Второй

Как всегда, к середине учебного года от домашних заданий стало не продохнуть, да и занятия в классе требовали всё большей самоотдачи. Сложные преобразования, многомерные иллюзии, зелья, в которые, помимо собственноручно собранных ингредиентов, надо было добавлять энергию. На дополнительных тренировках по боевой магии Альберт вообще начинал сомневаться в своих способностях, и каждое занятие вызывало такую сложную гамму эмоций, что у него уже не оставалось никаких сил терзаться прежней смутной тревогой. Но прошлое напомнило о себе само — и, если бы Альберт не закопался в учёбу по самое темечко, он легко бы предвидел, когда и как это произойдёт. Одностороннее воздействие они изучали параллельно с ментальными блоками. Точнее, технология блока была в принципе одна для всех видов воздействия, и они учились применять её сначала против чтения эмоций, затем против чтения мыслей, а в середине декабря после короткой лекции о воспоминаниях Шенди дала им несколько предостережений и поставила в пары для отработки. К этому моменту Альберт понял, что тренироваться в паре с Мартой — удача, а не проклятие, потому что только с сильным соперником можно быть уверенным, что твой блок сработал, потому что ты правильно его поставил, а не потому что твой противник даже не смог нащупать эфир. Но с другой стороны, более вероятным было, что его жалкий блок будет сметён, поэтому сейчас, стоя напротив Марты и глядя на её мечтательную полуулыбку, Альберт ощущал неприятный холодок в животе. Сделав медленный вдох, он дал себе мысленный приказ: «Закрыть ворота!» Из единственного интересовавшего его раздела истории — истории магических войн — Альберт извлёк для себя полезный образ обороняющейся крепости. Против физических атак это никак не помогало, но вот ментальная магия строилась на визуализации, любым действием получалось овладеть, только подобрав к нему удачную зрительную ассоциацию. Так что сейчас Альберт готовился стать крепостью. Марта чуть заметно улыбалась бледно-розовыми губами — враг коварен и изворотлив, но эти стены так легко не взять! — Подожди-ка, — к ним подошла госпожа Шенди и тронула Марту за плечо. — Давай лучше я попробую потягаться с Альбертом, а ты иди к Зое. Марта напоследок ободряюще улыбнулась и отошла, а Альберту пришлось заново собираться с духом и настраиваться. Госпожа Шенди выглядела такой же милой и безобидной, как Марта, но Альберт подозревал, что это характерная черта всех магов эфира — чтобы усыплять бдительность. На самом краю зрения замерцали первые искорки — на стену крепости вышел великий чародей и начал плести защитное заклинание. Но стоило только взглянуть в глаза преподавательницы — зеленоватые, с чуть задранными кверху уголками, спокойные и понимающие, — и она уже была у него в голове. Да как! Альберт скрежетнул зубами и усилил блок — сдаваться рано. Ничего, этот раунд он часто проигрывал. Ему не удавалось подчинить эфир настолько, чтобы создать настоящий жёсткий щит, — скорее он размягчал почву вокруг своей крепости, превращая её в болото, в котором замедлялось и вязло вражеское войско. Против одноклассников этого иногда было достаточно. Шенди смогла добраться до цитадели его сознания, но это ещё не конец. Надо только усилить блок. Вдруг величественная картина штурма самопроизвольно сменилась совсем другой: заставленная безделушками полка в шкафу, похожая на ту, которая была в доме, где он рос. Только у тётки на полке хранились одиночные пуговицы, декоративные свечи, которые никогда не жгли, статуэтки, использованные артефакты, синяя бутылка, маленькая шкатулка с расписной крышечкой — целая сокровищница, как им казалось в детстве, они могли часами перебирать драгоценный хлам, придумывая захватывающие истории старых вещей, когда взрослых не было дома, потому что, застань их за этим занятием тётка, раскричалась бы, что они что-нибудь разобьют или потеряют. А здесь... он никак не мог разобрать, что это были за предметы, но знал, что невидимая рука сейчас возьмёт один из них, тот, что зовёт, будто сам притягивает руку, просит, чтобы его рассмотрели... Нет, только не его. Только не его! Видение полки с безделушками длилось меньше мгновения. А картина, возникшая следом, была ему слишком хорошо знакома. Дождь ледяными гвоздями бьётся в макушку, врывается за шиворот, жалит лицо и руки. Так холодно, что он не чувствует ног, иначе бежал бы отсюда, не разбирая дороги, оскальзываясь на крови, пока не рассеялся бы вонючий дым. Но он бы всё равно не убежал. Не от безликой чёрной тени, сотканной из дыма и крови. Тень неподвижно стоит за спиной, просто стоит, а его выворачивает рёбрами наружу, словно так можно вернуть долг, бросить в чёрную пасть всё, что у него есть. Забери, забери то, что я взял, я не хотел, я не хотел! Его так крупно трясло от холода, что с трудом получалось дышать. Потом он ощутил ласковое поглаживание по плечу, горько-медовый аромат и нежные пальцы, легко сжавшие его ладонь, разливая тепло от места касания по всему телу. Альберт сразу согрелся и смог наконец как следует вдохнуть, окончательно унимая дрожь. Он обнаружил себя сидящим за партой. Страх ушёл, было спокойно и безопасно, только он плохо понимал, что происходит вокруг, все чувства притуплял окруживший его невидимый туман. Кто-то тормошил его за плечо. — Эй, Альберт, урок закончился. — Он узнал голос Леофа. — Госпожа Шенди говорит, что тебе нужно отдохнуть, давай отведём тебя в комнату. — О... спасибо, я дойду. — Я всё равно забыл там тетрадь по политологии. — А что, следующая — политология? — добавился недовольный голос Бренги. — Может, ну её? Посидим у себя, чайку попьём. Видно же, что Альберт переутомился. — Да я... — И не удивительно, — не дал запротестовать Леоф, — я сам чуть не сплю на ходу, только мысль о каникулах на ногах держит. — Перед каникулами ещё Солнцестояние! — напомнил Бренги, под руку поднимая Альберта из-за парты. — На любителя мероприятие. — Леоф подхватил с парты ручку и тетрадь. — Это потому что ты в непотребствах не участвуешь. Альберт безропотно позволил тащить себя по коридору. — А Альберт вообще не приходит отмечать. — Но в этом-то году придёт, правда, Альберт? Он кивнул, потому что это казалось проще, чем помотать головой. Вместо привычного ровного света вечернюю тьму в столовой разгоняли сотни маленьких огоньков под потолком и вокруг высоких окон. Столы были сдвинуты вдоль стен, освобождая середину помещения, и накрыты белоснежными скатертями. Такие нехитрые изменения преображали зал до неузнаваемости. — Зря ты в прошлом году не был, — заметил Бренги, макая наколотую на шпажку фрикадельку в жидкий брусничный соус. — Хоть раз можно пожрать нормально. И в самом деле, в теснившихся на столах тарелках, блюдах, мисках, розетках и соусницах не обнаружилось ни овсянки, ни тебе омлета или тушёной капусты. Капуста была разве что квашеная, пересыпанная праздничным пурпуром брусники, а соседствовали с ней острый маринованный папоротник, тушёный пастернак, жареный морской язык, креветки, несколько видов мяса, грибы во всех вариантах приготовления, орехи, сушёные фрукты и разнообразные конфитюры. И по три кувшина вина на каждом столе, разбавленного, но никто же и не думал напиваться в столовой вместе с учителями. У четвёртого курса были большие планы на неофициальную часть Зимнего солнцестояния. На официальной части Альберт до этого был только на первом курсе: убедился, что празднование в школе ничем не лучше приютского, и больше не присоединялся, и никто его не уговаривал. А в этот раз уговорили, и он пока не понимал, жалеть об этом или нет. Зачерпнув из бронзовой вазы горсть кедровых орешков, он разглядывал студентов и преподавателей, собравшихся группками вдоль столов. Никаких особых требований к одежде для студентов не было, но многие принарядились по своему усмотрению. Сам Альберт об этом не подумал, оставшись в свитере и джинсах, которые надел с утра, и был рад, что хотя бы Леоф, Ян и Томар тоже выглядели буднично. Ве не упустил случая впечатлить всех традиционным костюмом своего народа, выглядевшим, по всеобщему убеждению, как платье длиной до щиколоток с богато вышитым фартуком и широкими рукавами. Альберт уже знал, что это одеяние ни в коем случае нельзя называть ни платьем, ни юбкой: Ве серьёзно предупредил, что за это башку свернёт. В ответ на резонный вопрос, а как же тогда его называть, он пытался научить их тмерийскому слову, но половины звуков из него не существовало ни в каком другом языке, поэтому одноклассники решили вовсе обходить его костюм молчанием. Возле соседнего стола Альберт увидел Марту в свободной кремовой блузке и длинной юбке с несколькими рядами оборок, в серьгах с переливчато-синими перьями, свисавшими ниже плеч. Вместе с Зоей она вежливо улыбалась, глядя на ярко накрашенных Уну и Лотту, которые, перебивая друг друга и покатываясь со смеху, вспоминали какой-то забавный случай. Прислушавшись, Альберт понял, что это давно надоевшая всем история про то, как Леоф и Ве на втором курсе отправились в лес за заячьей кровью по заданию госпожи Бертемар, не зная, что это название травы. — О боже, это же Шенди! — Бренги в последний момент поймал выпавшую из руки фрикадельку. — Держись, Брен, — Леоф сжал предплечье друга, — думай о своей булочнице! Альберт проследил за их взглядами и несколько секунд пытался осознать, что вошедшая в зал нимфа дождя, облачённая в грозовое облако, сверкающее миллионом капель, — это Шенди в умопомрачительном сером платье с блёстками, с воздушным подолом и облегающим верхом, с глубоким квадратным вырезом и длинными узкими рукавами, которые подчёркивали тонкость рук, а на плечах распускались пышными буфами. Не в силах отвести взгляд, Альберт следил, как она проплыла к столу, окружённому преподавателями, и поздоровалась с Кайтелем и Гайром, которые чинно беседовали, попивая вино, и только вид рассыпавшихся в бурных комплиментах педагогов его наконец немного отрезвил. Сами они были одеты почти как обычно — то есть, так же вычурно, как обычно, — но сменили повседневные ткани жилетов и камзолов на атлас и бархат. В одежде остальных учителей виднелась золотая тесьма и кружевные манжеты, а госпожа Бертемар украсила свою накидку затейливой композицией из листьев и ягод. Не успел Альберт задаться вопросом, где же господин Макдуф, как тот появился посреди зала, моментально обратив на себя всё внимание. Вместо бархата и золотых пуговиц праздничным его облик делала абсолютно белая далматика — символ обладания могуществом, позволявшим избегать малейшего соприкосновения с грязью материального мира. Альберт запретил себе отводить взгляд. Хотя людей в белом он не любил ровно так же, как людей в чёрном, но крепкая фигура директора даже в таком своеобразном одеянии выглядела земной и полной жизни, а вовсе не устрашающе-призрачной. Коротко поздоровавшись с учителями, директор направился к дальней от входа стене с росписью, у которой сейчас располагался стихийный алтарь. — О нет, приветственная речь, — приуныл Ян. Но Альберт, пропускавший праздник последние два года, был не против послушать. — Что ж, без долгих предисловий... — гулко заговорил директор. — Ага, как же, — вполголоса прокомментировал Леоф. — ...Я счастлив приветствовать всех вас в преддверии середины зимы. Традиция славить этот день уходит корнями в глубокую древность, в тёмные и тяжёлые времена, когда жизнь человека подчинялась капризам природы, как упавший в бурную реку листок оказывается в полном распоряжении подхватившего его потока. Возделывая весенние поля, люди не знали, не погубит ли посевы летняя засуха, или чрезмерно обильные дожди, или нашествие вредителей, пожар или ранние заморозки. Хватит ли заготовленных осенью запасов, чтобы пережить снежную зиму и вновь выйти на поля весной? Наступление самой долгой ночи означает, что следующим утром солнце взойдёт чуть раньше. И с каждым днём оно будет светить всё дольше, прогревая воздух, растапливая снег и пробуждая скрытую под ним жизнь. С того дня, когда мы обрели силу управлять природными явлениями, человек больше не зависит всецело от воли стихий — но наша связь с ними напротив лишь окрепла, переродившись в нечто совершенно новое. Из неразумных детей, способных только просить, мы стали братьями и сёстрами природы, которые, глубоко её уважая, могут сами утолять свои нужды. Мы можем направить ветер, чтобы согнать тучи, можем пролить из них дождь, чтобы земля плодоносила, а из земли сотворить себе кров. Огонь поможет приготовить пищу, эфир принесёт свет и тепло туда, куда не проникают солнечные лучи... Альберт с небольшим запозданием заметил, что, пока директор говорил, свет в зале постепенно гас, а за спиной Макдуфа наоборот всё ярче разгоралась роспись на стене. В центре сиял белый круг чистой энергии, а вокруг него мерцали в вечном движении изображения пяти первых стихийных магов. Конхор Огненный Смерч, с которого всё началось, с разверстым в боевом кличе ртом, с пылающими волосами и бородой и огненным шаром в занесённой руке — не иначе собирается готовить пищу. Железная Ауд, воздевшая руки к небу, в длинных трепещущих на ветру одеждах и с такими же длинными развевающимися волосами. Элмер Бард, остановивший наводнение в Аннберанде, изящным жестом удерживает нависшую над ним волну. Великолепная Гевисса, самая первая мечта каждого мальчишки, с довольной улыбкой прислонилась к глухой гранитной стене, когда-то спасшей столицу Треанса. И на последнем изображении, едва различимым силуэтом за подрагивающей пеленой снежинок, Хадег Тис. Видя это панно три раза в день, Альберт не заметил, как перестал каждый раз задерживать дыхание в благоговении. Но теперь ему снова, как когда-то, казалось, что мэтры смотрят прямо на него и это они говорят с ним голосом директора. — На пороге первого дня нового года мы больше не просим весну скорее прийти и спасти нас, а грядущий год — быть милостивее предыдущего. Мы знаем, что вновь и вновь будут возвращаться времена холодов и тьмы, а иные ночи будут такими долгими, что мы на время забудем, как выглядит солнце. Но мы не бессильны перед невзгодами, нам есть чем осветить себе путь во мраке, усмирить свирепый поток, защититься от холода и ветра и самим создать себе твёрдую почву под ногами. Эта сила уже дана от рождения каждому из вас, осталось научиться в совершенстве ею владеть. Я знаю, как труден порой этот путь, но так уж устроена жизнь: кому дана в руки глина, тот обязан слепить горшок и отдать его людям; а кому дана целая гора — тому создавать прекрасный дворец, а это потребует многих знаний, упорства, желания дойти до конца... Слова отзывались щекоткой в районе диафрагмы. Чёрт возьми, да. Всё, через что он проходит, все трудности, сомнения, придирки преподавателей — это потому что у него есть дар. И есть что с ним делать. Уж конечно, было бы проще стать гончаром, особенно теперь, когда он три с половиной года отучился управлению энергией. Делал бы лучшие горшки в Ване, все наперебой восхищались бы его талантом. Согласился бы он на такую судьбу? Нет, никогда. — Откроем же праздник, — объявил господин Макдуф, и сотни огоньков снова вспыхнули под потолком, — традиционной зимней песней! Альберт очнулся от своих вдохновенных мыслей. Песней? Взгляд забегал по залу — не лезть же под стол, в самом деле. Можно улизнуть на время, а когда с песнями будет покончено — вернуться. Его отделял от выхода почти целый зал, но если незаметно пробраться вдоль стены... — Идём скорее! — Марта схватила его за руку и потащила — о ужас! — в противоположную сторону, туда, где во главе зала вокруг директора собиралась толпа желающих присоединиться к хору. — Господин Макдуф! — привлёк внимание Бренги. — Позвольте, вступление к «Зимней ночи» сыграет наш давний друг. Он с усердием разучивал ноты и теперь готов поразить всех нас своим мастерством. Подчёркнуто серьёзный тон не оставлял сомнений, что однокурсник подготовил одно из тех самых непотребств, разнообразивших праздник Солнцестояния. И директор совсем не возражал. — Разумеется, — сказал он так же серьёзно, — все мы будем рады насладиться игрой вашего друга. Получив одобрение, Бренги бросился к выходу и через пару мгновений вернулся вместе с одним из второкурсников. С двух сторон они крепко держали под руки растерянного рыжеватого паренька, с трудом переставлявшего ноги. Было даже чересчур очевидно, что это иллюзия, причём слепленная наспех, контуры расплывались, делая лицо паренька нездорово одутловатым, а уж то, что он прижимал к груди скрипку, Альберт углядел только вблизи. Но он специально старался не всматриваться, чтобы не портить себе сюрприз. И когда только Бренги с этим второкурсником успели придумать свою шутку? Подведя скрипача к зрителям, затейники встали по бокам от него, как телохранители, а он, водя по сторонам бессмысленным взглядом, взмахнул смычком и заиграл. К удивлению Альберта, в разлившихся по залу звуках совсем не было той небрежности, с которой состряпали визуальную часть иллюзии. Хотя в музыке он совершенно не разбирался, но мелодия звучала правильно и стройно, мотив всем известной «Зимней ночи» легко угадывался, а характерный голос скрипки завораживал хрипловатой нежностью. А контраст всё усиливался: рыхлый скрипач, изначально стоявший скособочившись, чем дальше, тем сильнее вытягивал голову куда-то вбок, заваливаясь на одну сторону, а гриф скрипки ходил ходуном, что никак не сказывалось на мелодии. Наконец Бренги и второкурсник сдались и сложились пополам от хохота. Скрипач съёжился, обрёл чёткие контуры и оказался стулом, всё сиденье которого — и даже чуть больше — занимал рыжий кот госпожи Бертемар, в исступлении вылизывавший вытянутую вверх заднюю лапу. — Агенобарб! — вскрикнула травница и бросилась спасать любимца. Но тот, прервав своё занятие, тяжело перекатился, бухнулся на пол и припустил к выходу, смешно потряхивая толстым задом. Бренги с товарищем важно раскланивались под одобрительные возгласы студентов. — Эдна, милая, сыграешь нам ещё? — попросил директор, пока госпожа Бертемар причитала, а другие учителя её успокаивали. Теперь только Альберт обратил внимание на бледную девушку со скрипкой в руках, прятавшуюся позади шутников-иллюзионистов. Так вот откуда шёл звук — это играла второкурсница. Разносторонние личности с ним учатся! Наконец все снова были готовы, выстроившись в три ряда, и скрипка заиграла прежнюю мелодию. Оказалось, Альберт всё ещё помнил слова. Зимняя ночь зажигает звёзды, Снегом укрыты норы и гнёзда. Мир уснул до нового дня... Украдкой рассматривая стоящих поблизости, в первую минуту Альберт был поражён при виде поющей госпожи Сорхе, но быстро пришёл к выводу, что так она нравится ему намного больше, чем обычно. Марта пела с лёгкой улыбкой на губах, Бренги — с торжественно-серьёзным лицом, активно вдыхая воздух широкой грудью. Нигде не было видно госпожу Шенди, хотя в таком примечательном платье она не могла затеряться, — наверное, сбежала с праздника. У низкорослого и откровенно непривлекательного господина Гайра оказался неожиданно глубокий сильный голос, которым он так вдохновенно выводил ноты, прикрыв глаза и подыгрывая настроению песни выражением бровей, что казался прекрасным. В зимнюю ночь отдохни от дороги, Заботы оставь в снегу за порогом, Будем песни петь у огня...