Огни Архольда

      Четыре дня. Именно столько длится плач по погибшим в Варульваре. Как только рейгардцы ушли с поля боя и дым от их костров, в которых они сожгли тела своих погибших, развеялся по ветру, варульварцы вернулись к этому месту. Что самое худшее может представить себе человек? Величие и торжество смерти. Оно ярко вырисовывалось на том поле: смердящий, сладковатый запах трупов, что не спутать ни с чем иным. Жужжание мух и писк крыс. Чёрные кондоры и катарты, стервятники, словно проводники в загробную жизнь, целыми стаями кружили в небе и ходили по земле, устроив пир, выклёвывая павшим глаза, наслаждаясь гнилым мясом и внутренностями издавая гортанные и шипящие звуки. Чьи-то тела растащили животные, гиены, шакалы, о чём свидетельствовали примятая трава и тянущиеся следы запёкшейся крови.       Варульварцы, во главе с шаманом, несли воду и пищу в деревянных чашах, некоторые вещи, вроде простенькой одежды и предметов быта. Всё это должно было помочь душам, дать им сил добраться до иного мира. Кеннет и Лиандель решив отдать дань уважения павшим, отправились с ними. Не было ни пений, ни слов, лишь бесконечный, безмолвный поток слёз и почти осязаемой боли. Женщины, увидев столь ужасающую картину, обессилено падали на колени, закрывая глаза, обхватывая себя руками, не в силах что-либо изменить. Время не повернуть вспять, мёртвых не воскресить. Как только подношение было оставлено на краю поля, варульварцы развернулись обратно.       - Вы не станете сжигать тела? – спросил Кеннет у шамана.       Старец, окинув взглядом оставляемое позади поле боя, ответил: - Не стоит нарушать круг мироздания. Животные сделают своё дело, души отправятся в положенное им место.       Прибыв в Варульвар, Лиандель и Кеннет мгновенно напряглись, учуяв запах дыма. Повсюду горели костры, смог был настолько густым, что только ветер спасал людей от удушья. О том, что это не нападение говорили лишь тишина и спокойный удручённый взгляд встречающего их Зверя.       - Что происходит? – выдохнул Лиандель.       Варульварцы бросали в костры почти всё, что попадалось под руку: одежду, посуду, украшения. Чуть дальше горели целые дома.       - Всё что принадлежало мёртвым должно быть сожжено, - сказал Зверь, - Имена их также запрещено произносить.       - И дома должны быть сожжены? – удивлённо переспросил Кеннет.       - Если там больше никто не живёт – да.       - Безумие какое-то, - выдохнул полудемон.       В ответ варульварец тяжело вздохнул: - Ещё не ночь.       Кеннет и Лиандель решили не расспрашивать, что бы это могло значить. Старейшины хоганов разъехались, к чему привели их переговоры, пока оставалось неизвестным. После битвы Лиандель был не слишком разговорчив, предпочитая общению короткие фразы и уединение. Ни он, ни Кеннет, не знали, что им делать, от Арне и Йона вестей не было, да и быть не могло. Живы ли они? Смогли ли что-то узнать? Неизвестность беспокоила и угнетала, бездействие нервировало. Кеннет, не выдержав давящей обстановки хогана, отправился в лес. Охота затянулась, стрелы пролетали мимо целей, ветки под ногами скрипели и трескались в самый неподходящий момент, мысли путались, закручиваясь в безнадёжный узел из эмоций. Стоило только пробудить огонь Архольда, как дело наладилось – все переживания вытеснила неудержимая ярость, скрипящая на зубах песчинками гнева. Когда солнце почти село, Кеннет устало погасил жёлтый огонь в глазах, взглянув на вечерние лучи, устало пробивающиеся через ветви и листву. Окинув взглядом добычу, он нахмурился, пара зайцев, гусь и косуля. Сдёрнув с себя колчан, он с силой бросил его в дерево. Звук удара и посыпавшихся на землю стрел заставил взлететь перепуганных птиц, что притаились в листве, готовясь ко сну. Хлопки крыльев вырвали Кеннета из приступа ярости. Он и сам не знал, от чего злился больше, то ли от вынужденного бездействия, то ли от пьянящего ощущения силы, что кажется бесконечной. Когда он взывал к дару без особой причины, это чувствовалось крайне остро. Она, словно живая, окутывала весь разум и всё тело, растекалась по венам, гасила остальные чувства. Но в пылу битвы этого не заметишь. Потому, наверное, воины Архольда не знали пощады, как только заставляли свои глаза сиять. Лишь после схватки, мысли и чувства могли обрушиться шквалом. На полудемона эта сила оказывала влияние большее, нежели на остальных. И он ненавидел это чувство, ненавидел за то, что в те минуты оно ему нравилось, этот мерзкий вкус силы, власти над чужой жизнью, которую он без труда заберёт, стоит только захотеть, чувство немыслимого превосходства. Но стоило огню отступить, как приходило понимание, никакой власти нет, есть зависимость, он не властитель, а всего лишь заложник этой бесконечной проклятой силы, что управляет разумом на своё усмотрение, превращает человека в бесчувственное чудовище, жизнь которого одна сплошная тьма – злость и ярость.       Отбросив эти размышления, как откладывают важные дела в долгий ящик, он собрал выпавшие стрелы, забросил колчан за спину и, собрав добычу, отправился обратно в хоган, пока ещё можно было различить дорогу.       В хогане было тихо, но эта тишина не давила, на удивление, принося некое подобие покоя. Кеннет предложил охотничьи трофеи первой попавшейся на пути девушке. Он помог ей донести их, отметив для себя что, несмотря на всё пережитое, выглядела она спокойно-потерянной, но решив не слишком углубляться, отправился в гостевой дом, оглядывая по пути кучи пепла оставшиеся от костров и тлеющие дома, в переливах раздуваемых ветром углей. Подходя к дому, он услышал красивое, протяжное, переливное пение, мужской голос пропевал что-то очень грустное, наполненное мольбой и надеждой. Медленно войдя в дом, он к удивлению обнаружил, что песнь принадлежит его другу. Лиандель, закрыв глаза, самозабвенно отдался этому занятию, будто не услышав шагов. Полудемон продолжил изумлённо смотреть на него, альвийская песнь проникала в самое сердце, взывая к самым лучшим чувствам, будь он женщиной, или более мягкосердечным мужчиной, наверняка пустил бы слезу. Как только Лиандель закончил, то открыл глаза, увидев на пороге Кеннета, он глубоко вздохнул, его лицо излучало грустное спокойствие.       - Это песнь… вы назвали бы её молитвой, - сказал альв.       - Она очень красива, - ответил полудемон, - От неё варульварцы такие спокойные?       - Догадался? – риторически спросил Лиандель, попытавшись улыбнуться.       - Скорее почувствовал. Ты хотел им помочь?       - Хотел. Я чувствую их боль, ей пропитан воздух.       - Чувствуешь на себе?       - Да. Драконы воздуха, с которыми альвы неразрывно связаны, даруют тонкое ощущение мира, а в этом месте, мир пропитался невыносимой скорбью.       - И от этого ты был таким отрешенным.       - Не только, меня не покидают мысли об Эльдоране, Арне, Йоне, Хассалехе. А пока тебя не было, здесь случались страшные вещи.       - Молитва удел отчаявшихся - последняя надежда. А у нас ещё есть шанс, - строго заявил Кеннет.       - Наша песнь – не молитва, это воззвание. Надежда не удел отчаявшихся, даже если она последнее что у тебя осталось. Она даёт силу и смелость, и когда придёт время великой войны, именно она будет вести войско, - ответил альв.       В опустившейся на землю непроглядной ночи, без луны и звёзд, до слуха Лианделя и Кеннета донеслись странные звуки ещё одной песни, гортанная, протяжная, пронизанная неотвратимой решимостью. Кровь застывала в жилах от надрывного женского голоса.       - Что это? – спросил Кеннет, широко распахнув глаза.       - Те самые ужасные вещи. Последняя песня. К ней готовятся всю жизнь, пропевая в самый важный момент.       Где-то в глубине хогана, в одном из домов, что посетила смерть, женщина взывала к ней снова, пропевая страшным, дрожащим голосом свою последнюю песню, держа наготове клинок. Издав последний надрывный крик. Она вонзила лезвие под рёбра. Прямо в сердце. Быстро. Без тени сожаления. Все слышали её песнь, но никто не вмешался, никто не осуждал, уважая выбор потерявшей всё волчицы, в бесчеловечной жестокой войне.