ᛣᛉ
К удивлению юной ведьмы, она не наткнулась ни на одного дежурного старосту или учителя, пока добиралась к самому низу Ведограда — Заколдованной Пуще. Ночь была безоблачной, на темном зимнем небе ослепительно горели звезды, а полная луна, такая большая и холодная, ярко освещала земное пространство. Под ногами звонко хрустел свежевыпавший снег, блестевший миллионами стразинок при свете луны. Вечерний снегопад стих, так же как и сбавил обороты злющий декабрьский ветер. Но все-таки его морозные отголоски летали сквозь окутанные в снежные шапки раскидистые елеи и тоненькие березки. Кое-где от ветра скрипели стволы деревьев, смешиваясь с уханьем сов, не спавших по ночам. Страх о том, что Яромир мог быть следующей жертвой нападения, или, не дай Ярила такому случиться, уже лежал мертвый, подгонял девочку вперед. Заходя в чащу леса, она кутала руки в карманы тулупа, перед этим натянув пониже шапку почти до самых глаз и плотно обернув вязаный полосатый шарф вокруг горла. Пар, выходивший изо рта, оседал на длинных девичьих ресницах, образуя тонкий слой белого инея. По-видимому, мороз точно опустился ниже отметки в минус двадцать градусов. Персей сразу же, как только они вышли к лесу, вспорхнул с плеча Мирославы и теперь летел где-то неподалеку, периодически восседая на каких-нибудь ветвях деревьев. Времени обшаривать всю Пущу у яриловки не было, поэтому выйдя на ближайший перекресток двух тропок, она заговорила хриплым голосом: — Царь лесной, батюшка лесовой, на зов мой откликнись, на зов мой приди, с добром ко мне явись, правдой поделись! Пытаясь вслушиваться, чтобы не упустить момент появления лешего, девочка мелко дрожала то ли от холода, то ли от страха. Ворон, летающий над ее головой, громко каркнул, выражая недовольство и неодобрение сказанным словам, да и идеи, в общем. Выдохнув большой клуб пара, яриловка пыталась наладить сердцебиение, но когда пар перед глазами исчез, напротив нее показался леший. Он стоял в паре метров, игриво размахивая своим сосновым длинным хвостом, который волочился по земле, заметая следы. Девочка дернулась от испуга. — Ну и тебе, девица, доброй ночки, — поприветствовал он гостью в его владениях. — Могу я просить помощи твоей, лесовик? — собрав волю в кулак, спросила Мирослава. Тот хитро прищурился и внимательно оглядел старую знакомую. — И чавось это я тебе снова понадобился? Избушка твоя угомонилася, деревья больше не сшибаеть, как курица с отрубленной башкой в агониях не носиться. Мирослава достала из кармана пакет с молочными конфетами и протянула лешему. — Не за просто так помощи прошу, угощение принесла. Тот хмыкнул, показывая свое притворное недовольство, но интерес заблестел в его глазках. Поломавшись еще мгновение, он протянул руки с длинными пальцами-корягами к лакомству, однако Мирослава тут же прижала пакет к себе. — Это сделка, помнишь? Мне помощь твоя нужна! Леший снова недовольно скривился, уже искренне. — Говори же, иначе всю душу вытрясешь из меня, коли своего не получишь! Не став вслух выражать свои сомнения по поводу наличия души у этого существа, девочка протянула ему конфеты. — Помнишь Яромира? С которым мы встретили тебя в прошлый раз здесь, осенью? — Молодого князя-то? Конечнось, помню, — кивнул леший. Забирая сладости и шурша целлофановым пакетом, достал из него первую попавшуюся, в обычной желтой обертке с изображением пасущейся на лугу коровы. Он внимательно рассмотрел рисунок и поднял черные глазки на девчушку. — Они из телушки, че ли?! Не, не буду такие принимать, не гоже мясо подопечных есть... — Они из молока и карамели, коров никто ради них не убивал, — развеяла сомнения лесовика Мирослава, наблюдая, как у того быстро одни эмоции сменяют другие. Так недоверие затмилось благосклонностью и радостью. — Да? Не поймешь вас, людей... — он настороженно развернул из обертки прямоугольную конфету, немного откусил, а затем, убедившись, что мяса в составе и, правда, нет, засунул и оставшуюся часть конфеты в рот. — И точно, молочные! — кивнул леший, говоря с набитым ртом. — Ну так что? — нетерпеливо спросила Мирослава. Она уже совсем замерзла, и стоять на месте казалось самым опрометчивым решением. — Ась? — не понял леший вопроса. Он завязал пакетик на узел и спрятал его куда-то себе за шиворот. — Видел ты Яромира сегодня? — А-а-а, князя... — протянул лесовик и сам поежился, обняв себя за плечи. Мирослава мигом стянула с себя вязанный бабушкой длинный широкий шарф и протянула существу. Он охотно принял вещь и завернулся в него почти весь. Выдохнув большой клуб пара, что в принципе девочке показалось странным, он покачал головой. — Не’чего сегодня вам в лесу делать, плохая ночь! — Как? — изумилась Мирослава, обдувая замерзшие пальцы теплым дыханием. — Я не могу уйти, мне найти его надо! — Не надо! — стоял на своем леший. — Лучше уходи, ведьма, даже твои способности тебя не спасуть! — От кого?! Яромир в опасности?! Мне нужно ему помочь, понимаешь?! В лесу протяжно завыл волк. От его воя все словно проснулось, взмыли вверх птицы, покидая теплые нагретые гнезда, а по коже побежали мурашки. — Видишь?! Давай я тебя выведу, иначе не сдобровати! — он потянулся своей мшистой лапой к яриловке, но она замотала головой. Тут же на ее плечо опустился ворон, переминаясь с лапы на лапу. — Чудной это лес, Мирослава, в плохом смысле чудной, — прокаркал он, и леший удивленно посмотрел на птицу. — Мое имя Персей, будем знакомы, хозяин леса! — гордо сказал ворон рогатому существу. — Рад тебе, гавран Персей! Меня звать можно Онисимом! — тут удивилась Мирослава, она вообще понятия не имела, что у леших есть имена. — Уводи ведьму, покудась не случилась беда! Ворон глянул на девочку и как-то хрипло выдохнул, качая головой. — Не уйдет. Просим защиты твоей, но молодца должны найти! Онисим, как, оказалось, зовут лешего, почесал макушку с проплешиной и сам вздрогнул, когда раздался еще один волчий вой. — Пока не пришлось нежданно гоньзнути, тады скорее идем сами, иначе все туть околеем! Мирослава выпучила глаза, а Персей по-птичьи вздохнул и шепнул ей на ухо, что «гоньзнути» обозначает спасаться бегством. Леший тем временем развернулся и пошел по заснеженной тропинке, а Мирослава с Персеем на плече побежала следом, утопая валенками в снегу. Когда лес все не заканчивался, а на лбу уже выступила испарина, девочка поняла: что-то здесь не так. — Мы идем искать Яромира? — уточнила она цель их маленькой прогулки. — Надо скрыться, здесь опасно, — ответил Онисим, семеня между высоким соснами. — Бо'рзо, бо'рзо! — Что? — не поняла смысла слов Мирослава, прочищая себе путь от острых голых веток деревьев, норовящих выколоть глаза. — Быстрее, — пояснил Персей, крепко вцепившийся в толстую ткань тулупа. — Весь лес уже побудил, не даеть покою всем, — проворчал леший и стал озираться. Волчий вой раздался где-то совсем недалеко, и слышно его было в несколько раз отчетливее. — Ишь ты, выжлец!!! Пора нам спяти!!! — Чего?! — снова округлила глаза яриловка, но тут же услышала пояснение Персея, что «выжлец» на старославянском это ищейка, а «спяти» означает сорваться с места. И они пустились бежать еще быстрее. Увязая по колено в сугробах, Мирослава думала, что ее сердце точно не выдержит, а тело просто рухнет от усталости. Лишь чувство самосохранения и страха за жизнь подгоняло ее вперед. Тут они выбежали на поляну, которая показалась девочке смутно знакомой. И правда, из гущи леса показалась Избушка, которая так же не спала всю сегодняшнюю ночь. — Где же… Яр… Яромир?! — очень сбивчиво спросила юная ведьма, продолжая путь. — Мы оставим его одного в лесу?! А если он умрет?! Идет охота за детьми из знатных родов! Я должна его отыскать!!! — уже в который раз за эту долгую ночь повторяла Мирослава. — А его и не надо искать, — тихо сказал Онисим, остановившись и смотря куда-то вглубь Пущи. Теперь они стояли на середине поляны, ярко освещенной полной луной. А там, куда смотрел леший, среди деревьев светились два желто-зеленых глаза. Тут же послышалось совсем не приветливое рычание. — Ох, ты ж, беги, Мирослава, — закаркал ворон прямо ей в ухо и, не увидев реакции, больно клюнул ту в нос. Будто очнувшись, яриловка побежала к другому краю леса. — Избушка!!! — закричала она, задыхаясь и двигаясь уже из последних сил. — Избушка!!! Выручай нас!!! Беги сюда!!! Открывай дверь!!! Та, в свою очередь, услышав подзыв, резко отряхнулась от снега и сделала большой прыжок, помчавшись на зов. Леший, Мирослава и ворон с одной стороны, Избушка на курьих ножках с противоположной, а огромный волк с третьей стремительно приближались друг к другу в единую точку. Дверь в Избушке со скрипом отворилась и стукнулась о стену, а ворон, крепко схватив когтями девочку за тулуп, взмыл в воздух прям с ней. Леший ему помогал. Конечно, обычно он и сам ездил у кого-нибудь на шее, либо умел перемещаться только в одиночку и без груза, но, проявив не присущее ему благородство, летел и тянул юную ведьму к избе. Громкий волчий рык остался внизу, а трое преследуемых беглецов упали на грязные половицы. Избушка захлопнула дверь и сама зажгла свечной огарок на столе. По стенам забегали тени. Мирослава, больно ударившись головой о пол и еле сохранив сознание, неуклюже вскочила на ноги и открыла дверь настежь. К ее удивлению, волк, который, как они думали, гнался за ними, сейчас бежал в ту сторону, откуда они пришли и все также громко рычал. — Что же с Яромиром будет? — прошептала школьница, прижимая ладонь к губам. Сейчас ее друг был непонятно где, один, в лютый мороз, когда в лесу активизировались волки... — Чаго с ним станеться? Сожреть пару белок или зайцев и успокоиться! Зараза такая... — недовольно проворчал леший, с интересом разглядывающий убранство Избушки изнутри. Смысл этой фразы показался юной ведьме настолько несуразным, что она рассмеялась. — Каких еще белок, Онисим? — Невезучих, каких же еще, — пожал мохнатыми плечами лесовик, разглядывая печь. Он, схватив прихват, повертел его в лапах и поставил обратно. Полез куда-то на полку, достал какую-то коробочку, затем пошурудил в темном закутке у печи и выудил пару старых поленьев из дровницы. Перед тем, как кинуть их в печку, он снял шарф, аккуратно сложил его на столе, а затем юркнул через устье в дымоход. Избушка подскочила на месте от неожиданности, а леший уже вернулся обратно. — Надось было прочистить, — пояснил свои действия Онисим, — а то бы задымила здеся нам все. Он по-хозяйски кинул в устье печки поленья, взял в кривые руки коробочку со спичками и чиркнул первую. Ничего. — Отсырели, — огорчился леший. Мирослава, находясь будто во сне, встала и подошла ближе. — Игнис парвус! — маленький огонек из перстня на правой руке подлетел к полешкам, и те вспыхнули. Девочка повернулась к лешему. — Я думала, что вы боитесь огня. — А кто ж егось не боиться-тось?! — удивился тот в ответ и пошел рыться в сундуке. Открыв его, он перебирал лежавшие там старые вещи. — Огонь не управляем, силен и опасен! Уничтожаеть леса, жизни зверей отбираеть! Но русская печь — это дело святое. Если печь не то’питься, значить дом угасаеть. Пришли бы раньшесь с князем, зажгли бы печку, изба бы давно сил набралася! За это время они с Яромиром нашли время только немного изучить найденные в прошлый визит в избе книги, но вернуться сюда и хотя бы убраться, наполнить жизнью избу — так и не выбрались. Поэтому сейчас Мирослава стыдливо опустила глаза на пыльный и затоптанный пол. Леший достал какую-то фуфайку из старого сундука у кровати, натянул ее на себя. Она оказалась длинной, почти до пят, поэтому он мастерски обрезал ее ржавыми ножницами. Нашел и шапку-ушанку, ему она пришлась как раз, ибо голова у него была размером с человеческую. Только вот деревянные рога мешали, поэтому пришлось сделать в шапке две дырки. Через несколько минут он был одет и подпоясан. — Ну прям жених на выданье, — нашла в себе силы усмехнуться Мирослава и тут же устало уселась на лавку. Ворон настороженно глядел то в окно, то на лешего, стараясь не допустить ничего плохого. — Так что там про белок и зайцев, Онисим? — снова спросила она у лесовика, роющегося на полках в поисках чего-то. Он тяжело вздохнул и повернулся. — Что с ним станеться?! Он до утра сам можеть пол леса перегрызть, никтось ему не опасен! Мирославу словно окатило ледяной водой, а Персей перелетел с подоконника на стол, вслушиваясь. — Как это: может перегрызть? — спросил ворон вместо потерявшей дар речи девочки. — Ну вы его видали?! Зверюга же! Глаза горять, слюни текуть, клыки, как сабли, лапы, как у медведя'! — Ты думаешь, что тот волк, это Яромир?! — изумилась Мирослава, глупо разулыбавшись. Ее сознание сейчас было готово разорваться от эмоций и усталости одновременно. — Я не думаю, а знаю, — утвердительно и уверенно сказал леший, пошурудив пылающие полешки кочергой. — Князь наш — проклятый волколак. Повисла тишина, от которой у Мирославы зазвенело в ушах. Где-то в печке громко треснуло горящее бревнышко, и нервная система, струны у которой и так уже были сильно натянуты, дала окончательный сбой. — Что за чушь? — спросила девочка, резко поднимаясь со скрипучей скамьи. Онисим не попятился, а наоборот, сделал шаг ей навстречу, но повернулся к ворону. — Ну ты-то, гавран, разве ничегось странного в парнишке не замечал?! Не дрожала душонка твоя птичья, когда он рядом находился?! Не испытывал ли ты страха беспричинного, а?! Ворон только кивнул, подтверждая сказанное. Именно такое он и ощущал в присутствии друга его ведьмы, однако не придавал этому большого значения, либо же не хотел почем зря на парня наговаривать. — На молодом князе столько оберегов и амулетов, что сразу и не разберешь, в чем тут дело. — Оборотень, перевертыш, вервульф, волколак, называй, как хочешь! Но этого не отнять! И ты его сейчас видела! Мирослава отрицательно покачала головой, которая, казалось, сейчас расколется от подступающей мигрени. Леший цокнул языком. — Ну-ка, вспомни, девица, когда княже наш болееть? Обычнось раз в месяц? Она заторможено кивнула, вспоминая. — Так, — в ответ кивнул Онисим. — И всегда в полнолуние? Тут ей пришлось напрячься. В школе они, конечно, отслеживали лунные циклы на Звездологии, но она никогда на них не заостряла внимания. Единственной точкой отсчета можно было брать ночи игры в «шабаш». И, если ее не подводила память, именно в ночь полнолуния Яромира всегда клали в медзнахарские палаты. Но болезнь представлялась как грипп, простуда, воспаление легких или что-то вроде того. Он быстро слабел, и у него поднималась температура, никаких намеков на оборотничество и привязку к лунному циклу! На вопрос лешего она так и не ответила, а просто ходила по избе, шагая из угла в угол. Затем девочка встала у низкого окошка, оперлась о стену и вгляделась сквозь грязные стекла наружу. Вдали виднелся только темный зимний лес, такой высокий и статный, а где-то среди сугробов и деревьев бегал ее друг, размахивая волчьим хвостом. Что... за... бред!!! В то же время Онисим уже вскипятил растаявший снег и заварил какие-то листья, чей сладкий пряный аромат стал разноситься по избе. Он хлебал чай, с упоением присербывая и причмокивая. Ворон сидел все там же на столе, тихонько ожидая, когда наступит утро. Когда ноги стали подкашиваться от усталости, Мирослава села на лавку около стола и оперлась на него руками. Стало клонить в сон, и девочка уронила голову на сложенные руки. Не успела она, как ей показалось, даже уснуть, раздался какой-то шум, от которого юная ведьма резко подскочила. Пол Избушки кренился то в одну, то в другую сторону, от чего Мирослава, минуту назад еще сладко спавшая, чуть не потеряла равновесие. Изба кряхтела и как-то недовольно кудахтала, а Онисим, бросив кружку, побежал к печке, следя, чтобы не выпали из ее устья жаркие поленья на деревянный пол. Персей летал и каркал, забыв, что умеет говорить по-человечески. Мирослава подскочила к двери и широко распахнула ее, пытаясь понять, что так взбудоражило бедную Избушку. Всматриваясь вдаль, она снова ничего не могла разглядеть. Немного посветлело, но зимний рассвет еще полностью не расцвел. Но тут, когда девочка посмотрела вниз, то резко замерла. Внизу, скалясь, бегал волк, пытаясь не попасть под лапы их зачарованного домика, в то время как разбушевавшаяся изба изо всех сил старалась наступить на него, что неминуемо привело бы к гибели животного. Точнее, ее друга. Этот волк же был им? Точнее, Яромир был этим волком? — Встань ровно, истеричка ты куриная! — закричала Мирослава, когда почувствовала, что к ней вернулась способность ясно мыслить. Изба резко остановилась, а волк тотчас упал в снег в неестественной позе. — Опустилась! Немедленно! — Ты чевось творишь, окаянная?! — рядом оказался Онисим, которому совершенно не нравилась идея встречаться с волком, от которого они совсем недавно еле удрали. Яриловка не ответила, а когда до земли оставалось меньше метра, спрыгнула в сугроб и, высоко задирая ноги, бегом пробиралась к животному. — Чтоб тебя, княже, белка ты чернобыльская! — ворон вылетел следом и, не став садиться на плечо юной ведьмы, начал кружить вокруг волка. — Да какая ж белка-тось, он волчара размером с огромного медведя'!!! — возмущенно кричал Онисим. — Он ранен! — изрек Персей и сел на снег, скача по сугробам к яриловцу маленькими прыжками. Мирослава осторожно подошла ближе и увидела, что снег в ближайшем радиусе был окрашен красным. Волк часто дышал и, когда почуял человека, тихо зарычал. — Мы тебе поможем! — тихо и спокойно говорила девочка, хотя ее била крупная дрожь от страха, расползающегося по всему телу. — Яромир, все будет в порядке! Услышав знакомое имя, парень, чьим сознанием сейчас по большей части овладел волк, чуть притих и попытался вспомнить, от чего ему был знаком этот голос. — Аккуратно! — тихо прокаркал Персей, когда яриловка села на колени рядом с волком. Он был намного крупнее своих собратьев, скорее размерами и, правда, походил на медведя. Черная густая шерсть без единой белой волосинки казалась шелковистой, но Мирослава не разрешила себе просунуть пальцы сквозь его «шубу». Где-то в районе его крепкой шеи текла кровь, а сам волк тихо поскуливал. — Мы тебе поможем, мы тебе не навредим! — словно мантру повторяла девочка, не зная, можно ли было смотреть животному в глаза, и на всякий случай отводила взгляд. Когда рычание стихло, и ей наконец удалось кончиками пальцев дотронуться до плеча волка, она почувствовала влагу. Липкую, вязкую и теплую. Ее тут же затрясло еще больше, и волк вновь зарычал, интуитивно почувствовав чужое волнение. Руки так тряслись от страха за жизнь друга, что попробовать поднять его магией она даже не подумала. — Надо перенести его в избу! Персей, ты сможешь его поднять? Ворон, как показалось, чем-то подавился. — С ума сбрендила?! Да он не меньше шести пудов весит! (Примечание — 1 пуд~16,3кг) Мирослава закусила нижнюю губу, соображая. — Онисим! — никто не отозвался. — Не заставляй меня орать, черт рогатый, а то вышвырну поганой метлой из избы и больше ходу в нее знать не будешь! Тут же из-за дверного проема выглянул леший, чуть опешивший от такой наглости. — Попрошу поуважительнее, я все-такись не... — Ты сейчас либо мне помогаешь, либо я завтра же спалю этот лес дотла! — зашипела Мирослава, чувствуя, что начинают подкатывать слезы. Если Яромир умрет, это будет полностью ее вина. — Подними его и отнеси на стол! Ты же должен оберегать своих подопечных, живущих в твоем лесу! Кажется, эти слова подействовали, и леший щелкнул пальцами. Волк, уже начавший терять сознание, взмыл в воздух. Его нес поток зимнего ветра. Через минуту все находились в натопленной избе, столпившись вокруг кухонного широкого дубового стола. — И что же ты будешь делать с ним?! Первокурсница! Знаний в голове ноль! — недовольно бурчал леший, со страхом глядя на волколака. — Сколько времени? — спросила Мирослава, ни к кому конкретно не обращаясь. — Через минуту рассвет на землю ступит, — в своей замысловатой манере ответил Онисим, не дав четкого ответа на вопрос. Секунды текли медленно и тягуче, словно смола из молодого дерева, но вот шерсть на волке стала резко укорачиваться и будто втягиваться внутрь. Рост волка тоже стал уменьшаться, а кости сужаться. Когда появились первые голые участки кожи, Мирослава отвернулась и ринулась искать, чем можно накрыть друга. Схватив с печи, где был настил в виде спального места, нагретое одеяло, она пошла обратно, не отрывая глаз от своих валешей. Леший цокнул языком и вырвал одеяло из ее рук, накидывая его на раздетого парня. Когда яриловка подняла глаза, то сказать, что она ужаснулась, это не сказать ничего. Лицо друга было смертельно бледным, губы синими и обескровленными, шея и грудь изодраны. Сам же парень был почти весь в крови. В своей или там присутствовала еще чья-то, оставалось загадкой. Несмотря на то, что на волке все заживало, как говорят в народе, «как на собаке», тут было еще много работы. Единственное, что могла сделать первокурсница без особых талантов и наследственных даров, как справедливо заметил Онисим, это очистить кожу. — Тергере! — на латинском произнесла Мирослава, направляя перстень правой руки на друга. Кровь стала исчезать, оставляя затягивающие порезы и все еще кровоточащую рану на шее. Вот это уже было проблемой. Леший, снова недовольно цокнув языком, открыл дверь и ушел. — Куда он?! Вот же черт хитрый, чуть что, так сразу свалил!!! Что ж, придется думать самой. Девочка полезла на полки, ища что-то, что могло бы остановить кровотечение. Но избушка была необжитой минимум лет десять, и все припасы, которые здесь имелись, давно потеряли волшебные свойства из-за закончившегося срока годности. Когда истерика была на подходе, а обыск полок с облезшими травами и заплесневелыми настойками не принес результатов, Онисим вернулся в избу. — О, а мы как раз говорили, что бы мы без тебя, леший наш дорогой, делали! — каркнул ворон, желая пристыдить свою "воспитанницу". Та лишь раздосадовано поджала губы. Онисим, не учуяв в его словах подвоха, подошел к печи, быстрым движением достал несколько зеленых листочков, взявшихся неведомо откуда в зимнем лесу, и, смачно прожевав каждый, выплюнул их и приложил один к шее, второй на грудь и последний на плечо раненого парня. Последние манипуляции лешего вывели девочку, стоявшую на стульчике около полок, из состояния какого-то транса. — Ты жевал их?! Заразу же занесешь! Онисим недовольно на нее покосился и, кажется, его терпению пришел конец. — Я — хозяин этого леса! Я лечу зверей и птиц, которых нахожу больными! — начал леший, обиженно сверкая черными глазками. — И ты должна уметь все вот этось! Надо интуитивно знать, что делать-тось! А тось пока вас чему умному и полезному обу'чать в вашей школе, половина помреть без знахарей! Потеряли связь с природой! Забыли о том, как раньше лесу поклонялись, как помощи просили и дары приносили! Теперь только убиваете! Уничтожаете! Портите и пакостите! Люди стали теми же демонами, думающими только о себе! Ты! Он ткнул кустистой лапой в Мирославу, которая так и стояла растерянная на хлипком стуле около полки. — Твоя связь с природой сильнее, чем у многих! Ты умеешь общаться с нечистью! Думаешь, Избушка каждой шастающей по очарованному лесу девице подчиняется! Кабы не так! Ты истинная ведьма, не просто ведьмаг! Поняла?! Да ничего ты не поняла, как лопух глазами стоишь лупаешь... Это была самая длинная речь, которую слышала Мирослава от лесовика. Его слова тяжело проникали в уставшее сознание первокурсницы. Леший снова подкинул еще несколько полешек в печь, по-видимому, пытаясь себя чем-то занять. Яромир тихонько застонал и открыл глаза. Он недолго смотрел в потолок, а затем чуть повернул голову вбок. Мирослава мигом подскочила и встала так, чтобы ему было видно ее лицо. — Ты в безопасности, все хорошо, — зашептала она, натягивая повыше лоскутное одеяло. Парень скривился. Каждое движение отдавалось болью во всем его ослабшем теле. — Где я? — раздался его еле различимый хриплый шепот, и он зажмурился. — В Избушке на курьих ножках, — ответила Мирослава, и молодой волколак снова посмотрел на нее. — Мы в лесу, уже начался рассвет. Он ошарашено смотрел на подругу, пытаясь остановить поток мыслей в больной голове. После ночи в теле волка ему было тяжело сразу перестроить сознание. — Я... Я не причинил тебе зла? — Нет, — она активно замотала головой. — Видишь, я невредима, все хорошо! Со мной леший Онисим и Персей! Тут лесовик толкнул ее в бок. — А ну, поди сюды. Мирослава неохотно отвернулась от друга и подошла к печи. — Кружку бери, — кивнул он на сушку для посуды. А когда Мирослава вопросительно подняла бровь, то недовольно поджал губы. — Бери кружку, говорю тебе! Когда та оказалась в руках девочки, леший кивнул на сложенные в ряд травы на стареньком, но вроде бы чистом полотенце. — Не обязан, но, похоже, кроме меня этогось никто не сделаеть, — пробурчал лесовик и вздохнул. — Слушай и запоминай, соломенная твоя голова! Мирослава округлила глаза, пытаясь понять, что же он от нее хочет, когда там, в метре от них, на столе истекает кровью человек. — Многие травы содержуть в себе витамины, дубильные вещества и... — начал Онисим и, увидев удивление в глазах своей «ученицы», добавил:— Не только магией полна природа наша-то, но и такими воть свойствами, да-да! Не ваши ученые первые разобрали все на меленькие частички! Мы тоже кой-чего смыслим! Так воть... Леший выражался так, будто совсем недавно читал статью из учебника по знахарству. Рассказал ей, что витамин К, так необходимый организму, содержится во многих травах, растущих прям у нас под ногами в каждом лесу. А без этого витамина организм не может вырабатывать вещество, помогающее сворачивать кровь. Среди таких трав были бадан, кровохлебка, крапива, белая омела, черноплодная рябина, горец печучуйный, пастушья сумка, хвощ, мокрец, тысячелистник, манжетка обыкновенная, козья ива, лекарственная медуница, курильский чай и другие. Каждая из трав применялась при легочных, геморроидальных, кишечных, желудочных, маточных, носовых, наружных и других кровотечениях. Обладают они помимо кровоостанавливающего свойства также и антисептическими, противовоспалительными, гемостатическими, противодиарейными и обволкаивающими лекарственными особенностями. Кое-что из этого Мирослава знала из уроков Дарины Павловны по Гербологии и травничеству, но невозможно все разом изучить за три месяца учебы, согласитесь? — Теперь подумай, или почувствуй, какая из этих трав нашему волколаку поможить? Яриловка глянула на шесть пучков травы, аккуратно разложенных в ряд. Где-то лежали листья, где-то стебли, где-то корневища. Сразу узнав в одном пучке корень кровохлебки, она взяла его и приняла в руки поданный лешим нож. Нарезав на не очень крупные и не сильно мелкие кусочки, скинула все это в чугунок и взяла пучок тысячелистника. Он был иссушен и хорошо поддался перетиранию в порошок. Смешав эти две травы, Мирослава залила их кипятком и прокипятила пять минут, изредка помешивая железным половником. Онисим, наблюдая за ней, снова подошел ближе. — А теперясь скажи: «Не гори, рана, не боли. Ни с кровью, ни с гноем. Затяни раны Яромира, Сварог, останови кровь из них. Ключ, замок». Мирослава нервно кивнула и, глядя на горячий отвар в кружке, зашептала наговор. Сцедив наскоро остуженный отвар в кружку, она поднесла его к Яромиру, который все это время изредка постанывал, то и дело проваливаясь в забытье. Приподняв его голову, приблизила кружку к бледным губам друга. Он аккуратно выпил горячее снадобье, не обращая внимания на то, что еще не остывший кипяток обжигает рот. Вскоре трава, которую положил Онисим на раны, ею, кстати, оказался обычный подорожник, а также выпитый отвар, сделали свое дело. Кровь остановилась, а волчий ген смог быстро затянуть раны тонкой корочкой. Конечно, останутся шрамы, но не в силах пятнадцатилетней школьницы было исправить и это. Почувствовав прилив сил, парень приподнялся, только сейчас поняв, что лежит под одеялом совершенно голый. Он бы точно покраснел, если бы не потерял столько крови. Оставалось только надеяться, что подруга не видела его в том, в чем мать родила. Отыскав в Избушке хоть что-то, что могло сойти за нормальные подходящие вещи, Мирослава протянула их Яромиру. Взглянув на него чуть позже, девочка еле сдержала смешок, ибо зеленые штаны-подстрелыши, доходившие ему до щиколоток, еще и очень объемные, совершенно несуразно смотрелись с белой рубахой женского покроя и накинутым сверху полушубком, изъеденным молью. На ноги они натянули ему длинные красные вязаные носки, а ввиду отсутствия в избе валенок на ноги нацепили старые калоши. На голову, взмокшую после лихорадки, повязали шерстяной платок, обмотав им несколько раз вокруг шеи. Ну, как говорится, чем богаты! Избушка отвезла их к опушке леса, выходящей прямо к школе. Леший, растерявший за ночь весь присущий ему оптимизм, достал пакет конфет, кинул одну в рот и, молча, махнул лапой всем на прощание, уезжая на Избушке обратно. Он будет временно в ней жить, чтобы та не дичала, да и порядок там наведет. Пройдя по сугробам, два подростка тихо шли по школьному запутанному корпусу, никого не встретив на своем пути и на лестнице в хребет. Мирослава поддерживала друга под руку, так как периодически он почти оседал на пол и совершенно отказывался идти к медзнахарям. Поскольку прошло уже несколько минут, как закончился комендантский час, ребята спокойно зашли в «курятник». Персей сидел на плече у девочки. Сегодня он был каким-то притихшим, видимо, даже для него это все оказалось чересчур. Мирослава не стала расспрашивать друга о подробностях его ночного путешествия, не уверенная, что имеет на это право. Да и сама была такой уставшей, что, попрощавшись с Яромиром, разодетым как бродячий старообрядец в день колядок, тихонько прошла в свою комнату сквозь гостиную блока "Терем", в которой царил полный порядок, несмотря на большое ночное празднование. Девочки еще спали, было только пятнадцать минут восьмого. Темнота из-за зимнего позднего рассвета и задернутых штор помогла яриловке тут же уснуть, как только они с Персеем устроились на ее кровати.ᛣᛉ
После ночи, когда Мирослава и Персей узнали, чем болел Яромир, девочка проснулась уже ближе к вечеру. Одногруппницы ее не будили, решив, что «звезда шабаша» просто долго гуляла и отмечала победу. Проснулась она, когда на улице начало темнеть, и сквозь окна из хребта виднелись ранние вечерние сумерки. Тело ломило после больших физических нагрузок, голова казалась чугунной от новой информации. Полежав еще полчаса в смятой постели и быстро приняв для себя решение, что новые обстоятельства из жизни друга никак не повлияют на их дружбу, решительно встала и собралась на ужин. Ворона уже не было в комнате, видимо, тоже улетел пощебетать с собратьями в птичник, а если быть честным, то скорее, чтобы подъесть у них из кормушек. Несколько дней продолжалась игра «догони меня». Догоняла Мирослава, а Яромир убегал. То, что произошло и вскрылось, явно не входило в его планы, он совершенно не был готов к тому, что кто-то будет так много знать о его секретах. К тому же, это не был какой-нибудь банальный секрет о том, что периодически у него вылезает противный лишай, или он болеет вонючей гнойной ангиной. Нет, он был проклят и очень опасен, абсолютно непредсказуем и даже жесток, а еще не мог себя толком контролировать. Перед тем, как ему надо было отправиться в школу на учебу, отец, вызвав сына к себе в кабинет, строго настрого приказал не сближаться с кем-либо. Несмотря на то, что мужчина, хоть и был холоден, все же всегда вытаскивал младшего отпрыска из передряг, но и срывал свою злость за произошедшее он тоже на нем же. А злость его порой не знала границ. В конечном итоге, пять ударов плетью для Яромира стали простым будничным времяпрепровождением. Его спина быстро восстанавливалась, и лишь кожа на ней становилась грубее и невосприимчивее к боли. Мальчик рос, болезнь с каждым полнолунием проявляла себя сильнее и агрессивнее, поэтому ночи в подземельях летней усадьбы, куда его отвозил Владимир или кто-то из прислуги, тоже перестали навевать страх. Ведь самым большим ужасом в округе был именно он, Яромир. Лишь поначалу маленькому мальчику было страшно, холодно и больно, когда его запирали за железной дверью темницы. Потом слезы как-то сами перестали катиться из глаз, а ночь полнолуния и темница стали обыденностью, принятой им участью. Подрастая, юный волколак научился игнорировать и не реагировать на явное обожание отцом своих старших сыновей, делая вид, что такова его судьба. Он перестал доставать отца вопросами, перестал делиться детскими радостями и открытиями. Они не проводили время за совместными играми в шахматы, не катались на конях по полям и не ездили на охоту. Парень с самого мальства всегда стоял в стороне и слушал, как отец холодно представляет его своим подчиненным и знакомым, посетившим их дом по какому-либо случаю или празднику. Темы сразу уводились в другое русло от младшего сына Полоцкого. И никто из этих мужчин и женщин даже никогда и не пытался спросить у властного Борислава Мстиславовича что-то большее о маленьком Яромире. Именно поэтому, когда подросток, заблудившийся на горе Манарага, встретил такую же испуганную, как и он сам, девчушку, которую, как оказалось, зовут Мирослава, решил наплевать на приказ отца. Он и сам не заметил, как подружился с ней. Будто волею судьбы они не только попали в одну общину, но даже и в одну группу. А дальше и сели за одну парту, держась друг за друга, как за спасательный круг в чужой обстановке. Это было странно, но Яромир, обладая волчьим чутьем, ясно ощущал ее взаимность и искренность, поэтому не смог оттолкнуть. Но всегда в его сердце таился страх. Сначала этот страх был о том, что юная ведьма может испугаться и станет его презирать, тем самым разрушив их и так хлипкую дружбу. Затем, когда Мирослава стала ему знакома лучше, он понял, что девчушка не из тех, кто робеет перед трудностями, она ему это уже не раз доказывала. И вот страх перерос в искреннее переживание за то, чтобы сохранить ей жизнь. Не дать самому испортить существование Мирославы, повесив ей на шею ярмо со своим именем или, еще хуже — обречь на вечные муки, если когда-то изувечит ее. Но как бы он не старался, кое-что из этого все-таки произошло. В ночь декабрьского полнолуния яриловец решил, что не может пропустить первый матч подруги. Сидел на скамейках трибуны, и его периодически потряхивало, когда из-за плотных туч в зимнем небе вдруг показывалась яркая луна. Погода была странной. То шел снег, то уже небо было чистым. В такое время ему было хуже всего. Но парень знал, раньше полуночи превращение не начнется, у него будет время изолировать себя от других. Когда Вершинин, на которого Яромир еще злился за его статейки в газете, поймал Мирославу и сам чуть не разбился, злость мигом прошла, сменившись большой благодарностью и уважением к другу. Иванна и Астра тут же сорвались проводить Никиту в медзнахарские палаты, а Полоцкий остался досмотреть второй период. Подруга своим полетом вызывала у него дикий восторг от игры, но его обострявшиеся волчьи инстинкты порой не давали спокойно сидеть на месте или видеть картину в целом. Его лихорадило. Игра закончилась на пятьдесят третьей минуте, когда Мирослава закинула невидимый мяч. Эти семь минут до полуночи были его спасением. С бешеной скоростью, с которой он, как ему казалось, никогда не бегал, мчался мимо стадионов в школу. Бежать в медзнахарские палаты было поздно, ибо знахари не успеют дать ему лекарство и закрыть в специально оборудованной комнате. Поэтому оставалась только Заколдованная Пуща, добраться до которой было быстрее. Пробежав по коридорам школьного корпуса в самый низ в человеческом облике, в лес уже вбегал большой черный волк, кости которого минутой ранее сломало все разом, вывернув юношу словно наизнанку. То, что происходило дальше, парень помнил плохо. Не умея полноценно контролировать свое сознание в волчьем теле, он полностью поддавался его желаниям и инстинктам. Яриловец точно помнил, как охотился за зайцем, бегущим в свою норку, когда унюхал знакомый аромат... барбариски? Он бесшумно побежал на запах, а когда увидел девочку с вороном на плечах, да мутное неразличимое для волчьего глаза существо, похожее на образ ходячего дерева, волк притаился в сугробе. Но тут появился еще один запах. Запах крови, гнили, мертвечины, от чего даже у волка появился рвотный рефлекс. Он, посильнее оттолкнувшись волчьими лапами от земли, точно знал, что существо, от которого исходила такая вонь, захочет полакомиться человечинкой. Разум человека боролся и давал импульсы волку защитить юную гостью леса от кого бы то ни было. Он завыл, давая знак лешему и ворону уводить Мирославу из леса в школу. Это ведь была его подруга! Он знал ее запах! В лесу опасно, бегите! Зловонное существо ползло практически по пятам школьницы, наслаждаясь запахом ее молодой крови, но никак не ожидало, что с другой стороны лесной поляны на него выскочит огромный волк. Таких в этом лесу точно не водилось. Следующее, что помнил Яромир, это как он очнулся в Избушке, лежа на столе. Да и те воспоминания, которые находились в его голове сразу после возвращения в сознание, уплывали, словно мука через сито. Сплошные образы и несвязанные друг с другом события, перемешанные со сновидениями после обратного превращения в человека. Астра, Иванна и Никита не раз спрашивали Мирославу, что случилось у друзей на этот раз, и почему они снова избегают друг друга? — Все нормально, — отмахивалась девочка и криво улыбалась, словно ее заставляли это делать наперекор острой зубной боли. Ну не могла она им что-то рассказать, не ее это была тайна. Хоть и не до конца понимала, почему от нее отвернулся друг... Сразу после декабрьского полнолуния и игр в «шабаш», состоявшихся в ту же ночь, вся школа стала готовиться к наступающему Новому году. Праздник этот отмечался согласно современному календарю вместе со всеми странами-собратьями. Колдуны и ведьмы не забывали традиционных народных славянских праздников, но и не сопротивлялись изменениям, которые ввел еще Петр I, перенесший в 1699 году новый год с первого сентября на первое января. Так византийский календарь сменился григорианским с легкого указа императора. Он велел всем наряжать елки, запускать фейерверки, на улицах жечь костры из дров, хвороста и смолы, которые не должны были гаснуть до конца праздничной недели, заканчивающейся 6 января крестным ходом. Что ж, в Российской империи Петр I сыграл немаловажную роль для ее экономического, военного, социального, политического, образовательного развития и других соприкасающихся отраслей, усилив мощь государства в сотни раз. Но для Мирославы, как для юной особы двадцать первого века, он был лишь страницей из учебников истории и напоминанием, что его пра-пра-пра (и до какого там колена считать?) внучка учится с ней в одной школе. Но вот за реформу в праздновании Нового года она была ему благодарна больше всего. В Ведограде витала праздничная, по-настоящему волшебная атмосфера, побуждающая с трепетом ждать каникул, подарков и гуляний. Единственным омрачающим пятном были полугодовые итоговые контрольные в последнюю неделю учебы. Надо было выучить то, что уже было пройдено на занятиях. А также учителя предупредили: будут спрашивать и то, что задавали изучать самостоятельно, а это, к сожалению учеников, было больше половины тем из учебников. Но несмотря на то, что магические славяне приняли современный календарь праздников, они не забывали про старые традиции. Так в декабре отмечался еще и день зимнего солнцестояния, самого короткого дня в году и самой продолжительной ночи. Приближался славянский праздник Карачун, отмечался он приблизительно с двадцать первого на двадцать второе декабря, а, если быть точнее, дата «плавала» из года в год в зависимости от природных показателей. — Это не входит в нашу образовательную программу, но меня попросили провести первогодкам, скажем так, экскурс в историю, — говорил Константин Петрович Афанасьев, преподаватель по Славянской мифологии. Мужчина был одет в свой незаменимый черный классический костюм с портупеей на талии. Он, в отличие от других учителей, не утеплялся в меховые жилетки и валенки, будто в школе было по-прежнему тепло и сухо, как в сентябре. Казалось, что учитель вообще не чувствует холода. Константин Петрович сложил руки в замок на груди и смотрел на класс, опершись бедром о столешницу учительского стола. В кабинете собрался весь поток первого года ярилиной общины. В отличие от своего преподавателя, школьники мерзли и постоянно болели, несмотря на теплые валеши, надетые на вязаные шерстяные носки, и меховые жилетки поверх школьных мундиров. Девочки перестали носить юбки, сменив их школьными брюками. — Праздник Карачун не отмечается так, как мы привыкли праздновать Новый год или Рождество. Никакой помпезности, криков и плясок, никакой выпивки и драк. На последнем слове он чуть понизил голос, и четыре группы учеников притихли. Они сразу поняли, на что намекнул учитель. — Несмотря на то, что близится контрольная неделя, и у вас и так много подготовки к Новогодним празднованиям, — продолжал говорить ровным голосом Афанасьев, — мы обязаны нести дань традициям предков. Поясняю для малограмотных, — повысил голос преподаватель, когда класс стал вести ненужные перешептывания. Дождавшись, когда все притихнут, он недовольно вздохнул, словно все это ему сильно досаждало. — Карачун праздник тайноведный и в некотором смысле сакральный. Считается, что злые духи и нечисть из мира Навь могут попасть в наш мир. А также наши предки могут прийти и посмотреть на своих потомков и на их поступки. — Погодите, — поднял руку Виталик, рыжеволосый одногруппник яриловцев первой подгруппы, — Константин Петрович, Карачун, это ведь... Дед Мороз? Так? Преподаватель чуть улыбнулся. — В какой-то мере да, есть такое мнение. Мирослава, до этого сидевшая с безучастным выражением лица, округлила глаза: она когда-нибудь перестанет удивляться? Девочка по привычке метнула удивленный взгляд на Яромира, но тот старался избегать ее с ночи полнолуния и сидел с ничего не выражающим лицом. Полная нирвана, как могло показаться со стороны. А вот внутри кипел вулкан… — Дед Мороз? — спросила Мирослава под общий гомон объединенных групп первогодок. — Он что, существует? — Стоп, славяне, погодите, — попросил всех притихнуть учитель, понимая, что многие вообще столкнулись с этим праздником в первый раз. Он часто так называл своих учеников, по традиции ведьмаговского сообщества, хотя среди них были и те, чья кровь несла память нескольких народностей. — Начнем тогда с самого Карачуна, кто же это такой? Знает кто-нибудь? Яромир? — обратился он к черноволосому яриловцу. Парень чуть вздрогнул, услышав свое имя, и встал. — Это темное божество, его еще называют Чернобог, брат Белобога, дитя Нави. Хозяин морозов и холодов, зимы в целом, — отрапортовал Полоцкий, и класс снова зашушукался. Здесь было много ведьмагов и ведьм из семей простаков, поэтому некоторые школьники, равно как и Мирослава, многое слышали в первый раз. — А еще его называют Кощеем, — сказала Вика Сечко, сидя за передней партой с Настей Русак. Класс захихикал. — Имеют ввиду не сказочного персонажа Кощея, Виктория, — обратился к ней Афанасьев. — А его прообраза, то есть сильного божества, управляющего холодами и смертью, как уже правильно сказал нам Яромир. Карачун и, правда, порождение тьмы, злой дух, сокращающий жизнь и приносящий смерть в юном возрасте. Однако он справедлив, это его достоинство. Помимо прочего его еще кличут Дед Трескун, Зимник, Студенец, в честь декабрьского месяца. — Поэтому день темного духа отмечают в самый короткий день в году? — спросила Астра, кутаясь в теплый шерстяной голубой платок, надетый поверх меховой жилетки. — Именно, — кивнул преподаватель. — Согласно приданиям, выглядит Карачун как седовласый старик с длинной бородой. В руках у него всегда его волшебный посох, на плечах теплая голубая шуба, вот как твой платок, Астра, — указал он на свою ученицу, и та показательно выпрямила спину, когда все повернули голову в ее сторону. — Именно поклонение, или скорее почитание Карачуна, как верили наши предки, помогло выстоять на Ледовом побоище, выиграть войну с Наполеоном, Великую Отечественную войну, когда наши враги бежали подальше от наших суровых зим. Дабы не углубляться во всю лекцию, которую прочитал им Константин Петрович, Мирослава поняла, что все две недели до двадцать второго декабря, надо было держать пост и обет «молчания». То есть не ругаться, не «выносить сор из избы». Но из-за подготовки к «шабашу» в ночь на двенадцатое декабря одна неделя почти полностью выпала. Поэтому сейчас в срочном порядке требовалось проводить некоторые обряды. В спальнях и гостиных должен постоянно в очагах гореть огонь, а также свечи, они помогали очищать помещение, сжигать напряжение и проблемы. Одним вечером староста первогодок яриловцев Александра собрала всех девочек в одной из гостиных и провела свой обряд, положенный в преддверии Карачуна. По всей комнате горели свечи, а девочки писали на листках все скопившиеся за год негативные эмоции, вредные привычки и события, которые не принесли пользы, а затем писали им замену. Мирослава написала, что драться стала чаще, чем раньше и хотела стать более спокойной. Также беспокоила размолвка с Яромиром, и ее тяготило его молчание. Ей хотелось поддержать друга, но он, видимо, решил, что узнав всю правду, общаться им больше не стоит. Она очень переживала. Пожелав, чтобы все наладилось, поднесла свечку к листу и подожгла его, а затем каждая девочка прошла с импровизированным факелом по комнате, беспощадно задымляя ее. Пепел выкидывался в форточку. На другой день зажигались пучки шалфея, он является сильнейшим очистителем. Девочки, держа в руках тлеющие веточки, обходили свои гостиные и спальни, очищая помещения от негатива и ссор, которые частенько разгорались в юном женском коллективе. Далее зажигалась полынь, она нейтрализовала остатки шалфея и была способна выгнать из дома любую нечисть. Следующим зажигался можжевельник. Он избавлял от так называемых Навьих сущностей, охранял дом и защищал от порчи, магических нападений. После поджигания зверобоя и различных ароматических благовоний в комнатах стоял такой кумар, что слезились глаза, и хотелось постоянно чихать, а еще выйти на свежий воздух. Прям в форточку. Персей резко изъявил желание слетать в птичник уже после полыни, и Мирослава ему искренне позавидовала. Потому что неизвестно, что было лучше: запах птичьего помета или удушающий дым, грозящий иссушить глаза и вызвать дикую аллергию. Помимо обрядов и традиций близилась контрольная неделя, и приходилось учить много материала по всем предметам разом, сдавать практику и семинары, не спать ночью и следить за звездной россыпью на небе для карт по Звездологии, оттачивать заклинания. Также продолжались тренировки по «шабашу», выбивающие последние силы. Хотелось просто каникул, домой, к родным, праздновать самый теплый и семейный праздник, беззаботно играть в снежки и кататься с горки на ледянках... Но контрольных, как казалось, меньше не становилось. Еще было тяжело от того, что Яромир, сидя рядом с ней за одной партой, очень умело ее игнорировал. Но делал это так, что остальным казалось, будто их дружба стала чуть прохладнее по какой-то причине. Но никто и не догадывался, что могло произойти что-то более серьезное. Девочку это раздражало еще сильнее. Мирослава сидела рядом с другом-волколаком и думала лишь о том, что в каждой сказке не такая уж и малая часть выдумки. Она прочитала в старой рукописи, что превращения проклятых оборотней были очень болезненными, особенно у молодых особей, не умеющих или не желающих принимать свою сущность. Ей было абсолютно наплевать на то, что он мог представлять для нее какую-то опасность. Мирославе было безумно жаль друга, раз в месяц мучавшегося в страшных болевых агониях. Парень сидел и без лишних эмоций записывал лекции на листы пергамента, не обращая внимания на пристальный взгляд подруги, решившей брать его, так сказать, измором. Но ни прожигающий взгляд, ни просьба одолжить запасное перо для ручки или чистый пергамент не заводили разговор дальше дежурных «спасибо» и «не за что». И Мирослава с тревогой осознала: их дружба затрещала по швам…