Второй

Окна сегодня не пропускали ни одного звука со двора, и из-за этого намного громче казалось всё, происходившее в классе. Ве бубнил себе под нос, Уна то и дело вздыхала, под Леофом скрипел балансирующий на двух ножках стул, Томар чесал затылок. Альберт аккуратно положил ручку на исписанный с двух сторон лист и сверился с часами над доской. — Одна минута, — в тот же момент объявил Дженкинс. Зоя ахнула, Бренги выругался, чаще застучали о парты кончики ручек и карандашей. Альберт отодвинул листок с тестом на самый край парты. Начнёт проверять — всё пропало, он перестанет понимать, правильно ли хотя бы имя своё написал. А сами вопросы оказались не слишком-то сложными, да и вряд ли результаты будут иметь большое значение. То ли дело практическая часть. Альберт посмотрел на учительский стол. Почётное место на нём занимала сегодняшняя вершительница судеб — коробочка с билетами. С двух сторон от неё выстроились ряды разнокалиберных артефактов. В основном это были цилиндры из светлой древесины берёзы, но затесался и более тёмный полосатый ясень, а при виде белого кубика из граба у Альберта немедленно зазудели пальцы, ещё помнившие зачёт по артефакторике. Все деревяшки были утыканы металлическими проводниками — круглыми пластинками, или трубками, или полосками, — а некоторые почти полностью скрывались под латунными корпусами. Позади этой немного даже устрашающей батареи виднелся хрустальный шар, наверняка образцовой чистоты и прозрачности, но сейчас вынужденный казаться застиранно-чёрным из-за сидящего за столом Дженкинса. — Закончили. — Преподаватель вытянул руку вперёд. Лотта протестующе пискнула и попыталась прихлопнуть ладонью недописанный тест, Ве недовольно цокнул языком, а Альберт едва успел поймать свою ручку, когда листок взвился в воздух и устремился к учительскому столу, по пути образуя вместе с чужими работами неровную стопку. Поднявшееся было оживление сразу сошло на нет, как только открылась дверь, впуская в класс госпожу Селиф, неизменную представительницу Низшего правительства в экзаменационной комиссии. — Здравствуйте, четвёртый курс, — строго произнесла она и направилась к своему месту за столом. — Здравствуйте, госпожа Селиф! — не в меру восторженно выкрикнул Бренги, перекрывая нестройный хор ответного приветствия. — Очень рады снова вас видеть! Как ваше самочувствие? Само собой, никто в действительности не был рад её видеть. С седыми до жемчужной белизны волосами в аккуратной причёске, одетая в прямую юбку ниже колена и мягкую серую кофту, в вязаных чулках и растоптанных туфлях, госпожа Селиф могла показаться чьей-то заботливой городской бабушкой, у которой в соседнем кабинете заготовлена большая тарелка с плюшками и сладкий чай. Но образ рушился, стоило заметить её холодный цепкий взгляд и тонкие губы с опущенными уголками, как будто она постоянно высматривала что-нибудь, чем можно быть недовольной, и всегда успешно находила. Второе впечатление оказывалось более верным. «Выучили только первый билет и надеялись на удачу? Хотелось бы знать, на что вы рассчитываете с таким отношением? Если моя память меня не подводит, у вас ещё в прошлом году были пробелы в этой теме, вы что же, ничего не предприняли?» А ведь её задачей было всего лишь информировать Низшее правительство об освоении программы, но карга всё поняла по-своему и активно воспитывала учеников Шаннтога хотя бы несколько дней в году. Интересно, в боевой магии она им тоже задаст жару? Следом вошёл господин Макдуф, чуть не вдвое выше Селиф ростом, пышущий энергией, густая борода горит янтарём на камзоле цвета морской волны с серебряной вышивкой. — Доброе утро, боевые маги! — подмигнул директор. — Ну сейчас вы нам покажете, а? Альберт подавил улыбку. Весёлое добродушие Макдуфа могло бы ослабить напряжение, если бы его нарядная одежда и вся торжественность обстановки не напоминали: Макдуф присутствует в комиссии не как директор Шаннтога, а как представитель Ковена. Альберт глубоко вздохнул, пытаясь выгнать из груди противный холодок. Случись ему оплошать, рука улыбчивого бородача не дрогнет, выводя в ведомости: «Альберт Дьюри: безнадёжен», ну или что там они пишут. Хотя с чего бы ему оплошать? Жаль, что быть уверенным в себе — это совсем не то же, что ни капельки не волноваться… Наконец экзаменаторы расселись за столом, причём Селиф и Дженкинс синхронно сделали вид, что друг друга не заметили. Селиф подцепила лежавший перед ней лист бумаги — по выражению её лица можно было подумать, что бумага не оправдала ожиданий, — и громко зачитала: — Томар Хостин! Альберт подобрался: события развивались стремительно. Пары для поединков на экзамене составлялись с учётом возможностей учеников, так что заранее было понятно, что их с Томаром поставят вместе. А значит, Альберт второй в списке: разделавшись с артефактом, Томар вернётся на своё место ждать, когда Альберт выполнит первую часть задания, а затем они приступят к дуэли. Так что долго мучиться в ожидании своей очереди не придётся. Тем временем Томар подошёл к преподавательскому столу, ещё раз учтиво поздоровался с комиссией и простёр ладонь над коробочкой. В ответ оттуда выплыл белый квадратик бумаги и лёг ему в руку. — Номер четырнадцать, — зачитал Томар, глядя в билет, и через несколько секунд добавил: — Первое задание, артефакт: атака, чистая энергия, шар. Что?! Простой снежок? И он достался Томару? — Э, это был мой билет! — громким шёпотом возмутился Леоф. Класс зашелестел на разные голоса: — Ну это вообще нечестно! — Свезло, чё... — Мы в тебя верим, Томар! Альберт не знал, кому сочувствовать: тем, кто мог наверняка справиться только со снежком, а теперь вытянет что-то более сложное, или самому Томару, который тоже вряд ли рад такому лёгкому заданию. Его сильные стороны — вода и точность, но вместо них он покажет комиссии, как умеет валять комок из чистой энергии. Хорошо, что есть ещё поединок. Повинуясь жесту директора, один из берёзовых цилиндров поднялся над столом и переместился на кафедру, стоявшую сегодня внутри прямоугольной площадки. Томар отошёл к противоположному краю. На атаку правильной силы артефакт ответит щитом, подсвеченным насыщенно-зелёным. Бесцветный щит — провал задания, бледно-зелёный — на усмотрение комиссии, в зависимости от результатов поединка. Томар выглядел сосредоточенным, и Альберту передалось его серьёзное отношение к простому заклинанию. Простое-то оно простое, но уровень силы требуется высокий, а попытка всего одна. Альберт намеревался одолеть Томара в поединке и хотя бы поэтому от чистого сердца желал ему победы над дурацким артефактом. Постояв неподвижно, собирая силы, Томар замахнулся, не коротко, не широко — средне, — и с силой выбросил руку вперёд. Прозрачный воздух перед старой деревянной кафедрой вздрогнул, принимая удар, и вспыхнул таким красивым лиственно-зелёным цветом, что Альберт залюбовался, забыв облегчённо выдохнуть. — Альберт Дьюри! Альберт с готовностью встал, волнение достигло предела и осталось за партой. У него есть дар, у него есть наставник, он тренировался и ко всему готов. И если уж совсем честно — он вдруг явственно понял это между третьим и четвёртым шагом к столу комиссии, — он талантливее Томара. В боевой магии — однозначно да, и сейчас важно только это. — Здравствуйте, — бойко сказал он экзаменаторам. — Здравствуй, Альберт, — улыбнулся директор. Селиф покровительственно кивнула, Дженкинс вовсе его проигнорировал. «Здравствуй, коробочка, — подумал Альберт, протягивая руку. — Давай мне любой билет, я ко всему готов. Хотя немного удачи никогда не помешает, но я справлюсь с чем угодно. Но можно и немного удачи». Аккуратный белый квадратик лёг в ладонь. — Номер восемь, — сразу прочитал Альберт. Он пробежал глазами написанный ровным почерком текст, но строчки прыгали, мешая уловить суть. Первое — артефакт, второе — поединок, три обязательных заклинания... Он начал читать заново, проговаривая про себя каждое слово. Первое задание — артефакт. Тип — защита. Заклинание — ментальный блок (воспоминание). Он собирался зачитать задание вслух, но не смог, попытался облизать пересохшие губы, но язык был такой же сухой. Ладно, значит, сегодня без лишней удачи. Ничего, подумаешь. Медленно он опустил билет на стол, в хаос из предметов. Недружелюбный чёрный зев коробочки, тусклый блеск латуни, листы бумаги, прозрачный до тошноты шар, в нём — перевёрнутый класс и цепочка с тикающими часами на груди госпожи Селиф, а поверх, как этикетка, его собственное отражение. Все молчали, и Альберт никак не мог сообразить, что делать дальше. Он посмотрел на учителя, который весь год готовил его к этому дню, и тут же пожалел. Хрустальный булыжник и то выражал больше веры в его успех, чем бесцветные глаза, застывшие в обидном подобии растерянности. Директор, ни на кого не глядя, деловито переставлял артефакты: светлый цилиндр отправился на стеллаж в углу кабинета, а со стола перед Альбертом, заставив сердце лишний раз ёкнуть, взмыл один из тех, что были целиком забраны латунью. Госпожа Селиф вертела головой, переводя взгляд с одного участника немой сцены на другого. — Что-то не так? — с нажимом спросила она, остановившись на Альберте. И тогда, снимая оцепенение, его захлестнула злость. Значит, учитель уже записал его в несдавшие, директор явно в курсе прошлой неудачи с магией разума и теперь предвидит конфуз перед низшей властью, и сама злыдня уже почуяла неладное. Он что, правда заслужил такое отношение? Альберт решительно развернулся и в три твёрдых шага оказался напротив кафедры. Госпожа Селиф придвинула поближе хрустальный шар и уставилась в него — всё ещё пустой и прозрачный — с ещё более недовольным лицом, чем до этого. Дженкинс наоборот отвернулся от шара и прикрыл глаза рукой. Заставляя себя успокоиться, Альберт вспомнил, что никто из комиссии не знал о его тренировках. Они могли знать, что он опозорился в декабре на занятии госпожи Шенди, и что потом никаких ярких успехов в ментальной магии у него не было. А он ведь дважды в неделю тренировался с Яном. Не с артефактом — на тренировки с артефактом он так ни разу и не нашёл времени, но какая разница. Было же занятие с Дженкинсом, где тот задавал свой «средний» уровень. Правда, тогда учитель должен бы помнить, что Альберт справился… Ай, к чёрту. Они хотят увидеть, на что он способен, — ему есть что показать. Альберт перестал рассматривать комиссию и сосредоточился. Итак, его крепость. Все звуки остались за толстыми стенами, из поля зрения исчезло всё незначимое. Враг смешон — кусок дерева в латунной броне, влезший на высокую кафедру, чтобы его было видно. Но защитники крепости не так глупы, чтобы расслабиться при виде хлипкого противника. Они сделают всё, на что способны. За мгновение перед стенами разверзся непроходимый ров, а бывшая на месте провала почва взлетела, рассыпаясь мельчайшими пылинками, обернувшимися золотыми искрами. Только когда мерцающая завеса сгустилась между Альбертом и артефактом, он позволил себе признаться, что это был самый тревожный момент: непредсказуемый эфир мог ни с того ни с сего вообще не отозваться. Но сейчас эйфория прошла по телу тёплой волной — стихия подчинилась. Барьер установлен. Теперь, пока артефакт неестественно медленно приходит в действие, нужно продолжать вкладывать силы в блок, уплотняя эфирный щит, уходя от внешней стены вглубь, в темноту цитадели, куда никакому врагу не добраться. Альберт почти видел — хотя, конечно, только чувствовал, — как от цилиндра покатилась энергия, подёрнув рябью разделяющий их эфир. Сейчас всё закончится — только ещё немного усилить защиту… Золотые искры ворвались в голову горячим пламенем. Не было ни удара, ни сопротивления, просто под ногами открылась огненная пропасть, опалила лицо, наполнила лёгкие густым дымом, лишила опоры, заставляя барахтаться в попытках ухватиться руками за воздух. …Посмотрим: если он хоть чего-то стоит, то выберется… Взрезанная дождём, расходится завеса дыма, открывая чёрную фигуру с равнодушно скрещенными на груди руками. Прямо здесь, перед ним, так близко, что можно вдохнуть холод. К чёрту, он не хочет выбираться. Всё, хватит, пожалуйста, пусть это прекратится. Пусть ему позволят упасть к остальным, сгореть, ничего не стоить — умереть один последний раз и больше не бояться. Холод твёрдо ударил в ладони, отдавая болью в запястья. Бездна огня сменилась шероховатым полом, впереди виднелось деревянное подножие кафедры, но запах дыма всё не уходил, и жаром обдавало лицо, и вокруг была смерть, и дождь, и… Кто-то крепко схватил его за локоть и потянул вверх. — Вставай. — ...не будет обрушивать замок нам на головы? — донеслось сквозь гул огня. — Вот это прогресс, господин Макдуф! Комитет будет очень рад узнать, каких результатов вы... В лицо дохнуло свежим воздухом, за спиной хлопнула дверь, обрубив дрожавший от негодования голос. Если он чего-то стоит... Выбрался бы он или нет? Струи ледяной воды стекают по спине под промокшей одеждой, боль чуть выше левого локтя тянет вперёд, он послушно переставляет ноги — по мокрой траве, по одиночным брызгам дождя на пыльном полу, бок о бок со своей смертью, от которой он перестал бежать. Вдруг сводящую с ума смесь запахов из прошлого и настоящего — гари, крови, морского ветра и мокрой пыли — смёл убойный букет из сушёных растений, хвои и спирта. Кудахчущий женский голос, подол платья из небелёного льна, мягкие руки вкладывают керамическую кружку между ладонями. Один обжигающий глоток — и всё вернулось на места: злой ливень, огонь и смерть принадлежали далёкому прошлому, а сейчас была только тишина лазарета, луч снова выглянувшего солнца в открытое окно... Напротив сидел Дженкинс. Сидел неподвижно, уперев локти в колени, сплетя пальцы, отвернувшись в сторону окна. Как огромный чёрный паук, в чью паутину попалась добыча, — ему незачем суетиться, жертва уже никуда не денется. Альберт крепко сжал кружку, как последний кусочек чего-то хорошего под мрачными тучами, несущими бурю. Дженкинс привёл его сюда, в лазарет, из класса, где Альберт не смог отразить ментальную атаку. Почему именно он? Ну не директор же и не дама из правительства! А теперь он ждёт, когда Альберту станет лучше, чтобы… чтобы с чистой совестью вернуться на экзамен. А молчит и не смотрит на него, потому что… что на него смотреть… Кружка терпимо обжигала руки, сквозь прозрачный напиток было видно гладкое дно. Значит, это не она пошла трещинами и сейчас разлетится на куски. Он ведь с самого начала знал. С самого первого дня в Шаннтоге, с того момента, когда впервые увидел учителя истории. Мозг упрямо выдумывал отговорки — разве он по-настоящему им верил? Но снова и снова цеплялся за любую возможность объяснить всё как-нибудь иначе. И ещё и убеждал себя, будто бы хочет избавиться от груза тайны, во всём признаться, вот только выяснит кому... О нет, сейчас он точно этого не хотел. А что если он просто встанет и уйдет? Дженкинс как будто забыл о его существовании. Что он сделает? И что они будут делать весь следующий год? А потом всю жизнь? — Это вы, — Альберт дёрнул ниточку паутины. Дженкинс не ответил, не шевельнулся, даже не моргнул. — Вы были в Лихлинне, — не сдался Альберт. Молчание. Ни да, ни нет. Как четыре года до этого. — Это из-за меня… полный барьер… — Альберт с силой сдавил кружку, досадуя на вдруг покинувшую его способность произносить ртом слова, зажмурился и выдохнул: — Полный барьер был для того, чтобы спасти меня. Вот и всё. Не сложнее, чем прыгнуть в огонь. Он вслушивался в молчание, боясь, что гул в ушах или грохотание собственного сердца заглушат ответ, и не сразу понял, что это и был ответ. Не удивлённое: «Что?», не насмешливое: «О чём ты? Ещё не отошёл?» Не озадаченное: «Ну ты вспомнил тоже, теперь-то что». Горячая кружка леденила ладони, пятно солнечного света на полу то появлялось, то исчезало, случайные порывы ветра вздували занавеску, где-то вдали шумело море, а за полуприкрытой дверью ворчала госпожа Мэйгин, чем-то шебурша и позвякивая. Мир не рушился, но и душный кошмар не спешил развеиваться. Ничего не изменится, пока он не скажет всё сам. — Я готов, — начал Альберт немного хрипло. — Поверьте. Конечно, звучало жалко. Если бы только ему сегодня досталось воздушное лезвие! Он бы наизнанку вывернулся, лишь бы сделать его идеально, и тогда ничего не пришлось бы объяснять, не пришлось бы уговаривать поверить в то, чего он не смог показать. Как же всё неудачно… — Я тренировался. С Дереком. У всех наставники с первого курса, а у меня всего полгода, но я быстро учусь. Вы не всё видели, я освоил лезвие. Я знаю, знаю, что этого мало, но я же только недавно начал и уже учусь в десять раз быстрее. Я остаюсь в школе на каникулы, могу заниматься всё лето, каждый день. Я уверен, что научусь полному барьеру, и всему чему угодно, потоку, бомбе… Дженкинс странно механическим движением повернул голову и впервые посмотрел на него. Альберт запнулся, похолодев под нечеловеческим прозрачным взглядом. — Ещё раз? — тихо переспросил Дженкинс. В голове всё смешалось. Что именно надо сказать ещё раз? Что он вообще говорил? Кажется, вышло довольно сумбурно. Альберт заставил себя собраться с мыслями. — Я тоже воздух, — объяснил он, старательно глядя только на нижнюю половину лица учителя. — Я научусь всему, что — что должен уметь боевой маг воздуха. Я хотел… Он завяз и опять замолк, глядя, как Дженкинс медленно, как будто с трудом, открывает рот, чтобы повторить почти шёпотом: — «Тоже»?.. Как шелест ледяного дождя по траве. Альберт горел в огненной бездне, а тем временем кто-то, завладевший его телом, затараторил: — Меня же всё детство попрекали тем, что я стихийный маг, я только всё ломал и не понимал, за что мне это всё, почему я один такой, я вообще не думал, что высшая магия — это что-то хорошее, а потом мой дар оставил меня в живых — меня одного, из всего Лихлинна, — и я родился заново, уже зная, зачем я и кем я должен стать, потому что я видел это своими глазами, видел, к чему я должен прийти. Мне ужасно жаль, что всё должно было произойти именно так, я бы изменил это, если бы мог, но я могу только продолжать идти своим путём, и теперь я должен это не только себе, иначе всё было зря. Единственное, что в моих силах, — сделать так, чтобы в этом был смысл, чтобы… — Заткнись, или я сверну тебе шею. Альберт сразу поверил, горло перекрыло, как кран с водой. Невысказанные слова так и кипели в груди, но оставалось только смотреть на учителя и ждать. Дженкинс помолчал, глядя в сторону, потом резко встал, бросил на ходу: — Скажу Мэйгин, что тебе хуже, чем она думает. — Нет, пожалуйста! — Альберт вскочил и едва сдержал порыв схватить Дженкинса за руку, отвар из кружки плеснул на пальцы. Если он даст ему уйти, всё опять покатится по кругу, все эти годы вины и страха, только хуже, потому что надеяться больше не на что. К счастью, учитель всё-таки остановился и обернулся, и Альберт не стал терять времени. — Просто скажите, что принимаете мою плату. Я в любом случае буду тренироваться и стану тем, кем должен, я уже дал слово себе и… — Как тебе это пришло в голову? — Что именно? — Каким местом ты боевой маг, Альберт? Что это за вопрос? Из-за чёртова экзамена? Сейчас, когда они стояли друг напротив друга, отводить взгляд было неудобно — и это давало отличный повод сказать в глаза то, что он имел право сказать: — Я сильный. — Ты? Альберт медленно втянул носом воздух, не обращая внимания на то, что дышать стало больно. Не первая несправедливая обида в его жизни. Да что в жизни — сегодня. — Я же вижу, — сказал он тихо и спокойно, в том числе потому, что смертельно устал, — у всех разные способности. У меня куда больше разрушительной силы, чем тонкого контроля… Дженкинс не дал закончить: — Отсутствие контроля — признак боевого мага? Ты идиот? Твоя сырая сила не годится ни на что. Для артефактов неуправляемая, для боевой магии — её почти что нет! Контролю хотя бы можно научиться. Займись им уже наконец, если хочешь потом нормальную работу. — Я не работу хочу, а отдать свой долг, выжав максимум из моего дара! — Да нет у тебя никакого дара! Ты обычный — только идиот! — и твой долг — жить обычно. — Он перевёл дыхание и нелепо помахал кистью в направлении Альберта: — Освобождаю тебя от — что ты там себе придумал. Дождись Шенди, тебе нужна помощь. Потом повернулся к двери и исчез. Занавеска на окне надулась пузырём, свет снова стал серым. Госпожа Мэйгин в смежной комнате ворчала и чем-то позвякивала.