***
Флампти думал о своих друзьях. Поначалу ему не особо хотелось, тем более после всего, что сказала Элис. Если он начнёт о них беспокоиться – значит, признает, что слова женщины повлияли на него. Но в конце концов эти мысли всё же завладели его мозгом. Флампти вновь и вновь мысленно прокручивал всё, что связывало его и его друзей, и противоречивость всплывающих воспоминаний становилась всё ярче с каждым разом. Это просто-напросто в голове не укладывалось. Он всю свою жизнь существовал вне моральных принципов человеческого общества. В его глазах они не имели смысла, в его глазах он был слишком могуществен, чтобы вгонять себя в какие-то надуманные рамки. И Флампти искренне, ни на секунду не сомневаясь, верил, что его друзья живут теми же принципами. Как оказалось, не совсем. Правда удивительно, как он этого не заметил. Не уж то недостаточно следил за ними? Недостаточно показывал, что они могут на него положиться? Недостаточно влиял на их жизнь? Быть такого не может. Разве что... недостаточно к ним прислушивался? Не обращал внимания на то, что их беспокоит, не тратил время на их проблемы. В этом ведь не было необходимости, это его не касалось... наверное? Это ведь не то, как поступают друзья? С другой стороны, с чего бы это должно его волновать. Раз уж он не вгоняет себя ни в какие рамки, почему должны быть ограничения в том, что он может делать в статусе друга? Вопросов было слишком много. Он так привык к тому, что его жестокое отношение ко всем вокруг никак не осуждалось и не наказывалось, что почти забыл, что такое в целом может иметь последствия. Также он привык к тому, что его жестокость затрагивала и его друзей, но тоже никогда не заканчивалась слишком серьёзно для него. Он знал, что всегда может всё исправить. Он знал, что мог бы убить любого из них, если бы понадобилось. Ведь он же может без затруднения вернуть их к жизни, из-за чего убийство становится не таким уж ужасным действием, как ему казалось. В его картине мира любое насилие не несло в себе большого веса, не было чем-то ужасно аморальным, а скорее даже естественным. Ведь всё так легко поправимо. Кроме того, Флампти и не вспомнит, когда сам чувствовал боль в последний раз, так что слабо представлял ощущения своих жертв. И только сейчас он наконец начинал задумываться. И мысли были очень безрадостными.***
Элис жалела потраченные впустую таблетки, ведь даже без головной боли она не могла сомкнуть глаз. Весь организм попросту отказывался засыпать. Она утомлённо сверлила взглядом то потолок, то часы на стене, мысленно подгоняя минутную стрелку. Пусть наконец настанет утро, пусть взойдёт солнце, и эта полумрачная пытка закончится. Сердце билось сильнее, чем Элис могла бы позволить, и её это безумно раздражало. Все мысли так или иначе возвращались к её подопечным и тому, как сильно теперь она переживает за их судьбу. Она чувствовала себя просто ужасным надзирателем. Настоящий, профессиональный надзиратель ни за что не позволил бы себе таких чувств. Да, им всем нужно иметь сострадание и веру в лучшее, но, пожалуй, что на полном серьёзе волноваться за заключённых – худшая идея. И всё же сознание шло против неё и продолжало прокручивать тревожные мысли о том, что Высшие их наверняка убьют. Возможно, Блэма оставят, сочтя его за очередную жертву обстоятельств, но и это не точно. У Флампти же едва ли были какие-то шансы. Здравый смысл подсказывал, что он этого заслуживает, и Элис этим себя успокаивала. Но навязчивое чувство, что Флампти чем-то отличается от её предыдущих маньяков, что в его отвратительную голову ещё можно вдолбить светлую мысль. Как и другие, он понимал свою жестокость, однако не понимал, что это приносит кому-то существенную боль и что от этого необходимо избавляться. Возможно, он ещё сумеет это осознать. Сумеет ли?.. – Сука, я не знаю... – прошептала Элис в пустоту. Она поворочалась ещё около получаса, и тревога наконец отступила. В её голове крутилась мысль об увольнении, но она её поскорее отбросила и заставила себя закрыть глаза. Будь что будет.