влилась. Мама слушала речь с открытым ртом, молча поглядывая на своих родственников. Она еще задаст кучу вопросов позже… — Спасибо каждому из вас, простак вы или ведьмаг, за то, что мы вместе! Мы становимся намного сильнее, когда чувствуем твердое плечо людей, стоящих рядом, тех, кто нам дорог, для всей нашей империи. С новым годом! — Ну, родные, ура! — поднял бокал Михаил Иванович, и тут же раздался звон хрусталя. — Слава Роду, мы все рядом! — И точно, как хорошо! — подхватила бабушка, делая маленький глоток из бокала. — С новым годом, любимые мои! — сказала Ольга Кузьминична и чмокнула в щеку Мирославу, которой было безумно неловко отпить шампанское. В итоге она отставила бокал, к которому потом не раз за ночь приложился Персей. Дальше они все вместе вышли на балкон, выходящий на проездную улицу, и смотрели на салюты и фейерверки, продолжающиеся несколько часов, громко кричали поздравления прохожим и соседям, которые так же выглядывали из окон и балконов. Наступил очередной новый год, и что он привнесет в их жизни — было покрыто тонкой шалью тайны, такой заманчивой и дарящей надежду на лучшее.ᛣᛉ
Поздним утром Мирослава проснулась от заманчивого запаха блинчиков и сладко потянулась, глубоко вдыхая запах любимого угощения. Видимо, бабушка не собиралась валяться в постели до самого вечера и решила побудить все семейство, заставив их желудки разбудить хозяев, неистово требуя завтрак. Девочка поправила кофту от пижамного клетчатого комплекта и всунула босые ноги в тапки. Зевая, прошла в гостиную к новогодней ели. Несмотря на то, что она считала себя уже взрослой, все же ожидание подарков, а также знание о существовании настоящего Деда Мороза в лице Бога Чернобога делало праздник еще более волшебным. Под украшенным гирляндами, шарами и лентами деревом стояли запакованные в подарочную бумагу коробки. Она и сама приобрела небольшие подарки на Малахитном проспекте Ведограда. А, если быть точнее, заказы принимал староста Илья, поскольку своих первогодок Рогнеда Юлиевна решила наказать запретом на спуск к Малахитнице за бесконечные драки и непристойное, как она выражалась, поведение. Маме Мирослава купила оберег-шарм «Макошь» на ее браслет; папе новенькую зачарованную лупу для осмотра археологических артефактов, так как на его старой пошла трещина; бабушке новый пуховый платок известных мастеров. Даже Персею Мирослава купила синий с ажурной вышивкой гамак, который сама повесит на свою кровать в школе, чтобы ворон не валялся у нее в ногах, а спал на своем персональном спальном месте. К тому же, ей казалось, что вальяжно качаться и брать от жизни все — это было как раз в его стиле! Подайте только стакан со свежевыжатым березовым соком и киньте туда трубочку, а еще отойдите подальше, ироды, не загораживайте солнце! Ну или лампу! Ну или свечку! Да отойди ж ты прочь, окаянный! Но, прежде чем дойти до заветных подарков, предназначенных ей, девочка, улыбаясь от своих мыслей, кинула взгляд на стол. Там лежал свежий выпуск газеты «Славянский вестник», свернутый в трубочку и перевязанный тонкой веревкой. Персей подлетел ближе, садясь на плечо. — Год новый, а я все еще старый, — прокаркал ворон, противно похихикивая. Но говорил он тихо. Может, просто голос сорвал от ночного пения? — Твой подарок под елкой, — Мирослава почесала ворона по холке и схватила газету. Что ж, на первой полосе была фотография того самого политика, вещавшего от имени славянского магического правительства. Черноволосый, с недлинной аккуратной бородой, взгляд строгий, будто прожигающий. Она уже хотела перелистнуть, но глаза наткнулись на имя… Борислав Мстиславович Полоцкий, император Магической народной империи. — Борислав Полоцкий?! — ошарашено прошептала девочка, и ее осенило. Ну конечно! Мало того, что Яромир, впрочем, как и Владимир, его средний брат, были сильно друг на друга похожи: такие же черные курчавые волосы, острые черты лица и черные, как смоль, глаза. Даже имя совпадает с его отчеством! Так и сам Яромир когда-то ей рассказывал, что его отец в ведьмаговском обществе «какая-то большая шишка». Но Мирослава и подумать не могла, что он император. Это же приравнено к президенту, да? — Император Полоцкий, папаша твоего дружка-волколака, — каркнул Персей, тоже заглядывая в газету. Пол у девочки под ногами перестал казаться твердым, и она села на стул. Теперь ей стало понятно, почему все очень странно лебезили перед Яромиром, почему София так жаждала его внимания, и почему все разом вдруг решили склонять голову и перед ней, Мирославой, как только поняли, что ее связывают какие-то отношения с Полоцким-младшим. Но почему никто ей не сказал, из какой он семьи?! Его называли молодым князем, но могла ли она догадаться, почему именно?! А еще, возможно, Мирослава поняла, что причиной их недодружбы было не только проклятье друга. Яромир не просто боялся, что сможет причинить ей вред, но и скорее всего, понимал, что Мирослава ему не ровня. Когда мысли чуть осели в голове, переставая гудеть, словно рой диких пчел, девочка ради интереса пролистнула следующую страницу, и ее челюсть отвисла уже в который раз. «Очередное нападение в школе ведовства Ведоград» гласил заголовок. «Елена Олеговна Даль, ученица общины купалы была найдена почти полностью обескровленной вблизи зачарованного леса в ночь проведения новогодней елки. Состояние ведьмы средней тяжести, однако медзнахари пока не дают никаких гарантий…». Мирослава зажала рот рукой, дабы ни единого звука не вышло из него без ее воли. Она вспомнила темноволосую девушку в длинном, молочного цвета платье, которая сама подошла к ней познакомиться. Ее же упоминала Астра в день, когда сама нарвалась на ссору с Вершининым. Кузнецова говорила, что Ваня гуляет каждую неделю с новой девушкой, а сейчас происходит нападение на одну из них… Свернув газету, Мирослава засунула ее под пижаму, когда услышала шаги в коридоре. Не надо, чтобы родители и бабушка знали об очередном нападении, иначе не видать ей больше Ведограда. — С новым годом, душенька моя! — ворвался в гостиную Михаил Иванович, чья рубашка была застегнута через одну пуговицу. Он обнял дочку и чмокнул ее в светлую макушку. — Хорошо погуляли, да? — улыбнулся мужчина, почесывая отросшую бороду. Тут в помещение зашла и бабушка, неся на тарелке высокую стопку пышущих жаром блинчиков. Посередине верхнего блина лежал кусочек маслица, растекаясь ароматной жирной лужицей. — Уже проснулись? — лукаво спросила Серафима Николаевна, будто совсем не ожидала, что ароматы ее стряпни и звонкое громыхание кастрюльками на кухне кого-то разбудят. — Где Ольга, Миша? — Прихорашивается, — как котяра улыбнулся папа и потянулся включить электрический самовар. Тут же вихрем в гостиную ворвалась мама в шелковой бордовой майке и широких пижамных штанах, поверх был накинут халат до щиколоток, чьи полы взмывали вверх от каждого ее резкого шага. Откуда у нее было столько энергии? — читалось в глазах каждого находившегося в зале. — Какие вы ранние пташки, Морозовы! А-а-а, вот в чем дело! — кинула она взгляд на стол. — Волшебные блинчики Серафимы Николаевны. Женщина приобняла свекровь, а затем ринулась к дочери, захватывая ту в поистине «медвежьи» объятия, несмотря на свою миниатюрность. Схватив верхний блинчик, она свернула его, чуть подула и целым засунула в рот, застонав от удовольствия. Обычно мама постоянно сидела на диетах, но в приезды Серафимы Николаевны ела все ее угощения, за что потом очень себя корила, вставая на весы и видя несколько лишних килограмм. — Непонятушки, а что, подарки еще никто не открывал? Все воззрились в сторону елки, где одиноко лежали кучкой подарки и свертки. — Я открою потом, — начала вставать со стула Мирослава, прижимая к себе спрятанную под пижамой газету. — Эй, нет, дамочка! Я что, зря все эти коробки в подарочную бумагу засовывала? Бегом! — накрашенным красным ногтем указала Ольга на подарки. Девочка все-таки встала и подошла ближе, незаметно заправляя газету под резинку штанов. Она раздала каждому их подарки и принялась распаковывать свои. Несколько минут слышалось шуршание бумаг и восторженные вздохи, а Михаил периодически отхлебывал чай из блюдца. Сама Мирослава снимала обертку с первой небольшой и плоской коробочки. Мама как-то странно притихла рядом, видимо, подарок был от нее. Об этом говорила немного мятая обертка, какого цвета можно и без подсказок догадаться. Женщина уселась на стул и даже чуть покачивалась в нетерпении, пока дочка сверкала своими перстнями, срывая бумагу. На свет показались билеты. — Петергоф? Едем на экскурсию? — удивилась девочка. Они давным-давно были на территории Нижнего парка, но внутрь Большого дворца тогда так и не пошли. Мама активно закивала. — Но перед этим шопинг! — взвизгнула она в предвкушении, а Мирослава театрально уронила голову на стол, постанывая. — Не ной, дочь моя, ты вон как вымахала! Что-то ты больше смахиваешь на студентку уже, а не на пятнадцатилетнюю девочку! — Летом мне уже будет шестнадцать! — Логично! Все, пора приодеться! Парни скоро косяком пойдут, а ты ходишь не пойми в чем… — Отстань ты от нее, Оля, — рассматривая блинчик новой заколдованной лупой, сказал Михаил Иванович. — Какие парни, ты что? — для папы это вообще была больная тема, и Мирослава прыснула. — Открой лучше мой подарок. Девочка полезла за второй коробкой размером значительно больше конверта. Завернута она была с точной аккуратностью: сразу видно, что маму отец к этому делу не подпустил. Стараясь сильно не рвать бумагу, как сделала это с прошлой абы как обклеенной коробочкой, Мирослава аккуратно достала книжку в кожаном черном переплете. Но когда она открыла ее, то единственная страница была пуста. Девочка удивленно посмотрела на отца, чешущего бороду. — Это средство связи, перстневик по-нашему. Мы были в Египте, и местный мастер сделал эти экземпляры специально для меня. Они могут передавать сообщения, как между собой, так и другим книгам. Я взял такой еще себе и бабушке. — Ни черта я не понимаю в этих новомодных штучках, — отмахнулась Серафима Николаевна, со скептицизмом разглядывая изобретение. А Ольга кинула взгляд на свой телефон, сравнивая агрегаты. — Электроника всегда барахлила у нас дома, — сказала женщина, что-то вспоминая. — Это из-за магии, я так понимаю. Ну, если сотовые в твоей школе не работают, будешь писать папе, а я все равно всегда рядом. Мужчина взял книжку и открыл первую страницу, держа ее в на своей огромной ладони. — У каждого перстневика свой пароль, — он ткнул пальцем, и там загорелся экранчик. — Просто в списке выбираешь абонента, так скажем. Тут в справочнике есть все, у кого есть такое устройство на территории империи. Хотя, я пока и не пробовал писать кому-то, кто за рубежом, — пожал он плечами и нервно постучал по пергаментному дисплею. Мирослава взяла свою книжку, страница все также была пуста. Она дотронулась пальцем до шершавого листа, и тут же теплым светом загорелся экран. Введя уникальный пароль из набора славянских рун, заранее выбранных отцом в настройках, Мирослава увидела простое поле для печати, как в компьютере. Вверху можно было выбрать кого-то из большого списка людей. Вот высветилось имя «Морозова Серафима Николаевна» в верхнем левом столбце, и девочка написала, просто водя пальцем по экрану как по листу бумаги слово «привет». Книжка бабушки тонко завибрировала, и старушка схватилась за сердце. У нее и с телефонами была недодружба, а с этим устройством придется повозиться еще дольше, чтобы привыкнуть. Она открыла книжку и уставилась на экран. — Я потом тебе все под запись объясню, — успокоил мать Михаил. — Там еще можно добавлять различную литературу, делать заметки и многое другое, почти как в смартфоне. Тебе все понятно, душа моя? — обратился он к Мирославе, широко улыбаясь. Девочка кивнула и обняла родителей. От бабушки она получила в подарок очередную пижаму. Такая была традиция. — Еще мой подарок, — подал голос Персей, а Ольга вздрогнула так, что чуть не взлетела над стулом. Ворон глянул на нее одним глазом. — Вчера вы были ко мне благосклоннее, сударыня. — Это все шампанское, — истерично хохотнула женщина, а ворон понимающе каркнул. Мирослава в это время сорвала с большого мешка просто накинутую сверху пергаментную бумагу и уставилась на надпись: «Корм для птиц». — Это для тебя, чтобы ты на меня не тратилась, — прокаркал ворон, и все дружно рассмеялись. — А как я это тащить до школы буду, умник? — с круглыми глазами спросила девочка, оглядывая десяти килограммовый мешок. — Это уже ты решай, твой же подарок, — просто ответил Персей, тихо похихикивая и одной лапой незаметно воруя сушку из вазочки. — А это чей? — ткнула пальцем в сторону небольшой коробочки Мирослава. В черном бархатном мешочке, висевшем на елке, никто не признал своего подарка. Когда все, будто сговорившись, отрицательно замотали головой, она открыла мешочек, но ничего в нем не увидела. На свой страх и риск засунула туда руку, которая спокойно вошла туда по самое плечо. Девочка вспомнила, как в мастерской так же выбирала камень для перстня. Тут она нашла что-то мягкое и потянула на себя. То, что произошло следом, надо было видеть со стороны. Ничего не подозревающие родственники пили чай, спокойно макая блины в варенье, и одним глазом, как говорится, смотрели в сторону Мирославы. Уже через пару секунд из мешочка вырвалось нечто размером в пару метров, накинувшись на девочку, от чего та, не ожидая, рухнула на пол. Лежа на паркете в темноте под чем-то, она провела руками над собой и почувствовала мягкую поверхность… ковра? Папа мигом вскочил с места и приподнял один край толстой ткани. — Жива? Это что еще за чудеса? — спрашивал он, протягивая свободную руку дочке. Она встала, с очумевшими глазами оглядывая красивый персидский ковер в синем цвете с золотой росписью. Посередине лежала маленькая записка. Аккуратно ступая по ковру в тапочках, Мирослава подняла бумажку: «Попутного ветра и больших побед!». Ровный косой почерк не нуждался в дактилоскопии. Сама она ничего не подарила Яромиру, так как не знала, уместно ли это будет. — Видимо, сильно ему понравился твой подарок, раз такую бандурину тебе притаранил, — со знанием дела каркнул ворон. Мирослава резко повернулась к нему лицом и недовольно поджала губы, при этом с явным подозрением прищурив пазорьи глаза. — Вообще-то, я не говорила, от кого это. — Мира, тебе что, кто-то подарил… ковер? — не скрывая удивления, спросила мама, не сводя глаз с подарка, разложившегося от елки до небольшой старой печки в углу гостиной. — Ну-ка, быстро говори, что ты знаешь! — попыталась поймать ворона юная ведьма, но тот взлетел на люстру. — Я решил, что невежливо оставлять друга без подарка, ну и сам послал, — как-то совсем тихо закаркал, будто замурлыкал, Персей, делая невинный вид загнанного в угол зверя. — Что ты ему послал?! — спросила Мирослава, прыгая и протягивая руки до высокой люстры. Вот ведь гаденыш, никак не достать! — Какой друг?! Иван?! — допытывалась мама. Ее уже съедало нетерпение. — Яромиру точно понравилась та пластинка! — не сдавался ворон, наблюдая за начавшейся суматохой. — Персей!!! — Какой еще Яромир?! — Что еще за пластинка, ешкин кот бы тебя подрал?! — спросили в разнобой все присутствующие. Ворон только лишь стал набирать амплитуду, раскачиваясь на люстре туда-сюда. Но он явно решил взять молчаливую тактику, дабы сохранить все перья в своем хвосте. — Мне надо как-то вернуть ему подарок, — спустя несколько минут задумчиво оглядела ковер девочка. — Понесешь его прям так, не в мешке! — издевалась она над птицей. Тот, прикинув ношу, ошарашено спрыгнул прям на самовар. К счастью, Михаил Иванович успел спасти того от падения на пол. — С ума сбрендила, ведьма? В нем килограмм двадцать пять, не меньше! — Ну я же как-то дотащу твой мешок до школы, вот и ты передай ЭТО, — она указала на мирно лежащий ковер, — отправителю. КАК ты это сделаешь, мне мало интересно. Спор продолжался еще некоторое время. Персей ныл и жаловался, Мирослава злилась, почему-то ей не хотелось вообще никаких подарков от Полоцкого. Раз она ему не ровня, то и подачки никакие ей от него не нужны. Мама ходила за поникшей дочерью, выспрашивая все о таинственном отправителе подарка. Папа ходил следом за женой и ворчал, что это слишком дорогой подарок в их возрасте, и он голову открутит тому, чей подарок по какой-то причине не захотела принять его «душенька». Бабушка ходила за сыном, уговаривая его не ворчать и отстать от дочери. Такой вот веселый паровозик! Дурдом святого Перуна.ᛣᛉ
Спустя несколько сумасшедших дней, одного шопинга с Ольгой по торговым центрам, двум походам в кино и одного посещения аквапарка, семья все-таки вырвалась в Петергоф. Конечно, время для экскурсии было не лучшим, ибо на каникулах и в самом Питере было много гостей, а в местах по типу этого и того намного больше. К удивлению членов семейства Морозовых, которые только вышли из машины, заляпанной грязью, образовавшейся из растаявшего снега в столице ведьмаговского мира, в Петергофе было снежно и морозно. Будто город находился не в нескольких десятках километров от Питера, а намного севернее. Несмотря на близкую приближенность к Финскому заливу, ветер здесь был не сильный. Однако не для всех. Большинство людей шли, чуть склонившись вперед и хватаясь за шапки и капюшоны, не желая потом гоняться за потерянными вещами. Мирославу удивил этот факт, и она сделала самый простой вывод — простаки. Для всей ее семьи бабушка нашептала какой-то заговор, и ветер обходил их будто стороной, а мороз не щекотал неприятными мурашками кожу. Деревья были заснежены, статуи были покрыты снежной шапкой, дорожки аккуратно подметены. Предъявив билеты контроллеру, Морозовы прошли внутрь Большого Дворца. Михаил поддерживал Серафиму Николаевну под руку, чтобы ей было легче идти. Так не в слишком торопливом темпе и посреди галдящей толпы туристов, состоящей почти полностью из гостей из Китая, все по очереди сдали верхнюю одежду в гардеробном зале. Взяв номерки, они прошли сквозь турникеты и вышли на парадную лестницу через просторный вестибюль с мраморными полами и белоснежными колоннами. Лестница была некой прелюдией к интерьерам и убранствам дворца и удивляла его гостей своими «волшебными чертогами». Тусклый зимний свет, льющийся из многочисленных окон, сливаясь со светом искусственного освещения от ламп, показывал парадную лестницу во всем ее великолепии. Перила были декорированы коваными решетками, стены золоченной деревянной резьбой в виде гирлянд, венков роз и вензелей. Вдоль этих самых перил стояли золоченые резные вазы, а на площадке второго этажа высились четыре фигуры молодых девушек, символизирующих времена года: Зима, Весна, Лето и Осень. Во дворце, по словам экскурсовода, было тридцать залов, интерьеры которых сменялись и равнялись периодам смены власти, а также веяний моды. Через украшенную золоченой резьбой дверь статная девушка вела свою группу в Танцевальный зал дворца. Имперская роскошь захватывала дух от изобилия золотых барельефов и высоких зеркал, которые отражали льющийся свет из высоких окон, расположенных в два яруса. Следующим залом был Чесменский, стиль классицизма здесь брал верх над вычурным барокко. — Картины, которые вы видите, посвящены Чесменскому морскому сражению, — говорила в небольшой микрофон экскурсовод, остановившись посреди зала. — Оно закончилось победой русских войск в русско-турецкой войне. Автором двенадцати полотен был немецкий художник Якоб Гаккерт. В таком ритме и стиле, собственно, как и любая другая экскурсия, группа обошла еще Тронный зал, площадь которого равнялась 330кв.м.; аудиенц-зал, запомнившийся плафоном на потолке с изображением «Освобождения иерусалима»; Картинный зал, от пола до потолка в котором все было увешано портретами молодых девушек из коллекции итальянского художника Пьетро Ротари. Мирослава шла позади всех, стараясь не упустить ни одной детали. Ее завораживали такие места, ведь здесь кипела настоящая, а не музейная жизнь, около ста лет назад. Ей хотелось наперекор запретам трогать все руками, прикасаться к истории. Получить ту богатую энергетику, которая чувствовалась и лилась из каждого мазка краски, кусочка ткани или дощечки паркета. Вот так лечь, лежать и впитывать. Когда-то здесь не было туристов, ослепляющих историческое место вспышками фотокамер, а проходили балы, светские рауты, маскарады и, в конце концов, здесь кто-то просто шел утром с чашкой кофе и размышлял: — А не развязать ли новую войну? Не освободить ли крестьян? Не провести ли экономическую реформу? Когда данная мысль сильно захватила девочку, она, кажется, вжилась в фантазию сильнее нужного, оставшись в пространстве почти одна — без толпы туристов и бдящих смотрителей залов. Только вот сейчас в ее направлении кто-то шел в домашних тапках и растянутой футболке. В зубах этот кто-то держал простой карандаш, в одной руке кружку с каким-то напитком, а в другой стопку пергаментов. Спустя пару мгновений Мирослава поняла, что она отстала от группы и находится посреди какой-то проходной комнаты. Голоса галдящих туристов стихли, и теперь она потерялась. Навострив уши и приказав себе не трусить, Мирослава вспомнила, что она, вообще-то, ведьма и вообще не должна ничего бояться. Поэтому, взяв себя в руки, смело двинулась навстречу другому посетителю дворца. Тот, подняв голову, резко замер, от чего чай из кружки с плеском вылилась на начищенный до блеска паркет. — Привет, — сказал ошарашенный Яромир, все еще держа в зубах карандаш. Он, поняв это, просто выплюнул его на пол, и тот, с глухим стуком упал и покатился в сторону. Мирослава, глядя на него во все глаза, не знала, радоваться этой встрече, или не стоит. — Ты тоже здесь на экскурсии? — спросила девочка, забыв поздороваться. Отчего-то ей было очень необычно общаться с одногруппником за пределами Ведограда. — Что? — удивленно поднял черную бровь Полоцкий, а затем покачал головой. — Вообще-то, нет, я здесь… — он замялся под внимательным взглядом Мирославы, но все-таки закончил: — … живу. Мирослава истерично хохотнула, оценив шутку, но мигом улыбка сошла с ее лица, когда она поняла, что вряд ли можно прийти на экскурсию в домашних тапках на босу ногу. — Аа-а-а, — глупо протянула девочка и стала оглядываться. Куда же все-таки ушла ее группа, и где она найдет родителей с бабушкой? — Как отпраздновала Новый год? — прервал тишину Яромир, все также стоя с пустой кружкой и пергаментами, прижатыми подмышкой. — А? О, хорошо, — слабо улыбнулась Мирослава, кусая нижнюю губу. — Не спросишь, как отпраздновал я? Мирослава нервно вздохнула и выдохнула так, будто была раздраженным быком на корриде. — Наверняка ты крутился среди светского общества ведьмагов вместе с отцом-императором. Мне, знаешь ли, такое не интересно, — она ответила грубее, чем хотела, а парень криво ухмыльнулся. — Теперь ты точно все обо мне знаешь… — Даже то, что ты живешь во дворце, — голосом, наполненным сарказмом и торжеством, сказала Мирослава. — И ходишь в растянутой футболке среди всего этого великолепия! — ее рука потянулась к тряпке, которой и футболкой сложно назвать. На лицевой стороне ткани виднелось выстиранное фото какой-то старой отечественной рок-группы. — Постоянно ходить в праздничных кафтанах утомляет, — раскланялся парень, и последние капли чая из кружки упали на пол. Он махнул рукой, будто это совершенно не имело значения. Капли исчезли сами собой, и пол снова стал блестящим и чистым. — Ты живешь в музее, поверить не могу! — отчего-то осознание этого факта заставило Мирославу истерично засмеяться. — И я не буду тебя жалеть, чертов князь, да чтоб тебя! Яромир улыбнулся и мотнул головой. Его челка отросла еще сильнее, свисая волной до самого кончика носа. Вдруг в конце длинного коридора послышался какой-то шум, и парень резко втянул воздух носом. — Пойдем, быстро, — схватил он ее за руку, волоча за собой куда-то в другую сторону. Они пробежали несколько залов, пару раз куда-то свернули, и наконец наследник славянского престола, если его можно было так назвать, открыл какую-то высокую дубовую дверь, сразу же захлопывая ее после того, как затолкал туда подругу. Подростки оказались в просторных покоях. Наверное, совсем не маленькая квартира родителей Мирославы, казалась на фоне этой комнаты миниатюрной копией жилища гномов. Интерьер совпадал с интерьерами других залов, которые она сегодня посетила: много золота, лепнина и фреска на потолке. Однако была пара неурядиц. Эта комната значительно отличалась размеров от тех комнат, в которых побывала Мирослава на экскурсии. Неужели им, туристам, показывали уменьшенные копии? Невероятно. И еще — на статуе молодой девушки висела футболка с принтом современных рок-исполнителей, многочисленные книжные полки были забиты книгами в равной пропорции с музыкальными дисками и пластинками. В углу у огромного дивана синего цвета стояло несколько гитар, одна балалайка и гармонь. Царил легкий беспорядок, но Мирослава называла такой бардак «творческим». Темные шторы задернуты, а освещались покои настенными светильниками. Стены комнаты, которые сразу привлекли внимание гостьи, были обиты "китайскою материею шелковою с разными фигурами". Мирослава пригляделась и поняла, что на них изображены обычные житейские сценки: люди спокойно беседуют в маленьких домиках, отправляются на рыбную ловлю, наблюдают за выступлением уличного дрессировщика, охотятся, покупают у торговца декоративные комнатные цветы и т. п. Простор для воображения! — Как ты попала сюда из туристического поля? — спросил парень, выводя одногруппницу из обследующего пространство транса. Она вздрогнула и повернулась. — Ты меня сам сюда привел, — не поняла она вопроса, и парень покачал головой. — В смысле, до этого, когда ты меня встретила? Мирослава, кажется, вообще перестала соображать. — Давай ближе к делу! — Понимаешь, этот дворец… — тут он резко замолчал и снова прислушался к тишине. Послышались удаляющиеся шаги за дверью, видимо, кто-то, от кого они бежали, прошел мимо. — В общем, он как бы раздвоен, понимаешь? Девочка отрицательно замотала головой, глядя на Яромира. — Как бы объяснить, — парень запустил пятерню в вихрастые волосы и стал вышагивать рядом. — Я могу ходить по всему замку, но никогда не наткнусь ни на туристов, ни на организаторов экскурсий и выставок, это резиденция императора. А туристы ходят по заколдованной копии, это что-то вроде иллюзии простыми словами. И то, что ты прошла сюда, это… хоть и приятный сюрприз, но неожиданный. Мирослава поежилась, пытаясь понять услышанное. Мало того, что показываемые копии для туристов были меньше, так еще и… эти два пространства были разделимы для хозяев?! — Я ничего не делала, просто отстала и заблудилась. — Ладно, я попробую изучить этот вопрос. Такого раньше не было, — улыбнулся парень, поняв, что его слова напугали ее. — У меня к тебе вопрос, Полоцкий, — было непривычно называть его по фамилии, но так ей сейчас казалось правильным. — Тебе было весело полгода водить меня за нос? Яромир замер на месте, нервно шмыгнув носом и покосившись в сторону. Выглядел он, по правде говоря, болезненно. Конечно, ведь приближалось очередное в его жизни полнолуние. — Я не… — Думаешь, раз я не росла в вашей распрекрасной империи, то можно было делать из меня дуру? — Мирослава! — Все смотрели на меня и думали, что я кретинка, раз не понимала, кто ты такой! Сын императора огромного государства! Ты… — Я ненавижу все это!!! — он прервал ее монолог, глядя на одногруппницу сверху вниз. Она злилась, и ему казалось это заслуженным по отношению к нему самому. — Ненавидишь что?! — девочка сложила руки на груди, не сводя взгляда с черноглазого яриловца. Тот неопределенно повел рукой, а затем пожал плечами. — Все намного сложнее. Мне хотелось, чтобы ты общалась со мной не из-за моей родословной, не из-за выгоды, возможной власти или чего-то подобного! Все это у меня уже было! Мне просто… Парень глубоко вдохнул, крепко поджимая губы. Он хмурил брови и смотрел на Мирославу, будто в ее пазорьих глазах могли таиться подсказки, что именно она хочет от него услышать, и надо ли ей это вовсе. Ему было страшно. Страшно говорить о своей семье и о том, как ему приходилось. — Я хотел быть обычным. Нет, не так. Я хочу быть обычным! Но я проклятый волколак, сын императора! И все мои близкие люди, так или иначе, страдают из-за меня! Даже ты… Повисло липкое, как свежий мед, молчание. Мирослава не знала, что сказать. Ей было крайне неловко, у нее пылали щеки, а глаза, как не странно, начало щипать от эмоций. Она боялась расплакаться, поэтому глубоко вздохнула, отворачиваясь к столу хозяина комнаты. Они были так юны, но взрослая жизнь уже наступала им на пятки, заставляя принимать важные решения и отвечать за каждое произнесенное слово. И это было сложно, хоть и неизбежно. Яромир, проследив за тем, куда она смотрит, тяжело вздохнул. — В любом случае, спасибо тебе за подарок! Он медленно прошел к своему большущему рабочему столу, поднял плоскую картонку, в которой юная ведьма узнала музыкальную пластинку с неизвестной ей группой. Однако она догадалась, что их песни от ее имени подарил Яромиру Персей. Хитрый гавран! — Ты любишь рок? — неуверенно спросила яриловка, подходя ближе к стеллажам и осматривая содержимое. Витавшее между одногруппниками напряжение ощущалось кожей. Важно было не оступиться, чтобы не сорваться в пропасть окончательного финала их дружбы. Игра на грани обрыва, и пока они оба не готовы были сделать шаг в сторону. — Да. Правда, не только его… А как тебе ковер? Уже смогла его запустить? Мирослава смутилась, заправив волнистую светлую прядь за ухо. Мама не смогла повторить фирменные «ушки» от Иванны, поэтому сейчас девочка казалась ему более взрослой. — Слушай, если честно, я не дарила тебе пластинку, это все Персей, — призналась она, а Яромир нахмурился и отрешенно кивнул головой. — Мы с тобой вроде как все решили, что мы не друзья. И я подумала, что тебе от меня не захочется ничего получать… — С одной стороны ты права, — согласился с чем-то из сказанного парень. — Но… возможно, я эгоист, Мирослава. Я опасен и болен, два в одном, еще и с короной на башке, в прямом смысле этого слова! — он очертил круг над головой, и девочка истерично хихикнула, представив его разодетым по моде семнадцатого века, как юный царевич. — Я пытался не сближаться чересчур близко. Мне вообще было строго наказано не заводить дружбу с кем-либо и, тем более, чтобы кто-то узнал мой секрет. Конечно, все руководство Ведограда в курсе, это вроде как норма. Ведьмаги нормально относятся к таким, как я… Но мой отец сделал из этого огромную проблему, запугав всех, заставив их молчать даже о том, кто я вообще такой… Мало ли Полоцких живет в империи… Видишь ли, это стыдно и позорно, что наследник великого императора волколак, наполовину животное, не контролирующий себя во время превращений… Моя семья тоже обладает магией перевертышей, но я единственный, кто на них не похож, кто не контролирует себя в эти моменты… Нет от меня толка! Он выдохнул и, переведя дух, снова зашагал по комнате по огромному мягкому ковру, уперев ладони на бедра. — Я прошу прощения за свое скотское поведение, — сказал яриловец, оборачиваясь к своей гостье. Мирослава стояла у большого дивана, будто к полу приклеенная, и внимательно следила за парнем. — Я многое наговорил и наобещал, знаю. Но чтоб меня гроза прибила на месте, клянусь, больше такого не повторится! — А как можно запустить новый ковер? — невпопад спросила девочка, стараясь избегать неловких разговоров и извинений. Яромир опешил и как-то сник, разочарованно решив, что вся его речь прошла мимо ушей собеседницы. — Да Ярила ж тебя побери! — зашептала Мирослава, в две секунды преодолев разделяющие их метры и встав на носочки, обняла друга за худые плечи. — Княже ты долбанный, вот ты кто! Мы оба хороши! Полоцкий ухмыльнулся, обнимая подругу в ответ. Они стояли так еще несколько секунд, раскачиваясь в разные стороны. — Даже Тихий океан иногда обуревают штормы, да? — спросил он подругу, и она улыбнулась такому сравнению их дружбы с водной мощью. Такой огромной, неизведанной и загадочной. — Верно!